Юли Цее - Орлы и ангелы
Что за художники, спрашивает Клара.
Когда Джесси привезла меня сюда, говорю, я задал ей тот же вопрос. И она ответила: художники, работающие на галерейщика.
На какого еще галерейщика, спрашивает Клара.
Это, отвечаю, тебе предстоит выяснить самой.
Она встает, обходит машину и, поднеся обе руки козырьком ко лбу, смотрит в окно мастерской. Я перестаю копать, швыряю дохлую мышь в носовом платке в кусты за каштаном, вытираю правую руку о трусы, а левой воровато забрасываю ямку землею.
На электроплитке стоит манерная итальянская кофеварка, пыхтя, как дракон. Жак Ширак соизволил наконец отодрать задницу от порога и вынюхивает что-то под каштаном. Участок, поросший травой, настолько тесен, что ему просто не повернуться, да и стена мешает. В прямоугольном проеме между домами стоит, раскинув руки и ноги по небу, исполинское солнце.
Макс, зовет Клара, хочешь кофе?
Мне не нравится, когда она называет меня по имени, и еще меньше нравится, когда она привносит в нашу жизнь нравы студенческой коммуны. Но кофе пахнет сильно, и хорошим кофе, так что я откликаюсь на зов, подхожу и наблюдаю за тем, как она разливает маслянистую черную жидкость в два маленьких стаканчика. Эти стаканчики я узнаю, они украдены в кафе «Гавелка», там в них подают воду на запивку.
Если тебе нужен сахар, говорит она, то выскреби сначала мышиный помет из пачки.
Обойдусь, говорю.
Ты в порядке, спрашивает.
Это что, шутка, отвечаю.
Вместе выходим во двор. Тьма — как бальзам на обожженный участок тела, при том что обожжено оно все. Становится легче.
Мне еще надо в город, говорит она.
Зачем, спрашиваю.
А зачем мы вообще сюда приехали?
И это ТЫ МЕНЯ спрашиваешь?
Стоим лицом к лицу, стоим вплотную, друг на друга смотрим. Ее разные глаза, один как небо другой, как море, не выражают сейчас ничего, как две стекляшки.
Послушай-ка, Десперадо,[6] говорит она, ты сейчас накокаинишься по самое не могу, а потом мы предпримем ночную вылазку. И в награду я тебе кое-что покажу.
Проводит меня мимо каштана и двумя руками раздвигает кусты в самом углу двора. Должно быть, это шиповник, но не в цвету и поросший вдобавок каким-то паразитарным вьюнком, так что все вместе выглядит практически непроходимой живой изгородью. Вижу мертвую мышь в носовом платке, она висит, зацепившись за колючку, где-то на высоте колена. Но Клара ее вроде бы не замечает. Она протискивается в заросли, подвигается в сторону, чтобы дать поглядеть и мне. Вижу несколько камней, насыпанных горкой и кое-где скрепленных цементом, и тяжелую рифленую металлическую крышку сверху.
Это колодец, говорит Клара.
Я зажмуриваюсь, она права.
Я, говорю, его знаю.
Только я не верил в его существование. О колодце Джесси рассказала мне в самом начале, когда я еще считал все ее истории плодами воображения: поля и луга, за которыми нужно следить строго, как за арестантами; поездки в те места, где организованы сборные пункты для никому не нужных старух. Но время от времени какая-нибудь деталька из ее полубессмысленной болтовни вписывалась во внешний мир как влитая, и мне постепенно стало понятно, что Джесси не фантазирует, а всего лишь расширительно истолковывает все, что видит и переживает, чтобы оно смогло войти в ее собственный сказочный мир. И она никогда ничего не выдумывала. Возможно, я попал сюда, чтобы отыскать последние фрагменты той мозаики, которую представлял собой ее внутренний мир, возможно, именно этого мне и не хватает. Для того, чтобы уйти.
Прошел дождь, сказала Джесси по телефону, и голые улитки валяются по всему двору, как отрезанные языки.
Как что, переспросил я.
Как ангельские языки, ниспавшие наземь вместе с дождем. И больше всего их налепилось на колодец. Я сижу на краю, отколупываю камни, бросаю вниз и жду, я хочу услышать, как они упадут на дно. Но ничего не слышно, совсем ничего не слышно.
Я принялся возиться с какими-то канцелярскими принадлежностями на письменном столе, защищаясь от необходимости ответить чем-то осмысленным и внушая себе, будто ее речения заведомо невнятны, как у дельфийского оракула.
Может быть, ты недостаточно долго ждешь, сказал я ей.
Долгие часы, ответила она. Земля уже превратилась в месиво. Я выцарапала из нее и бросила в колодец все камни.
Продолжай, сказал я, и ты наполнишь его когда-нибудь до самого верху, а это ведь все равно как увидеть дно.
