Ника Созонова - ...Это вовсе не то, что ты думал, но лучше
— Всё сказала? — Мы приземлились в маленьком дворике у Армянской церкви, так как ноги отказывались нести меня дальше. — Красиво излагаешь, молодец. И его, кого ты так поэтично сравнила с орудием убийства, его ты тоже считаешь хорошим?
— Конечно. Я называю его братом и очень люблю, а разве я могу любить негодяя?
— Не знаю, не знаю. Ладно, а кто тогда в градации твоих ценностей плохой?
— Ну… Калигула, наверное. И Чикатило.
— И всё? А вот этот милый господин? — он кивнул на соседнюю с нами скамью.
Лица сидящего не было видно — он дремал, запрокинув голову на спинку скамейки. Щегольская одежда — но мятая и грязная. Неровное, судорожное дыхание. Острый кадык…
Я узнала мгновенно.
— Слушай, какого черта ты меня допрашиваешь?!
— А отчего ты так кипятишься? Просто спросил. Он ведь тоже твой знакомый, как и все остальные.
— А я не хочу отвечать! Он пришел с войны, между прочим. Каким он был до ухода на бойню — ты знаешь?!..
— До ухода он кого-то порешил в драке, по-моему. Успокойся! Не переживай так — проехали. Последний вопросик — и больше не буду тебя пытать. А ты сама — какая?
— Дурацкий вопрос. Конечно, я не ангел с белоснежными перышками, но…
Я приготовилась объяснить, что стараюсь никому не причинять зла, и хотя совершила немало ошибок, но ни преступление, ни подлость, ни предательство среди них не значатся. Что не могу не то что убить, но даже просто ударить человека… Но что-то сковало мой язык, прежде столь бодрый. После всего случившегося за последнее время (и в частности, после бесед со Спутником), этот вопрос поставил меня в тупик.
— Наверное, плохая, — после длительного размышления выдала я.
И тут он расхохотался. Я не сразу поняла, что это смех: издаваемые им звуки мало напоминали обычное выражение радости и веселья. Слыша их, скорее можно было представить волны, с шелестом разбивающиеся о гранитные парапеты… грохот спешащих трамваев… карканье ворон в сером небе, подпираемом кудрявыми макушками Ростральных колонн.
— В хорошую компанию ты себя записала! Калигула, Чикатило и девочка Росси — перечень самых выдающихся злодеев всех времен и народов…
— Нет, ты не понял! Просто… — Я запуталась сначала в мыслях, а потом и в словах. Очень трудно выразить внятно то, что крутится под черепной крышкой. Особенно, когда словарный запас не велик. — Я не ставлю себя в один ряд с этими выродками. Я сужу о себе изнутри и вижу множество деталей, которые стоило бы поменять. А другие? Я ведь не могу взглянуть на мир их глазами. Я эгоцентристка по сути своей, и градации добра и зла проходят у меня внутри, согласно их ко мне отношению. Да, возможно, Акела излишне жесток к своей бывшей жене, а Леший — пьяница и наркоман, но мне они не сделали ничего дурного, и значит, для меня они хорошие. И мне плевать, как к ним относится окружающий мир. И вообще, что это за детское деление на белое и черное? Тебе самому не смешно? Люди — они разноцветные. И тот, кто повернут ко мне пушистой и теплой стороной, для другого может выглядеть колючим или скользким.
— Ладно. Признаюсь: я решил с тобой сегодня встретиться по своей воле. Но этот вопрос попросил задать другой персонаж, не менее тебе знакомый.
— Ну, Спутник, ну, скотина! Теперь понятно — вопросик вполне в его нравоучительном духе. А я-то уразуметь не могла, с какой стати ты меня допрашиваешь, когда сам… — Я собиралась напомнить эпизод со зловещим дракончиком и, мягко говоря, не совсем добрым выражением его глаз в нашу первую встречу, но осеклась. Хрен знает, как он на это прореагирует. — В общем, понятненько всё.
— Рад, что недоразумение разрешилось. А сейчас нам пора.
— Куда?
— Здесь недалеко. Покажу тебе одно замечательное местечко.
Договаривал он уже на ходу, и мне ничего не оставалось, как покинуть гостеприимную скамеечку и поплестись следом. Я шла чуть позади и смотрела на его затылок со стянутыми в тугой хвост черными волосами. (Цилиндр он снял и куда-то выкинул по дороге.) Я провела с объектом своего обожания почти целый день и теперь анализировала ощущения. Он опять изменился. В начале встречи был галантным, легким повесой с тросточкой, почти мальчишкой. Теперь это был надменный и властный мужчина — князь или граф. Он не стал выше ростом или шире в плечах, но от всей фигуры исходило ощущение мощи и бронзовой тяжести. Трость стучала об асфальт весомо и размеренно. (Мне вспомнился пушкинский Медный всадник, скачущий по городу, а также кони с Аничкова моста в фантазиях Вижи.)
