Войцех Кучок - Как сон
(Адам видит, что Красавчик кончил танец и прощается с приятелями, стало быть, надо поскорее ретироваться и замаскироваться; Адам пока не готов заговорить с Красавчиком, он только выследил его и наблюдает за ним из укрытия, пытается высмотреть свой шанс.)
— Дзяра говорил, нехрен мелочиться — если что тырить, так сразу крест с Гевонта[8], и в металлолом…
Приятель Красавчика, погоняло Лютик (если уж начнет мордовать, то по лютости своей не остановится, а рука у него тяжелая — Красавчик бьется об заклад, что он первым из всей компании получит пожизненное, статья сто сорок восемь, параграф два, пункт первый, тем более что лютостью он воспламеняется исключительно легко, и, если его не успеют от кого-нибудь оттащить, пиши пропало), его не оценили по достоинству за дерзкую кражу сабли с только что поставленного памятника; Дзяра, шеф и авторитет по части того, как красть, чтобы было выгодно, все еще брезгует металлоломом и о Гевонте сказал вроде как в шутку, но в сознании Лютика чувство юмора не ночевало, он не понимает, что такое шутка, кое-кому об этом болезненно напоминают свернутые набок носы и поломанные нижние челюсти, но тут ничего не поделаешь: он уже намылился, уже проверил по карте, далеко ли Закопане. Красавчик не знает, как ему объяснить, что дело это нереальное, что лучше подумать, как ловчее обрабатывать чуваков на перронах именно теперь, когда вокзальная полиция сменила кадры и усилила контроль, и все из-за того, что перед реальной угрозой отставки утопающий воевода схватился за соломинку и стал изображать из себя мэра Джулиани: акция «Непримиримость» или что-то в этом духе, так что воровство теперь хлопотное ремесло, а бросить силы на металлолом — нормальная тема, все по закону, металлолом могут собирать и пенсионеры; Лютик, да уймись ты с этим своим Гевонтом.
Адам уже созрел, пусть не до разговора, но до того, чтобы стать лицом к лицу, до прямого, испытующего взгляда, — теплится что-нибудь еще в Красавчике, что можно было бы раздуть, или только пепел остался; надо убедиться, тем более что Красавчик в последнее время показывается с каким-то мерзким лысым качком; Адам не думает, что в Красавчике произошел резкий перенос чувств, но опасается, что рослый мерзавец-бугай в спортивном костюме с мясницкой грацией прикончит остатки мальчишества в Красавчике, что от Красавчика останется только мужчина, топорно вытесанный из мальчика, который будет белые кроссовки начищать зубной пастой, обривать голову, колоться стероидами до тех пор, пока его член не размякнет и не опадет; нет, к Красавчику близко таких типов подпускать нельзя. Адам выходит им навстречу и, замеченный Красавчиком, не отводит взгляда и, проходя мимо, даже слегка прикасается к нему, на что Лютик недоуменно реагирует, почему, дескать, Красавчик не ответил на унизительное прикосновение какого-то пидора:
— Эй, старик, да ты чё в натуре? Знаешь его, что ли? Кто таков?
— Да не знаю я, хрен какой-то. Мне на каждого теперь внимание обращать, гнать куда подальше? Ты бы, Лютик, лучше держал себя в руках, а то, блин, чуть что — сразу в эмоции.
Адам еще глядит им вслед, но только этот ужасный накачанный бронированный бык враждебно зыркает на него, Красавчик прибавляет шаг, но бросает мимолетный, как некогда, взгляд на Адама, взгляд мальчика, а то и мужчины. Адам дал бы руку на отсечение, что не было в его взгляде ни гнева, ни презрения, а лишь удивление и страх; Адам уже все понимает — не время и не место, но они наверняка встретятся еще раз, чтобы поговорить, а значит, и послушать, вслушаться друг в друга; Красавчик существует, не все еще потеряно, это еще не пепел, но уже и не пламя, а скорее дым.
Лютик никак не может пережить, что Красавчик лишил его повода для маленького мордобойчика, а чё, ведь неприкрытая ж провокация, можно было фраерка проучить, научить, как надо ходить по улицам и кому в первую очередь следует уступать, научил бы его кодексу пешехода, правилу преимущественного прохода; какой-то Красавчик мягкий сделался в последнее время, нехорошо.
Действительно, нехорошо, Красавчику не по себе, он боится: Адам снова его коснулся, и что-то тревожное и приятное в нем проснулось и стало расти, когда они оказались рядом; Красавчик чует, что от этого нет спасения.
