Леонид Сергеев - Самая счастливая, или Дом на небе
Тогдашние пригородные поезда представляли собой грохочущие, лязгающие составы, скопище оборванных людей с мешками и чемоданами. Люди набивались на лавки и в проходы, стояли в тамбурах, на буферах, висели на подножках, лежали на крышах. По вагонам шныряли карманники; на станциях хулиганы кидали на крыши вагонов «кошки» — веревки с крюками; зацепят мешок — стаскивают; случалось цепляли и людей.
Ольга поехала после работы, и когда вышла из вагона на станции Бирюли, уже начало смеркаться. Она направилась к ветряной мельнице, махавшей лопастями на бугре, за которым виднелись крытые соломой дома. Впереди Ольги вышагивала рыжеволосая девушка с чемоданом. Поравнявшись, Ольга спросила, куда она идет. Рыжеволосая насторожилась, насупилась.
— Менять вещи.
— Я тоже. Пошли вместе. Вдвоем веселее.
Пугливо озираясь, девушка осмотрела Ольгу.
— Нет. Я пойду в дальнюю деревню, — и свернула на тропу.
Из первой избы к Ольге вышла полная женщина в ярком платке: заговорила по-татарски, жестами попросила развязать мешок. Подошли другие женщины; одна покачала головой.
— И кому теперь такой тарелка нужно?
Совсем стемнело, и хозяйка пригласила Ольгу к себе, в пропитанную дымом избу, усадила за стол, пододвинула картофелины, горячее молоко, а когда гостья поела, показала на лавку и протянула лоскутное одеяло.
Ольга проснулась рано утром от солнца — оно светило прямо в глаза; хозяйка разливала чай, смотрела на Ольгу, улыбалась, кивала на стул и тараторила:
— Твой садись, пей чай.
Пока Ольга пила чай, хозяйка достала из погреба шарообразный кусок масла, кулек гречи и ведро картошки.
От неожиданной удачи всю обратную дорогу Ольга почти бежала. Когда до станции оставалось меньше километра, из-за поворота вынырнул поезд; подкатил к платформе и начал тормозить. Ольга знала, что поезда ходят всего два раза в сутки, и припустилась быстрее; пот заливал ее лицо, в горле пересохло, мешок бил по худой спине, болели стертые ноги… а состав поскрипел тормозами, погремел сцепами и замер. Из вагонов вышли лесорубы с топорами и пилами, обернутыми рогожей, спустились с платформы, зашагали навстречу бежавшей Ольге.
— Нажми еще немного, — бросили. — Должна успеть.
Но локомотив дал сигнал, пустил пары, бешено на одном месте прокрутил колеса, как бы разминаясь, и тронулся… Спотыкаясь, увязая в гальке, Ольга бежала по насыпи из последних сил, а поезд медленно покидал границы станции. Ольга бежала, а из будки на нее смотрел машинист и не прибавлял скорости. Догнав вагон, Ольга ухватилась за поручень и плюхнулась на подножку; отдышавшись, вползла в тамбур и так и ехала до следующей станции, и ветер обдувал ее горячее обмякшее тело.
На остановке вошла в вагон, и следом за ней… контролер. Идет с каменным лицом и щелкает компостером.
— Ваш билет? — буркнул, подходя к Ольге.
Ольга машинально вынула из кармана вчерашний билет. Контролер поднял глаза. Увидел худую женщину, старое платье, грязное от пота и пыли лицо, запекшиеся, потрескавшиеся губы, сбитые волосы, вздохнул, пробил билет и отвернулся.
Только перед самым городом Ольга пришла в себя и прислушалась к разговорам:
— Нашли в лесу мертвую… рыжеволосая, молодая… видно, шла в деревню менять… а в чемодане-то оказались детские игрушки!..
«Господи! — подумала Ольга. — Неужели та девушка?! И какой негодяй посмел?! И за что?!».
Дочь проболела до лета и все это время каждый вечер Ольга проводила в больнице, с разрешения врачей работала сиделкой, и, как говорила позднее, «ежедневно сражалась с болезнью дочери». Больница была переполнена, дети лежали даже в коридорах; лекарств и перевязочных средств не хватало. Ежедневно умирал то один, то другой ребенок. Женщины уже не плакали, только крестились:
— Слава богу, отмучился, бедняжка. Избавился от голодной смерти!
Но Ольга твердо решила не сдаваться: сходила в военный госпиталь, достала лекарство, уложила в мешок кое-что из своей одежды, снова поехала в деревню за продуктами.
Вскоре дочь выписали, но она была слишком слаба — с кровати не вставала, во сне все время плакала, но главное — у нее резко ухудшилось зрение. Это испугало Ольгу и, завернув дочь в одеяло, она пошла к врачу, который жил на соседней улице.
