Луис Леанте - Знай, что я люблю тебя
Доктор Камбра резко очнулась от воспоминаний, когда в подъезде неожиданно зажегся свет. Она подняла голову и открыла глаза. К ней подбежала пожилая женщина с взволнованным лицом.
— С вами все в порядке, сеньора?
Монтсеррат Камбра поднялась на ноги и постаралась сделать вид, будто все нормально.
— Да, спасибо. Все хорошо. Просто я жду кое-кого.
Старушка начала с трудом подниматься по лестнице, кряхтя и цепляясь за перила. По тому, как та дышала, Монтсе поняла, что она страдает от астмы.
Тем временем ее собственная дурнота куда-то испарилась. Хоть она и помнила, на каком этаже живет Аяч Бачир, все же еще раз заглянула в бумажку, чтобы лишний раз удостовериться, что не перепутала адрес.
Африканец оказался худым человеком с рублеными чертами лица и очень темной кожей. Волосы его были коротко пострижены, на лице отросла двухдневная щетина. Навскидку ему можно было дать лет двадцати пять. Одет он был просто — в джинсы и поношенный шерстяной свитер. Он вяло протянул Монтсе руку, практически не пожав ее, потом пригласил войти. Он обитал в скромном жилище с растрескавшимися полами и голыми стенами. Они вошли в большую полупустую гостиную. Кресло, два стула, низенький столик, обшарпанная «стенка» производства примерно семидесятых и старая лампа составляли все ее убранство. Пол покрывал огромный цветастый ковер. Из комнаты вела дверь на небольшой балкончик. Штор на окне не было. Набор мебели производил впечатление случайного, как будто собранного отовсюду с миру по нитке. Шкафы, составлявшие стенку, зияли пустотой. В центре комнаты стоял небольшой примус и поднос с заварочным чайником и хрустальными стаканчиками. Когда они вошли, у окна стоял молодой человек и задумчиво смотрел на улицу. Он был моложе Аяча и еще более худ. Он представился, но так тихо, что Монтсе не разобрала имени. Она села в кресло, а Аяч Бачир опустился на стул. Парень устроился на ковре и без лишних слов зажег примус, чтобы заварить чай. С самой первой минуты своей в этом доме Монтсе слышала непрекращающийся отчаянный детский плач. Вроде бы он доносился из-за двери.
После обмена вежливыми фразами Монтсеррат Камбра достала фотографию. Африканец долго смотрел на нее не мигая. Потом протянул руку и дотронулся кончиками пальцев до бумаги, словно пытаясь прикоснуться к тени своей погибшей жены. Монтсе молчала, прекрасно понимая его чувства. Она не знала, с чего начать.
— Видите ли, я не все рассказала вам по телефону. Меня интересует эта фотография. Но откровенно говоря, я не знаю, как лучше сказать…
Аяч изумленно поднял глаза. Парень на ковре продолжал возиться с примусом, совершенно не обращая внимания на их разговор.
— Я вас не понимаю, — сказал мужчина.
— Что ж, попробую объяснить. Очень давно я была знакома с человеком на этой фотографии. Вот с этим, он одет в джильбаб.
— Да, только это называется derraha — верхняя одежда для мужчин.
— Дело в том, что он погиб в Сахаре много лет назад. Он был там во время Зеленого марша[9]. По крайней мере, это то, что мне тогда сообщили. Но в ту ночь, когда с вашей женой произошло несчастье, я случайно нашла это фото среди ее вещей. И сразу поняла, что это он. Если верить дате на обратной стороне снимка, то он фотографировался намного позже своей гибели — если, конечно, то, что мне рассказали, — правда. И я знаю, что мертвые не возвращаются.
Монтсе было мучительно стыдно за свои слова, которые казались ей глупыми и неуместными, но других она не находила. Аяч Бачир, кажется, понял наконец, почему ей так не терпелось с ним встретиться. Они молча смотрели друг на друга, пока африканец снова не перевел взор на фотографию.
— Этот человек не мертв, — уверенно сказал он. — Я знаком с ним — он был на моей свадьбе три года назад.
Монтсе глубоко вздохнула и попросила африканца посмотреть еще раз. Он присмотрелся более внимательно.
— Да, так и есть, это дядя моей жены.
— Мамии Салек?
Он посмотрел на доктора Камбру благодарным взглядом, чувствуя признательность за то, что она помнит имя покойной. Казалось, мужчина растроган этим.
— Да, конечно. Последний раз я видел его на нашей свадьбе. Жена любила его словно родного отца. Он живет в daira Бир Гандус, это один из районов wilaya Ауссерд.
Монтсе не могла скрыть разочарования, которое принесли ей эти слова. Она наклонила голову и начала рассеянно разглядывать готовящего чай паренька.