Тогда он будет набит доверху, сказала она, и будет торчать как печная труба в центре большого кратера.
Я, ничего не отвечая, принялся катать по полу пустую тележку, на которой по утрам развозят документацию. Я то выкатывал ее на середину комнаты, то пригонял на место.
А пожалуй, так оно будет надежней, сказала она. Если мы когда-нибудь заведем детей. Они уже не смогут взобраться на край колодца, а если и заберутся, то не смогут свалиться внутрь.
Как это ни глупо, меня осчастливило ее желание завести от меня детей. И только чуть позже я сообразил, что ее «мы», скорее всего, означало не меня с нею, а ее с Шершей.
Дети, положим, все равно могут свалиться, сказал я. Там же будет кратер.
Мы заведем троих, ответила она, и если один свалится, двое у нас останутся.
А Шерша сейчас с тобой, спросил я.
Мне стоило немалых трудов задать этот вопрос, потому что я боялся ответа, но Джесси предпочла просто проигнорировать его. Какое-то время мы помолчали.
Мне пора заканчивать, сказал я после долгой паузы. Давай возвращайся на край своего колодца.
Я на нем и сижу, ответила. Вот сейчас швыряю очередной камень. На этот раз я дождусь, пока он не зашипит в огне, достигнув центра Земли.
А если за это время наступит зима, ответил я, ты и шипения не услышишь, потому что уши у тебя затянет льдом.
Я положил трубку, подумав при этом, что Джесси звонила мне скорее с Марса, чем с края колодца.
А что там, внутри, спрашивает Клара.
Ничего, отвечаю. То, что обычно бывает в колодцах, и ничего кроме.
А что обычно бывает в колодцах? Я не больно-то сильна по этой части.
Особенность данного колодца, объясняю я ей, заключается в том, что, бросив туда камень, ты не слышишь всплеска.
Да брось ты, говорит Клара, так не бывает. Ну-ка, сними с него крышку.
Черта с два!
Ухожу по направлению к «домику», она мчится следом.
Прошу тебя, Макс!
Отвали.
Ну пожалуйста!
Смотрю на нее в упор. Переминается с ноги на ногу. Бесит меня так, словно она одна из дочерей Джесси с Шершей, причем не утонувшая в колодце, а я не имею права свернуть ей шею.
Хорошо, говорю, согласен, если ты немедленно снимешь вонючую футболку и бюстгальтер и голой прыгнешь три раза на месте.
Тут же перестает переминаться с ноги на ногу.
Что это еще за чушь, спрашивает. Это тебя должно возбудить как-то физически?
Глупости, отвечаю, ты и в одетом-то виде уничтожаешь мужскую потенцию в радиусе ста метров.
Насколько мне известно, говорит, в случае с тобой излишне даже это.
Совершенно верно, отвечаю, поэтому и терять мне нечего. Хочется просто в очередной раз удостовериться в том, что ты лишена даже тени самоуважения.
Ах вот оно что! Да пожалуйста.
Допиваю кофе, в стаканчике его всего на палец, но крепости в нем, как в целой пачке таблеток кофеина. Когда вновь поднимаю глаза, она уже разделась до пояса. Талия у нее тонкая и груди красивые, вот только сосцы выглядят так, словно они позаимствованы у двух разных женщин. Левый светло-розовый, маленький и плоский; правый должен был бы принадлежать куда более зрелой женщине, он побольше, коричневатый и торчливый. Кларе это не идет. Ее груди искоса смотрят на меня, это так странно, что я вынужден отвернуться, я гляжу в дверной проем, вижу луну, вижу Жака Ширака, задумчиво сидящего на низенькой стене. Слышу, как она у меня за спиной подпрыгивает на месте, три раза ее пятки ударяются о жесткий дощатый настил. В несколько шагов пересекаю двор и поворачиваю водопроводный кран. Забыл, когда я в последний раз пил что-нибудь, кроме кофе. Должно быть, двое суток назад. Подсовываю под кран голову, вода стекает на щеку и в рот, попадает она и в нос, я кашляю.
Во второй раз за сегодняшний день загоняю себе грязь под ногти, выскребывая землю из углубления, в котором утоплена ручка колодезной крышки. Всей тяжестью собственного тела мне удается приподнять крышку всего на несколько сантиметров, но когда, продравшись сквозь заросли, мне на помощь приходит Клара, дело залаживается. Колодец начинает дышать, от него веет прохладой. Клара тут же находит камешек и швыряет его в глубину.
Не может быть, говорит она.
Сама убедилась, отвечаю.
Принимается разыскивать камень побольше, для этого ей приходится отойти от колодца. Должно быть, два года назад Джесси и впрямь израсходовала весь здешний запас. Вернувшись, Клара подносит палец к губам, мы с ней наклоняемся над краем колодца, она отпускает камень. Снизу доносится легкий шорох, скорее даже шелест.
