Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 6, 2002

Не слишком-то твой сын со мной любезен,
Враждебности своей он не таит…
Весь вечер ты молчишь. Ты нездорова?
Или расстроил чем-то я тебя?

Не ты, любимый. Я сама причиной
Расстройства моего. Труслива плоть
Презренная и медлит с расставаньем.

О чем ты говоришь? Какая плоть?

Прости, я заговариваюсь что-то.

Должно быть, слабоумие ко мне
Уже подкралось старческое. Только
Старухой мне не быть, ты угадал.

Чего мы ждем? Сигнал давайте к бою!

Сходитесь, господа! Пусть восхитит
Нас ваше фехтовальное искусство.

Ты думал, что от смерти улизнешь,
Бой чести променяв на клоунаду?
Так клоуном я выставлю тебя,
А напоследок тяжко искалечу.

Удар засчитан! Это будет раз.

Удар засчитан! Это будет два.

Удар засчитан! Это будет три.

Есть лошадь африканская, она
Зовется зеброй. Тоже вся в полоску.

Рука! Вы, сэр, мне руку пропороли!

Так, значит, нужно бой остановить!

Но правая рука пока цела,
По правилам бой может продолжаться!

Что скажут секунданты?

Если принц
Готов признать досрочно пораженье…

Как бы не так! Продолжим, черт возьми!

Мерзавец, он глумится надо мной…
Пусть радуется дядя, я в пари
Ему сейчас победу обеспечу.
Удар я ваш заветный применю.

Отлично, Гамлет, я горжусь тобой!
Я знал, что не ошибся, сделав ставку!
Пора нам выпить доброго вина
За нашего наследника, Гертруда!

Вы правы, государь, давно пора…

За сына пью, чтоб дал успокоенье
Ему Господь. Пью, Клавдий, за тебя.
Душой будь чист, избавься от терзаний.
Вину я забираю всю с собой.
Закон велит свершившего убийство
На эшафоте смерти предавать,
А если человек вдвойне убийца,
То, стало быть, ему — двойная смерть.

Ты в лихорадке! Что ты говоришь?
Ни слова я не понял. Ради Бога…

Ах вот как! Ты отца мне отравил,
Теперь и матери лишить меня задумал!

Издохни, пес!

Ко мне! Какая боль!

Убийца он, коварный отравитель!
Пусть тотчас Государственный Совет
Здесь соберется. Расскажу я правду,
И пусть милорды скажут свой вердикт.

На помощь! Все нутро горит огнем!

В глазах темно… Где лекарь? Помогите!

И мой порез, глядите, почернел!
В глазах кружится, подогнулись ноги…

Гораций, пусть они все отойдут…
Уйдите прочь! Я видеть ваши рожи
В последнюю минуту не хочу!
Мой друг расскажет вам всю подоплеку.
Но после, а сейчас оставьте нас!

Гораций, друг, скажи мне лишь одно:
Ты мной гордишься? Ведь признайся честно:
Не верил ты, что выполнить смогу
Завет отца я… Дальше лишь безмолвье…

Где все это случилось? Прямо здесь?
Я, с войском мимо следуя, явился
С почтительным визитом в Эльсинор.
А тут беда — династия прервалась…

Об этом он сказал вам на прощанье?

Несчастный принц. Мне жаль, что не успел
Его в живых застать я. Злое дело
Здесь совершилось. После разберу
Подробности ужасной этой драмы.
Сейчас же пусть четыре капитана
Поднимут тело принца и с почетом
На погребальный выставят помост…

С такими слугами, как вы, фон Дорн,
Нетрудно стать великим государем.
Но как вам удалось в один прием
Расчистить путь мне к датскому престолу?

Вы истинный кудесник, друг Гораций.

Эти обшарпанные стены,
щербатые ступени —
никуда не деться от них.
Эти голые лампочки, вестницы осени,
потолки слишком низкие, в прозелени,
полутюрьмы квартирок твоих.
Вот вошел и на тумбочку бросил
плащ — опять начинается осень.
Сколько раз увяданье всего
в утешенье или в назиданье
намекнет на твое умиранье
и забытое в спешке родство
с деревами, лугами, полями…
А на кухнях с посудой, с полами
неотмытыми — нету теперь
никого — лишь семья тараканов
собирается в недрах стаканов
и поет про метель и про дверь.
Ультразвук этот выше и выше.
Вот и месяц с ухмылочкой вышел
из тумана и зырит в окно.
Ты его торопливо зашторишь
и задремлешь, баюкая то лишь,
что у нас и в ночи не темно…

Не темно! Потому что мы Север
(вот и рифма — возьми ее, сервер!).
И на сайте окликнут тебя
незнакомцы, любимые люди,
струны гуслей, а может быть, лютни,
возглас моря и воздух тепла.
И сейчас ты доделаешь то, что
было там невозможно и тошно
или страшно. И станешь опять
и главою большого семейства,
и добытчиком — так что уместно
к таракану тебя приравнять.
Ты не хуже его, не слабее
и прокормишь детей, не робея,
как ему удается всегда.
И о завтрашнем дне не придется
думать в поте лица — все срастется:
будет день — и тепло, и еда.
И по трубам по водопроводным
ты уйдешь к небесам первородным
за великой подземной рекой…
Но вернешься — и снова-здорово
потолок вместо неба и крова
и детей твоих кормит другой.

