Александр Мильштейн - Серпантин
На другой картинке Мигулин полз сразу по двум стенам, упираясь в них руками и ногами...
И вдруг попадал на какие-то рельсы... А в руках у него были... Такие бруски — как у безногих...
Или нет — точильные колёсики...
И он взмывал по этим рельсам в небо — как на русских горках, — высекая искры...
А потом уже стоял на квадрате пристани с хрустальным черепом в руках...
«Вай и Най сидели на трубе, — шептал Линецкий, — Шалтай-Болтай свалился во сне... Что осталось?»
Накануне его так разбросало по ночному ландшафту... Что туфли он не смог найти и по сей день...
Их поглотили морщины...
Похожей на кожу слона породы...
Очнулся он под утро, когда туман переползал с моря на берег... Обмыл в море раны и пошёл босиком на набережную — пить кофе...
По дороге он вспоминал о другом своём падении...
Вернувшись из Сочи в посёлок, они с вечным — теперь в его памяти — студентом Степанычем пошли в ресторан «Кавказский курень»... Потому что у Степаныча как раз был день рожденья, а у Линецкого — за несколько дней до того... В общем, решили отметить совместно, взяв с собой ещё двух приятелей, с которыми познакомились в посёлке... Ресторан был расположен прямо над пропастью, на стене Мамедова ущелья... Вместо столиков были пенёчки, всё было очень живописно, лампочки, гирлянды висели на деревьях... И танцплощадка — тоже как бы огромный такой пень...
Линецкий быстро опьянел и, когда они пошли к танцплощадке, сказал: «Друзья, давайте погуляем!» — и с этими словами переступил низкую — сантиметров тридцать — оградку и... исчез.
Ступая туда, он думал, что это тень от дерева. Но это оказалась пропасть Мамедова ущелья — в которую он и ухнул — со свистом...
Степаныч потом сказал, что у него волосы встали дыбом два раза. Первый раз, когда Линецкий со словами «А пойдём погуляем!» шагнул прямо в пропасть...
И второй раз — когда через минуту оттуда показалось его лицо...
Было так: он встрял ногой в одно из наклонно росших на стене ущелья деревьев...
Пролетев метров пять-шесть, не больше. После чего выкарабкался — цепляясь за камни и корни...
Он повредил правую ногу и по дороге назад прыгал на левой, держась руками за шею Степаныча и кого-то ещё...
Перед этим он долго сидел один за пеньком на пеньке, глядя на звёзды...
Чувствуя, как правая нога наполняется болью...
К нему подошла женщина — сейчас по дороге вдоль того же моря, но в другой посёлок, и после другого падения, Линецкому казалось, что женщина, тем не менее, накануне была та же самая... что и двадцать пять лет назад...
Она подошла к его пеньку и сказала:
— А чего это ты один сидишь? А приятели чего друг с другом танцуют? Голубые, что ли?
— Да нет, — сказал Линецкий, — у меня просто нога болит.
— Пойдём, — сказал она и крепко взяла его за руку, — потанцуем... Заодно и посмотрим, что у тебя там с ногой...
Линецкий заупрямился, и женщина уселась за пенёк... Стульями служили тоже пеньки, только маленькие...
— Так что случилось? — спросила она.
— Я упал, — сказал Линецкий.
— Куда?
— Вон туда, — он показал рукой.
— Что, совсем ебанутый? Зачем ты туда полез?
— Я не знал, что там пропасть.
— А что же это было по-твоему?
— Тень от дерева, — сказал Линецкий, и женщина расхохоталась...
И сейчас — через двадцать пять лет — у него стоял в ушах её жуткий хохот...
— На самом деле, — сказал Линецкий. — Вы не верите?
— А чего это ты со мной на вы? — сказала она... И потащила Линецкого танцевать...
Через минуту, когда он стал громко стонать и едва не упал, она махнула на него рукой и, шатаясь, пошла дальше и сразу растворилась в темноте...
Ну и что? Он сказал ей правду — он думал, что там тень... Степаныч вот... Который, правда, знал его немножко лучше — тот сразу поверил...
И теперь, когда он шёл сквозь зной, эти две женщины и два падения накладывались друг на друга...
Как будто бы он вдруг вспомнил... Что на самом деле перескакивал через стены лабиринта...
Падая в одно ущелье, встревал ногой в дерево — за тенью которого не видел очередной пропасти... И так далее... «Что вы меня всё время роняете?» — сказал он кому-то вслух... Возможно, той, что звала его танцевать... Он не видел у неё косы... Но что-то подсказывало ему, что этот танец танцевать не нужно...