Моё безудержно-детское обожание никуда не делось, не стало слабее, но теперь к нему примешивалось осознание его абсолютной не-человечности, чужести. Мы с ним были слеплены из предельно разных материалов — как дерево и воздух, или шелк и лезвие. Даже Спутник с его извечными шуточками, внезапными появлениями и исчезновениями и прилипшей к лицу маской казался понятнее и ближе.
Занятая этими мыслями, я не заметила, как мы зашли в какой-то дворик на набережной Мойки. Очнулась я только у суровой стальной двери на первом этаже. Она была опечатанной. Мой провожатый слегка толкнул ее, и распахнулось чрево чужой квартиры. Он сделал приглашающий жест.
— Где мы? — испуганно осведомилась я.
— Это место твоего сегодняшнего ночлега. Хозяев нет и не будет. Можешь располагаться и чувствовать себя свободно.
— Дверь опечатана, значит, здесь было совершено преступление. Веселенькое местечко! А крови на обоях или паласе не будет?..
Я осеклась, заметив резкую перемену. Что-то случилось. Стоящему рядом со мной существу стало вдруг очень больно. Так, что даже меня задело по касательной.
Он закинул голову и замычал, глухо и страшно.
— Что случилось?!
— Ублюдки, — он выплюнул это слово сквозь плотно сжатые губы.
На правой щеке зияла рана с рваными краями. Сквозь нее проглядывало нечто очень отдаленно напоминающее человеческую плоть. На моих глазах рана начала затягиваться и почти исчезла, оставив тонкий рубец.
— Все в порядке, — он провел ладонью по лицу. Холод и яд сквозили в его тоне, и я испугалась, что он станет таким же, как в прошлую встречу, у сфинкса. Но продолжил он мягче и спокойнее: — Ничего страшного не случилось. Просто снесли еще одно из тех зданий, что составляют мою плоть… и мою душу.
— Тебе так больно, когда в тебе что-то рушат?..
— Нет, только когда трогают то, что стояло столетья и могло бы простоять ещё столько же. То, что являет собой мой облик и мою суть. Новостройки и хрущевки мне безразличны, напротив, когда их сносят — ощущение, словно состригают отросшие ногти или волосы. Ладно, хватит об этом. Тебе пора отдыхать!
Его голос звучал сухо и холодно.
— Погоди! — Поняв, что он собирается уходить, я чуть не схватила его за плечо, но вовремя одернула руку. — Я еще увижу тебя?
— Возможно.
— И тогда, наверное, на тебе будет буденовка? Или нет, как его, матросский бушлат?..
Я поняла, что сморозила большую глупость, еще прежде чем он ответил.
— Ты считаешь, что у меня в жизни не может быть мрачных и грязных периодов, которые хочется поскорее забыть?
Ох, и недобрые стали у него глаза… Недобрые и безбашенные, как у Абрека, когда ярость заливает ему мозги. Вспомнился страшный мальчик из сказки Спутника, в ушах загремели беспощадные ритмы Блока из 'Двенадцати': 'Черный вечер, белый снег. Ветер — на ногах не стоит человек!..' Неужели он воплотился в одного из революционных матросов, чей бушлат я сдуру упомянула?
— Прости, я сказала глупость!
— Прощаю.
И он исчез (слава богу — иначе от страха я бы тихо помешалась). Без каких-либо спецэффектов, которые так любит Спутник — просто повернулся и растворился в темноте лестничной клетки.
Я осталась одна.
Дабы разогнать страх, пробормотала вслух:
— Шизофрения прогрессирует.
И вошла в недра незнакомого жилища.
Квартирка оказалась по-мещански обставленной, тесной от мебели и всяких там ковриков, но вполне удобоваримой. Следов от крови на обоях или паркете, к счастью, не обнаружилось.
Отмокнув положенный срок в ванне (в которую беззастенчиво вылила половину стоявшего на полочке шампуня), я забралась на широкую постель и растянулась на чужом белье (чувство брезгливости атрофировалось у меня давным-давно — для жизни в 'Трубе' это ненужное бремя и роскошь). И закрыла глаза.
— Привет…
— Здравствуй!
Все вокруг окутывала лиловатая дымка. Сквозь нее проступали очертания деревьев и скал. Воздух был сладким и густым, он пах лавандой и клюквенным киселем. Герой моих сновидений сидел на земле в двух шагах от меня. На нем была льняная рубаха, длинная и просторная. Голова Спутника была низко опущена, и тут я впервые обнаружила, что у него есть волосы. Это и впрямь стало для меня открытием! Видимо, прежде они всегда были спрятаны или прикрыты головным убором, а теперь волнами укутывали шею и спину. Длинные, густые и темные — лишь две седые пряди надо лбом.