— Значит, это не он, — сказала она чуть надтреснутым голосом. — Тот человек, о котором я говорю, был испанцем…
— А я и не утверждаю, что он сахарави! Я всего лишь сказал, что он дядя Мамии. Моя жена могла бы много чего рассказать вам про него. Но в чем я точно уверен, так это в том, что он родился в Испании.
— Вы помните его имя?
— Юсуф. Его зовут Юсуф. Второй человек на фотографии — это Лазаар Баха, его шурин. Он погиб при штурме столицы Мавритании, вместе с нашим президентом. Я родился в тот год.
— Вам говорит о чем-нибудь имя Сантиаго Сан-Роман?
— Нет, никогда о таком не слышал. — Аяч Бачир снова уставился на фотографию. — Я его плохо знал. Мы всего лишь перекинулись парой слов… У моей жены где-то есть более поздние фотографии. Он очень изменился. Его сильно ранило в той войне. Он мне показался странным. Говорят, смерть жены совершенно выбила его из колеи.
Второй африканец протянул Монтсе маленький поднос. Она взяла стакан, Аяч Бачир поднял второй. У доктора Камбры дрожали руки, когда она подносила чай ко рту. Детский плач, доносящийся из глубины дома, усилился. Зачем только она сюда пришла? Прошлое нельзя изменить, ни свое, ни чужое. Несмотря на это, она не смогла сдержаться:
— Так он был женат?
— Да, на тете Мамии. Его дочь учится в Ливии, а сын подорвался на мине в Муро.
Что еще за Муро? И где находится этот самый Ауссерд? Что значит wilaya? Монтсе больше не хотела об этом думать, но в голове роились все новые вопросы. В гостиную вошла женщина и замерла на пороге, обнаружив постороннего человека. Ее голову украшала густая копна длинных черных волос, одета она была в джинсы, как и Аяч. Она извинилась, потом перебросилась с мужчиной парой слов на арабском. Паренек неожиданно вмешался, что-то горячо возражая. Женщина казалась очень взволнованной. Все трое говорили очень тихо, будто боясь кого-то потревожить. Аяч вышел из комнаты. Второй африканец невозмутимо продолжил готовить новую порцию чая. Неожиданно он поднял голову и улыбнулся Монтсе, а потом вновь полностью погрузился в свое занятие.
В комнату вернулся Аяч, он извинился:
— Простите мое отсутствие. У Фатимы ребенок болеет. Она очень переживает, потому что не знает, что с ним.
— Это сын Фатимы так отчаянно плачет?
Африканец кивнул в ответ. Монтсе подняласьи кинула сумку на кресло. Мужчины удивленно на нее посмотрели, явно не понимая, что она собирается делать. Лицо доктора Камбры, наоборот, стало очень серьезным и сосредоточенным, едва ли не рассерженным.
— Где ребенок?
— В комнате женщин.
Монтсе решительно вышла из гостиной и быстро направилась вперед по коридору, ориентируясь на детский плач. Фатима и еще одна женщина, постарше, сидели на полу, баюкая ребенка. Монтсе приблизилась к ним и протянула к ребенку руки:
— Не волнуйтесь, я врач.
Фатима вся аж засветилась изнутри. Она вскочила и передала ребенка испанке. Та положила его на матрац. Это был младенец четырех-пяти месяцев.
— Он с полудня плачет и не берет грудь, — сквозь всхлипывания объяснила мать.
— Когда он ел в последний раз?
— В десять, — без тени сомнения сказала вторая африканка.
Двое мужчин смотрели на них с порога комнаты, явно смущаясь и не решаясь войти.
Пока доктор осматривала малыша, в комнате царила гробовая тишина. Она распеленала мальчика и, осторожно надавливая, ощупала ему живот и грудь.
— Его нужно срочно напоить. У него обезвоживание.
— Он не хочет открывать рот, — сказала Фатима, прекращая размазывать по лицу слезы.
Монтсе бросила взгляд на грязный подгузник.
— У него сильные колики. Не плачь, пожалуйста, ничего страшного нет. Давайте ему настой из укропа, аптечной ромашки и аниса. В этом возрасте у детей еще не окрепли внутренние органы, поэтому часты расстройства. Но мы его быстро поставим на ноги. Отвар ромашки и небольшой укольчик — вот и все, что ему нужно. Если помогает кошкам, поможет и ребенку, — пошутила она, стараясь снять напряжение и вызвать у матери улыбку.
Фатима перестала плакать. Аяч Бачир бестолково смотрел на Монтсе, не зная, что сказать. Он все еще держал в руках фотографию, ломая себе голову, что за история связывала этих людей.
— Завтра я позвоню в Рабуни, — наконец произнес африканец. — Если этот человек действительно тот испанец, о котором вы говорите, мой отец должен помнить его. У него память как у слона — он может перечислить по памяти имена всех мертвых, которых мы оставили в родной земле, когда пришлось бежать.
![Юлия Чеснокова - Биение сердца [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