Осмотрев дочь, врач сказал:
— Ее не долечили. В больницах не хватает мест и всех выписывают раньше времени. Она сейчас плохо видит, но это пройдет.
За визит Ольга отдала врачу последние деньги, а по дороге к дому вспомнила доктора Персианинова, который никогда не брал денег у тех, кто находился в бедственном положении.
На окраине города построили казармы, в которых собрали курсантов из военных училищ волжских городов для прохождения ускоренной подготовки. При казармах открыли столовую и на столбах расклеили объявления: «Требуются официантки, поварихи, посудомойки и уборщицы». В столовую приходили женщины из города и близлежащих деревень, приходили и девчонки-подростки, и старухи.
— Я тоже пойду работать в столовую, — сказала Ольга Анатолию. — И сама буду сыта и домой смогу что-то приносить.
Она уволилась с завода и пришла во временный отдел кадров столовой. За столом сидели два майора; тщательно просмотрев документы Ольги, один из них спросил:
— Сможете ли работать, вы такая хрупкая? Работа будет тяжелой, придется ежедневно мыть полы и лестницы, оставаться на ночь, чтобы приводить помещение в порядок.
— Я сильная и работы не боюсь, — твердо заявила Ольга.
— Ну, хорошо, посмотрим. Действия выразительнее слов. Пока примем вас, а там посмотрим.
На следующий день в шесть часов утра Ольга надела заштопанные юбку с кофтой и направилась в столовую.
Работниц встретил старший лейтенант с нашивкой ранения.
— Моя фамилия Стурлис, — возвестил он пронзительным голосом. — Я буду вашим начальником, иначе говоря, директором столовой. Вы должны беспрекословно подчиняться мне. Завтра мы открываем столовую. Это ответственная работа. Мы будем кормить будущих офицеров, которые в скором времени отправятся на фронт.
Женщины переоделись в халаты, начали мыть полы, окна, столы и лавки. Потом чистили плиту, котлы, чаны, кастрюли — приводили в порядок кухонную утварь. Весь день работали, к вечеру, измученные и голодные, валились с ног от усталости, но продолжали мыть и скоблить. Некоторых тошнило, две девушки упали в обморок. Их и еще трех женщин Стурлис отправил домой. Несколько раз он подходил к Ольге и с проникновенной вкрадчивостью спрашивал:
— Не устали?
Мокрые волосы прилипали к щекам Ольги, ручьи пота текли по шее и худым плечам, но она понимала, что лейтенант спрашивал с определенной целью, проверял ее выносливость.
— Еще могу работать.
— Посмотрим, посмотрим, — едко усмехался Стурлис и, заложив руки за спину, размашисто шагал к выходу.
«Утонченный садист», — думала Ольга.
Поздно вечером на кухню вступили повара, Стурлис отобрал нескольких женщин им на подмогу, остальных отправил убирать соседние помещения. Снова скоблили, натирали полы… Время от времени Стурлис появлялся в дверях и делал резкие замечания. Когда он уходил, многие женщины усаживались на мокрые доски и отдыхали, а Ольга стиснув губы продолжала работать; окна и двери были распахнуты, но ей казалось — в столовой стоит плотная духота.
В полночь работу закончили. Повара принесли миски, в которых оказалось всего несколько ложек супа; работницы ждали второго, но пришел Стурлис и отчеканил:
— Больше ничего не будет. Надеюсь, утром вы завтракали. Сейчас отправляйтесь по домам, а к семи утра извольте прибыть чистыми, умытыми и в хорошем настроении.
Домой Ольга пришла в два часа ночи и тут же свалилась от усталости.
Утром ее разбудил Анатолий, поставил на стол кружку чая, хлеб, две печеные картофелины. Ольга чувствовала себя разбитой: болела голова, ломило руки и ноги; не открывая глаз, поплескала на лицо водой, оделась, позавтракала и, пошатываясь, побрела на работу.
На столах работниц ждал завтрак: каша, хлеб, маленький кусочек масла и кофе с молоком. Женщины набросились на еду, масло прятали для детей и родных. Узнали, что ночью две поварихи объелись и их отправили в больницу.
— Теперь вы понимаете, почему вчера не было второго? — дружелюбно спросил Стурлис.
Через несколько дней Ольга поняла, что Стурлис не столько жестокий, сколько требовательный, и перестала злиться на его хлесткие замечания; позднее она узнала, что он и к себе беспощаден: написал рапорт, что после ранения поправился и дальнейшее пребывание в тылу рассматривает как дезертирство.
Столовые заполнились курсантами. Совсем юные, семнадцати-девятнадцатилетние, красивые, в форме с нашивками и значками, они шумно рассаживались, перекидывались шутками, с работницами были приветливы, доброжелательны. Когда Ольга смотрела на курсантов, ей становилось тревожно и за этих парней и за своего младшего брата Виктора, который целый год находился на фронте и от которого не было вестей.