Другой — это тот, кто умеет, что ты не умеешь,
что-то там мелешь, емейлишь,
а надо решать дела, —
тот, кто пошел на то, на что ты в уме лишь
решался, но испугался, дойдя до угла.
А женщине нужно лелеять себя и потомство —
ну хоть немного удобства,
чтоб не стыдиться людей.
А твой интеллект хваленый годился еще для знакомства,
а жизнь пережить или кран починить — хоть убей.
И все, что ни скажешь, оказывается пустяками,
спор полупьяный с дружками,
слоями — дым…
Эту беду не развела руками,
да развела ногами перед другим.

Развели тебя, парень, поймали.
Теперь телевизору приходится отвечать.
Всегда презирал, а сейчас едва ли
без него получится рассвет встречать
и считать поднявшихся дураками.
А ночью ловит тебя интернет —
не сеть, паутина — твои тараканы
штурмуют ее уже несколько лет
и выхода все не найдут.
Имя Бога
теперь начинается с www
и точка. И к чату его
                                       путь-дорога
ни в мониторе, ни в голове
не помещается. Эти сети
снова притащат нам мертвеца —
будто бы и не бывало на свете
воскресшего пришлеца.

Вот и снова пришла осень, осень…
Что не стерлось из памяти — сбросил.
Слать посланья кому-то? Зачем?
Все равно отвечают другие:
имена тебе недорогие
скрыты кличками без проблем.
Все словесное слишком условно.
Лучше всем разойтись полюбовно.
Лучше кубики складывать в ряд,
чтобы красные к белым — и ну их!
Лучше крестиком, крестиком нулик
не пускать на победный парад.
За окном — неспокойная темень,
тело ночи в венозной системе
сизых веток. И капает дождь —
протекают у Господа краны.
А далекие теплые страны
только с помощью мышки найдешь.
С ней ты в силах поднять небоскребы
и таранить их заново, чтобы
разобраться, с какой стороны
ветер дул, и чтоб не было страшно
кликнуть — и Вавилонская башня
возвышается хоть бы хны,
и друг друга услышат пророки,
как один перед Словом равны.

Христа сменил Аллах
и правит одиноко,
прах превращает в прах
и этим славит Бога.
Все шишки на него
за то, что держит шишку:
«Неверных — большинство,
объевшихся — излишки,
бездольных — полземли,
упившихся — две трети,
и женщины пошли
бесстыднее, чем дети.
А помощь от Исы
и принца Гаутамы —
дождешься, жди…»
                                       Часы
столетий столь упрямы.
Все тикают свое,
и полумесяц только
сияет: бытие
избыто на полстолько!

Ну а тебе все равно осталось меньше, чем человечеству, —
ну, годков еще двадцать или двадцать пять,
то есть совсем мгновенье в сравненье с вечностью.
Но собак еще жальче — им раньше помирать.
А у тебя камина не было, но собака
лежала у кресла — грустная, с торжественным хвостом.
И ты с ней гулял на пустоши у оврага
и видел ее, бегущей вслед за Христом.
Она уступала ближней собаке кости
и не питала злости совсем ни к кому.
И если уж все мы с мире подлунном гости,
то в дом свой законный я эту собаку возьму.
В тот дом заоконный, где все справедливо и вечно,
без этой собаки ни шагу, ведь только сейчас
ты с нею гулял и обязан не человечеству,
а ей — возвратиться и тем накормить, что припас.

…Вот вошел и на облачко бросил
тень… И встретили, крикнули: «Просим!
Просим, просим!» И что там в душе,
все, что думал и чувствовал ярко,
принесешь им, а цену подарка
те, кто встретили, знают уже.
И сейчас ты доделаешь то, что
было там невозможно и тошно
или страшно. И, значит, ни в чем
не останешься ты виноватым
пред собакой любой и собратом,
перед духом своим и отцом.
Аки посуху, будешь по свету
плыть-гулять. Иногда на планету,
пламенеющую вдалеке,
поглядишь безо всякого чувства:
побывал и вернулся. Кощунство
предъявлять обвиненья реке,
что нельзя, мол, войти в нее дважды…
И, духовной не чувствуя жажды,
распростишься и с этой рекой.
Но вернешься — и снова-здорово
потолок вместо неба и крова,
и детей твоих кормит другой.
…А в окошке — небесные кручи,
и светлы облака среди ночи.
И не вечный обещан покой.