Красавчик больше не хочет быть мелким воришкой, ему надоела жизнь шестерки, пешки, надоело ездить зайцем в трамвае; если более оборотистые коллеги возят свои жирные жопы в «поршах», хватит с него вечного бегства от мусарни, когда более успешным приятелям городская стража в пояс кланяется; хватит жить через стену с матерью, которой он, блин, стесняется, когда у некоторых парней уже свои дома с бассейном; хватит, пришла пора отколоть номер, который позволил бы ему добиться независимости (или как вариант — срока, но эту мысль Красавчик от себя гонит). Тем временем доходы резко упали, потому что во все экспрессы понапихали агентов в гражданском, — новый метод, не знаешь, где сидит фазан, такого можно по ошибке принять за фраера и сунуть руку не в тот карман, и тогда вместо денег браслеты — и в каталажку, а там эти суки, если кого поймают, не цацкаются, руки сзади стянут так, что у клиента потом паралич, стакан в руках не удержит, к этому еще психическая обработка: дескать, у арабов ворам руки отрубают, так что нечего скулить; но ничего, «Интерсити экспресс» можно на какое-то время оставить, в обычных пассажирских попробовать, но тоже осторожно, потому что охрана порасклеивала листовки-предупреждения, люди начитались и запаниковали, каждый руку на кошельке держит, чуть ли не змей прячут в карманах; похоже на то, что приходит конец вокзальной работы, слезы наворачиваются, столько времени такие легкие деньги, всем хватало, а со сколькими сдружила такая работа, а теперь вся гоп-компания рассыпалась по остановкам, по рынкам, стадионам, каждый работает только на себя; Дзяра тоже злой, потому что у него дело падает, но он подкован на четыре ноги, у него команда, собирающая в центре дань за крышу; уютненький бордельчик в пригороде открыл, пока что одни украинки, но загримированные под таек, по пьянке и в потемках легко можно спутать, а уж как пойдут с девочкой в номер — обратного пути нет, сто пятьдесят за час, платить вперед на входе, так что Дзяра продолжал вокзал пасти только из сантиментов и экономического принципа диверсификации источников дохода; что правда, то правда, надо быть всесторонне развитым, время такое. Красавчик ведь сам добровольно попросился, чтобы, в случае чего, Дзяра о нем вспомнил, а тем временем готовится совершенно особый номер: Лютик, психофанат Зеленых, верный и солидный завсегдатай сектора болельщиков, один из самых задиристых фанатов, нарезающий на руке зебру после каждой победы, убедил начальство своей команды, что не должно быть так, чтобы у Красных, их извечных соседей-противников, были богатые спонсоры, а если конкретно: на ближайший матч должны приехать несколько бизнесменов, готовых инвестировать в клуб; Лютик вызвался организовать такой слэм, чтобы все спонсоры со страху сделали под себя и навсегда расстались с мыслью о футбольных инвестициях; Красным надо устроить закрытие стадиона и устрашение бизнесменов, нельзя допустить, чтобы наша любимая Зелень валандалась во второй лиге, а гребаные Краснушники сколачивали себе команду на кубки, — ни за что; в общем, Лютик ищет людей для перемаха, и план таков: перед матчем каждому на разогрев бесплатная амфа, к концу первого тайма сбор внизу сектора — типа чтобы флаг повесить, потом поджигаем на изгороди шарфы Красножопых, натягиваем шапки с прорезями для глаз и выбегаем на поле, бежим в сторону вражеского сектора и, как только менты вступят в дело, врезаем им и ждем поддержки; как только прозвучит: «Отстань от болельщика, сука», другая часть нашей банды ударяет в кордон со стороны крытой трибуны, важно подобраться как можно ближе, чтобы у всех випов стало мокро в портках, по пути тотальный погром, вырывание сидений, переворачивание туалетов, ну и важно, чтобы те, кто на поле, перед уходом подожгли траву, распердуха должна быть очень зрелищной, такой, чтобы Красные потом собирали на ремонт стадиона, а не на кубковый состав. Красавчик не спрашивает, что ему перепадет со всего этого, понятное дело: речь идет об идее, во-первых, АСАВ[9], во-вторых, ПФС[10], в-третьих, старая блядь Краснуха, в-четвертых, единственная моя любовь — Зелень, а вообще, в случае чего, риск для него минимальный, к тому же в камере приятнее, чем на хазе у матери, да и кормят регулярно и бесплатно, в любом случае больше чем на сорок восемь часов не посадят и заметают только исключительных лохов, видеокамеры ему тоже не страшны: даже если Красавчик получит пожизненный запрет входить на стадион, он всего лишь наемный исполнитель-гастролер, сам на матчи не ходит и это его никак не колышет. Другое дело Лютик — тот сломался бы, повесился на розе[11]; ну тогда он устроит бойкот лиги, ноль поддержки на все игры, только плакат с надписью «Зеленые — это мы, а не вы», правление этого не выдержит, смягчится, отменит запреты; разве можно так обижать самых верных своих фанатов, хотите, чтобы были пустые трибуны? Лютик исключительно бдительный, потому что ему слили информацию, что в секторе Зеленых есть стукачи и даже переодетые менты, так что надо для этого дела отобрать самых верных своих людей, а в отношении Красавчика никаких сомнений, поэтому он на него рассчитывает. «Да ладно, да ладно», — неуверенно говорит Красавчик и соглашается на участие ради душевного спокойствия, все равно ничего лучшего ему не предлагают, а то, что Адам продолжает ходить-кружить-следить за ним, по следам его ползает, пути его вынюхивает, крошки после него подбирает, то тут, то там появится вроде как случайно, чтобы в глаза ему взглянуть, старается быть тактичным, чтобы не отягощать ненужными осложнениями мальчика, упрятанного в мужчине, — как отнестись к этому, Красавчик пока не знает.
