Владимир Соколовский - Твой день и час
«Кончайте вы, кобели!» — прикрикнул Михаил. Участковый с оперативником умолкли; Вовик сказал: «Давай допьем, что ли…» Зазвонил телефон, Матусевич рванулся к трубке: «Да… да, у меня… Ага… А что такое? А? Ну, понял…» Сказал с досадой: «Фоменко. Велел вам возвращаться в отдел. Что-то там случилось, я не понял. Машина сейчас подойдет». Носов опасливо покосился на разлитую водку: «Может, не стоит тогда допивать?» — «Нет-нет! — Синицын схватил свой стакан. — Ты что, думаешь, мы от этого трезвее станем?» Подъехала машина, участковый пошел открыть дверь. «Фу, надымили, черти…» — забурчал, входя, старшина Шестаков.
«Что там стряслось?» — прожевав закуску, спросил Вовик. «Уж стряслось… Толька Никулин, дежурный по вытрезвителю, погорел. Нагрянул проверяющий из управления, глянул — Толька поддатый. Они там все сегодня поддавали — видно, денежного клиента зацепили. Я сам свидетель, как оттуда за коньяком гоняли. Ну, давай вязаться: „Вы употребили!“ А тот знай лепит: вчера по холоду раздетым прошел, застудился, вот и принял для сугреву… „Какое для сугреву! У вас средняя степень!“ Отстранил, короче. И правильно сделал. Что, скажите, за привычка дурная — пить на службе? Вот вас хоть взять: тоже ведь на дежурстве, а сидите тут, керосините… А если преступление?» — «Ну и что? — буркнул Синицын. — Мы как пьянеем, так и трезвеем: быстро, четко… Первый раз, что ли?» — «Первый не первый, раз за разом — и залетите тоже, обязательно… Ладно, поехали давай».
В машине Носов спросил: «Ты у Балина-то был, Веня?» — «Ездил. Полный мрак: у бабы дом на замке, опять, видно, гуляет, мать его пьяная, ничего толком вымолвить не может… прокол, Миша!» — «А Толик не погорит, не волнуйтесь, — пьяно гукнул сзади Вовик Синицын. — Дадут выговорешник — и все дела. Где они еще человека на такую подлючую должность сыщут?» — «Я не пойму, зачем он из участковых на нее пошел? — сказал шофер. — Что на участке-то не сиделось? Это ведь не в отделе, у начальства под носом». — «Ему должность начальника вытрезвителя в перспективе предложили, а она капитанская. Ему капитаном-то пора уж быть, срок два года как вышел. Вот и попал к черту на рога. Обрадовался… Забыл, что в кадрах тоже не дураки сидят. Они должность закрыли и тут же забыли о нем. Своего человека в начальники двинули. Вот Толик и стал попивать. Ну, и вылетит — тоже невелика беда. Где только они нового дежурного станут искать?.».
Машина остановилась у отдела. Носов тихонько, задним ходом прокрался в кабинет, поставил и застелил раскладушку. Хорошо, пожалуй, что вовремя уехали с участка, а то захотелось бы куралесить дальше, кинулись бы ночью искать выпивку, Вовик с Гришкой наверняка нашли бы ее, а конец один: легли бы все влежку на грязном полу участка. А утром по холодрыге, похмельные, поплелись бы в отдел.
Нелепый день. Ни то, ни се. Слава Богу, было еще более-менее спокойно. Что же он упустил, не сделал?.. А, не допросил потерпевшего от наезда зыряновского «жигуленка». Ладно, успеется. Все равно дело отдадут ему. А Зырянов… разорвал, гад, бумагу… как он изменился в лице, читая ее… Ничего, будешь знать, это тебе не то что крутить любовь с Машуткой Киреевой, пока ее Пашка гоняется по Союзу за сбежавшими из тюрьмы подопечными. Ничего… будет… будет… будет тоже знать, как ловить ворон… ворон…
14
Разбудил его Фаткуллин. Он пришел свеженький, бодрый, полез открывать форточку. Фаткуллин любит дежурить в праздники: детей у него нет, одна жена, скучная Сония. Квартира у них большая, богато убранная, много хрусталя, она на него пылинке не дает сесть, все там чинно-трезво-благородно… Поневоле затомишься и сбежишь. Да он еще надевает по праздникам мундир со всеми медалями, а среди них есть даже одна диковинная: с двумя цепочками. Медаль Ушакова. Для матросов, как объясняет Фаридыч, она значит больше, чем орден.
— Ф-фу-у, надышал ты тут перегаром… Что, здорово вчера колыхнул?
— Как… кого колыхнул? — Носов сел на раскладушке, замотал головой. — Мы это… службу несли… охраняли покой…
— Ладно, шуруй давай домой. Чаю заварить тебе?
— Нет, Фаридыч, побегу…
Дома в большой комнате спали на тахте Лилька с Димкой; дверь в маленькую была прикрыта, из нижней щели тянуло табачным дымом. Носов заглянул — там на их кровати устроились физик-лирик Родя со своей подругой Лидусей.
