Том Перротта - Маленькие дети
— Ты очень хорошенькая, — ухмыльнулся лайнбэкер и, опершись на голову Тодда, легко поднялся на ноги. — Хочешь ребенка от меня?
Тодд еще лежал на земле и пытался сделать вдох, когда к нему подскочил расстроенный и красный от смущения Ларри. Он помог ему подняться, сочувственно сжал плечо и даже отряхнул футболку.
— Это я виноват. Не смог поставить ему блок. Больше такого не случится.
С этого момента исход матча для «Стражей» был предрешен. Соперник оказался несравненно сильнее. Игра команды рушилась, и они ничего не могли с этим поделать. Бывают такие неудачные матчи, похожие на кошмарный сон наяву. Тодд помнил их еще со школы и колледжа: ты вроде бы постоянно что-то делаешь, но никакого результата не видно: твои товарищи толкают соперников, но те не падают: прекрасные пасы проходят насквозь через ватные руки твоего ресивера, а у противников мяч прилипает к ладоням, будто они намазаны клеем. «Стражи» теряли мяч при передачах и роняли его на бегу, игроки линии защиты налетали друг на друга и падали, а «Аудиторы» в это время по-хозяйски уверенно перемещались по полю и методично зарабатывали очки.
В таких играх счет в какой-то момент уже перестает иметь значение, и единственной задачей становится спасение собственного достоинства. А для этого необходимо было рассчитаться с проклятым лайнбэкером, который не отходил от Тодда ни на шаг и шутил все грязнее. Он делал комплименты его «хорошеньким губкам», щипал за ягодицы во время очных схваток и навязчиво предлагал пообщаться под трибунами после матча.
— Я буду любить тебя нежно и медленно, моя сладкая. Не так, как эти жлобы.
Поскольку в каждой команде было всего по семь игроков, замен во время игры не производилось даже в случае травмы и играть каждому приходилось попеременно — то в защите, то в нападении. Когда «Стражи» оборонялись, Тодд занимал позицию фри-сэйфти и имел хорошую возможность доставлять лайнбэкеру, игравшему в этом случае за фул-бэка, множество мелких неприятностей, например, пинать его ногой, когда тот оказывался на земле. Якобы случайный удар костяшками по носу, или ногой пониже спины, или локтем в живот только сильнее распаляли Тодда, и в конце концов он достиг такого состояния, когда, стремясь причинить боль противнику, уже не думаешь о собственной боли. В чем, как известно, и заключается секрет победы в футболе.
И наконец он дождался момента, о котором мечтает каждый фри-сэйфти. Легко раскидав лайнмэнов противника, его враг летел на перехват неудачного паса, высоко вскинув к небу руки и оставив совершенно беззащитными грудь и живот. Тодд бросился наперерез, но мяч его не интересовал. Два крупных тела столкнулись в воздухе, будто атомы в ускорителе. Плечо Тодда врезалась прямо в желудок лайнбэкера, в то место, где кончаются ребра. У-у-упф! Воздух вырвался из того, как из надутого бумажного пакета, который прихлопнули ладонью. Они оба рухнули на землю, но поднялся только Тодд.
Разговорчивый лайнбэкер остался лежать на спине, хватая ртом воздух, как выброшенная на землю рыба. Тодд не стал исполнять победного танца над поверженным врагом или каким-нибудь иным способом демонстрировать свое торжество. Он просто очень низко наклонился над ним и ласково ущипнул за щеку.
Тодд достаточно долго играл в футбол, чтобы понимать, что за мгновения столь сладкой мести неизбежно придется платить. И он заплатил несколько минут спустя, когда разъяренный лайнбэкер налетел на него сзади, схватил в охапку и, приподняв в воздух, с силой швырнул на землю приемом, достойным мирового чемпионата по боям без правил. Не успев подставить руки, Тодд проехался лицом по газону, похожему на гранит, прикрытый наждачной бумагой, оставил на нем часть кожи и очень удивился, когда чуть позже обнаружил, что все зубы остались на месте.
Склонившись над ним, его противник бил себя в грудь и издавал победные тарзановские вопли, а Тодд, скорчившись и тихо поскуливая, лежал на газоне и не решался закрыть глаза, так как ждал следующего удара. Поэтому он хорошо видел, как сзади к лайнбэкеру спокойно подошел Ларри Мун и, неторопливо размахнувшись, отвесил ему правый хук в челюсть, надолго сваливший Короля джунглей с ног. Вслед за чем началась короткая потасовка, после которой игра была остановлена. Победа со счетом двадцать шесть-ноль досталась «Аудиторам».