«Надо признать, — подумал он, — что пока со мной довольно бережно обращались... Если это и не было тенью от дерева...»
В общем, Линецкий был теперь осторожен с тенями...
Он видел, что ночная сцена накладывается на день этаким трафаретом...
И у него возникало ощущение, что это не тот день... Не следующий — недели, и даже — не сплошная среда, а... Один из тех альтернативных дней, что скрывались за горными хребтами лабиринта...
«Вот, казалось, озарятся даже те углы рассудка, где сейчас светло, как днём...» — повторял он, и — как уже было сказано — кто знает, куда бы его всё это завело...
Линецкий, скажем, мог потерять себя в трёхмерных пятнашках...
«Пересувной» такой торпедный заводик уже было заработал в его голове... Кубометры темноты — направо и налево...
Если бы его не увлекли некие связи... Между явлениями эмпирического мира...
Он даже подумал, что между этим самым днём... И прошлой ночью... Существует изоморфизм... Взаимно-однозначное соответствие... с сохранением системы отношений между элементами структур...
Структурализм, быть может, вовсе не так мёртв, как о нём принято думать... — сказал сам себе Линецкий...
И белый катер, который он видел ночью, тоже был, значит, никаким не катером... А прообразом того, что стало видно днём...
Линецкий не мог не вспомнить, как ночью едва не остался «с носом»...
Белым корабельным...
Когда посмотрел на небо сквозь стёклышко, которое за гривну купил у мальчишки...
«Холодная пиво, вобла с икрой!» — истошно кричали мальчишки вчера... Да и все дни... Они ходили по пляжу с этим криком...
Но теперь они ходили по-другому... Молча, важно, с подносиками... На которых разложены были чёрные стёклышки...
Какая-то зимняя музыка посреди пекла... Возможно, музыка Минкова... К «Снежной Королеве»... Что-то такое завертелось было уже в голове Линецкого...
Но её оборвал крик: «Закопчённые стёкла! Спешите! Затмение заканчивается!»
Линецкий вернулся наружу... И, глянув на солнце сквозь купленный за гривну осколок... Подумал, что увиденный ночью нос корабля, прикрытого чёрным...
Был прообразом...
Остатка Солнца...
Похожего на молодой месяц...
И опять же — смотрел Линецкий сквозь стекло... Только ночью это была линза, а теперь это был... Обломок рефлектора... Или рефрактора...
«Луна плюс горлышко разбитой бутылки плюс тень от мельничного колеса — и вот вам летняя ночь, — думал он, — ... но не солнечное затмение... Его не так просто воспроизвести... Его нет — не темнеет...»
Хотя люди вокруг по-прежнему стояли, задрав головы к небу, с поднятыми полусогнутыми руками — в которых они держали стёклышки...
Но не темнело, хотя в газетах обещали, что в Крыму будет как ночью, — Линецкий вспомнил, что читал о затмении ещё до того, как поехал в отпуск...
Линецкому казалось, что всё вокруг него — колоссальный розыгрыш...
Пока у него перед глазами было стёклышко, он видел... Нос корабля, который заслонил другой корабль...
А призраков, которые сошли на берег, он видел и теперь...
Это они стояли кругом, как мумии... Женщины в чёрных очках... С белыми бумажными носами...
Совершенно не темнело, наоборот... Остаток солнца светил всё сильнее и сильнее...
«This game has no name? — думал Линецкий... Или всё-таки — пятнашки?»
Пластмассовая коробочка с чёрными квадратиками... И на них — циферки...
Которые надо, меняя квадратики местами, расставить в порядке возрастания...
Дело было ещё в том, что он вспомнил... Что была у него в ещё более раннем детстве другая коробочка...
Размером со вторую, но там на половине чёрных квадратиков был нарисован месяц, а на другой — солнце...
Это были пластмассовые такие крестики-нолики...
Или, если угодно, рэндзю...
Пожилой человек с выцветшим вещмешком тем временем быстро рылся в ржавом мусорном баке... Линецкий подумал, что он похож на Белого... И вспомнил, что Белый здесь же получил солнечный удар... Который перешёл в апоплексический...
И в белый камень, который лёг над ним...
Чёрные пластмассовые квадратики пятнашек уже начали было превращаться в чёрные мраморные плиты... Которые заскользили по земной поверхности — точно так же меняясь местами, как цифровые квадратики...
Чтобы это предотвратить, Линецкий быстро пошёл прямо к бомжу...
Но тот пошёл ещё быстрее, сворачивая на ходу свою котомочку...
А бежать за ним Линецкий не стал — было слишком жарко... Не время играть в пятнашки-салочки...
Разве что в рэндзю... в настоящей тени, попивая зелёный чай...