Видно, шатались, шатались вчера, своего жилья нет ни у того, ни у другого — и двинули к той, что всегда готова приветить и не помнит никаких обид. А увидав, что хозяина нет дома — его бы, может, и постеснялись — завалились спать. Да ладно, что теперь…
В холодильнике он обнаружил бутылку сухого вина и решил опохмелиться. Выпил фужер и хотел поставить бутылку обратно — он не любил пить один — как появился Родька. Они допили все; стало легко, приятно жить, словно острая льдинка в голове расплавилась и тепло затопила мозг. Михаил толмил растроганно:
— Родя… Родя… Ты молодец, спасибо…
— Все-таки люблю я вас с Лилькой! — сильной рукой физик-лирик сжал его запястье. — Как дети вы оба… Ин-фан-тильные. Да и все мы такие. Меня взять — прыгаю, как поплавок. А рисовал хорошо, выучиться — может, и дело получилось бы. Жизнь другая, люди другие…
— Дело не в этом, верно? Дело в том, что выучились, людьми стали, верно? Меня взять — кто я был? Шоферюга зачуханный.
— Ну, с собой, пожалуй, меня не равняй, — загадочно усмехнулся Родя. — Я, в отличие от тебя, закончил все-таки факультет нужных вещей… Что ты так смотришь?
— Нос тебе, собака, хочу откусить… — Носов оскалил зубы и полез к Родькиному лицу. — Чтобы знал… знал…
Физик толкнул его — он упал на пол, опрокинув табуретку. Завозился, страшно ругаясь. Прибежала Лилька, стала помогать ему подняться. Родька тем временем оделся и ушел. Вернулся он скоро. Носов сидел за столом на кухне и тихо скулил, утирая слезы. Родька поставил перед ним бутылку, хлопнул по спине: «Не будем сердиться… извини, старик!» Понемногу разговор снова наладился, они выпили вино и пошли спать, и спали до обеда. Проснувшись, сошлись в комнате, где Димка играл солдатиками. Лилька с Лидой о чем-то толковали на кухне. Родька глянул в заплывшее носовское лицо, подмигнул: «Не робей, корефан!» — и вытащил из сумки бутылку водки. На этот раз они окосели быстро, капитально, агрессивно. «Идем в ресторан! Я хочу еще! Одинова живем или нет — ты скажи, скажи!.». — клокотал Родька. «Т-ты-ы! Корефан! Я тоже… скоро в науку пойду, ты понял?! Идем, идем, Родя-а!» — вторил ему Носов. Лида заплакала и ушла. Лилька махнула рукой: «Делайте, что хотите, мы с Димкой едем к старикам».
Дальше — помчались в ресторан, еще там пили, выползли — и разбежались. Носов ринулся на квартиру тестя и тещи. Лилька с Димкой уже уехали, и он сколько-то просидел у стариков, пугая их своим видом и бессвязными речами. Еле доплелся домой, пытался там играть с сыном, но все падал и — так и уснул на полу под рев мальчика. Встал ночью, долго пил на кухне воду. Явилась Лилька: «Ну что за загул ты устроил сегодня?» — «Так, случайно… устал, что ли…» — «Больше не будешь?» — «Нет, не буду». — «Ты пойдешь на работу утром?» — «Да, надо…» — «Не забудь тогда взять справку на кредит».
15
Гохберг опоздал и в понедельник: к Носову успели привести Давлетшина, они выкурили по сигаретке, поговорили о том-сем, что творится на воле.
Против всякого ожидания, адвокат был сегодня тороплив: он скоренько перелистал оставшиеся страницы, что-то дописал к заготовленному уже ходатайству, протянул его Носову. Тот стал читать, хмурясь. Гохберг начисто отрицал сам факт преступления: мол, потерпевший был пьян, Давлетшин лишь вытащил его из машины, когда тот начал оскорблять его и шофера; Мусихин факта ограбления не подтверждает. Значит, никакого грабежа не было. Единственный состав преступления, который можно вменить обвиняемому — это статья сто двенадцатая, часть вторая, причинение легких телесных повреждений без расстройства здоровья — имелся в виду удар, нанесенный Давлетшиным потерпевшему. Жиденькая статейка — санкции по ней всего-то навсего до шести месяцев лишения свободы, или исправительные работы на тот же срок, или штраф до пятидесяти рублей, или вообще меры общественного воздействия. Ничего себе!
— А теперь, — торжественно заявил Исаак Абрамович, — читайте главное: вы должны немедленно вынести постановление об освобождении Давлетшина из-под стражи.
— Как это… вы чего?
— Ничего. Вы нарушили закон. Обвиняемый содержится незаконно в тюрьме вот уже тридцать пять часов. Я был с утра в прокуратуре области и принес официальную жалобу на ваши действия.
Так вот где таилась погибель моя… Так вот почему ты не пришел сегодня вовремя! Ход емкий…
— Но вы же обещали в пятницу подписать протокол седьмым числом! Выходит, не держите своего слова?
Гохберг поглядел на него с сожалением, как на дурачка.