* * *Кэти лежала без сна и вглядывалась в темноту. Ее рука касалась плеча Эрона, поднимающегося и опускающегося с каждым тихим вздохом. Она чувствовала себя виноватой, потому что за спиной Тодда нажаловалась на него матери. Матери, которая хоть, разумеется, и не говорила об этом прямо, никогда не любила ее мужа и не признавала его членом семьи. Она с враждебным недоверием относилась и к его располагающей внешности, и к обаянию, считая их, очевидно, серьезными недостатками для женатого мужчины, поскольку по собственному горькому опыту знала, что и с невзрачными коротышками хватает проблем. Когда Тодд провалился на экзамене, Марджори, казалось, испытала какое-то странное удовлетворение, как будто это только подтверждало ее невысокое мнение об умственных способностях зятя. Наверное, Кэти сердилась на мужа даже больше, чем сознавала, если решилась сдать его такому врагу.
И, что еще хуже, при этом она даже не сказала матери правду. В изложении Кэти выходило так, что больше всего она обеспокоена этим неожиданным увлечением футболом и риском серьезной травмы, которая может окончательно расстроить их и без того не особенно складный быт.
На самом деле ее огорчало совсем другое. Кэти не относила себя к числу чересчур осторожных людей, признающих благополучной только ту жизнь, в которой нет риска и исключены все возможности несчастья. Она понимала, что иногда человеку просто необходимо совершить что-нибудь безумное или опасное — промчаться на мотоцикле, или прыгнуть с парашютом, или сыграть в футбол без шлема, — хотя бы для того, чтобы доказать самому себе, что ты на самом деле живешь, а не прячешься в подвале, пережидая бурю. И у нее самой имелся целый список таких неразумных поступков, которые она намеревалась совершить, как только ее младший ребенок закончит колледж, и первым пунктом в нем значилась поездка в какую-нибудь горячую точку, где идут настоящие бои. И разумеется, Кэти не стала бы осуждать за подобную гонку за адреналином никого другого, и уж особенно мужчину, которого она любит.
Нет, ее огорчало совсем не то, что Тодд опять начал играть в футбол, а то, каким откровенно счастливым он себя при этом чувствовал. Как будто наконец-то собрался с силами и прогнал того мрачного незнакомца, который с начала весны жил под его кожей, каждый вечер угрюмо шел в библиотеку и через несколько часов так же угрюмо возвращался домой. С тех пор как Тодд присоединился к «Стражам», он стал больше улыбаться, снова начал расспрашивать Кэти о работе и слушать ее, когда она что-то рассказывала. Он даже двигаться стал по-другому — энергично и легко, словно опять стал тем молодым и беззаботным парнем, в которого она влюбилась в колледже. Наверное, такое преображение должно было бы радовать Кэти, но вместо этого она испытывала стыд, потому что только сейчас начала понимать, под каким давлением муж жил все последнее время и как тяжело ему было скрепя сердце подгонять себя под выдуманный ею образ.
Это я довела его до такого. Это я высосала из него всю жизнь.
Это она уговорила его поступить на юридический факультет, хотя Тодд неоднократно выражал сомнение в том, что пригоден для этой профессии. И это она настояла на том, чтобы он, перед тем как навсегда отказаться от карьеры, уже стоившей ему столько времени и усилий, еще один, последний, раз попытался сдать квалификационный экзамен. В любой момент она одним словом могла бы спасти его от этой пытки несостоятельностью, но так и не произнесла этого слова.
Не произнесла из-за собственной трусости и эгоизма и из-за того, что хотела усидеть на двух стульях сразу: оставаться творческой личностью и вести соответствующий образ жизни, но обойтись без неизбежных при этом жертв и финансовых трудностей. Многие друзья Кэти с режиссерского факультета, как и она, уже достигшие тридцати, до сих пор жили в дешевых, грязных квартирах — с соседями! — где-нибудь в Бруклине или Сомервилле, не заводили ни семьи, ни детей, ездили на древних машинах и обходились без медицинской страховки, но продолжали мечтать о честном, некоммерческом, социально значимом кино, хотя надежда снять его и таяла с каждым проходящим годом.
В отличие от них, Кэти пошла на компромиссы с самого начала. Она устроилась на некоммерческий общеобразовательный канал, больше похожий на террариум, где начала работать ассистентом на побегушках в группе озвучания, потом продвинулась до редактора, потом — до помощника режиссера, потратила кучу времени и сил на невыносимо скучные и бессмысленные проекты (какая-нибудь «История банджо в пяти частях») и наконец заработала право на собственный фильм. Проект «Забытые герои большой войны» не являлся особенно оригинальным образцом документального жанра, и, если говорить честно, поднятая в нем тема не особенно волновала саму Кэти, но она сознательно и отчасти цинично использовала волну ностальгического интереса ко Второй мировой войне, охватившую Америку в конце девяностых, для получения так необходимого ей гранта. Этот фильм должен был стать важным этапом ее карьеры, ступенью к более важным, интересным и многообещающим работам.
