Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2005)
Лестница падет должностей и званий,
грады сократятся до деревень,
вслед за веком скорби — всего нежданней —
каждый обретет наслаждений день.
Лучше бы земному с небесным войском
не тягаться, чтоб не терпеть вреда,
но в порыве дерзостном и геройском
не бывает разума никогда.
Людям на земле обитать не боле
семисот веков — и сойти на нет,
дрогнув от другим причиненной боли
и представ пред строгим судом планет.
Мнимые богатства преумножая,
сговорятся истинными небречь, —
сбор страданий быстрого урожая
всколыхнет замедлившуюся речь.
Множества полягут на поле брани,
от обеих высланные сторон, —
в каждой — там чуть позже, а здесь чуть ране —
треснет и в куски распадется трон.
Может разориться богач, а нищий
вверх пойти, — пребудут, хоть натощак
их держи, хоть вскармливай лучшей пищей,
мудрецом — мудрец, дураком — дурак.
Мудрость перед глупостью на коленях
пресмыкаться вынуждена в пыли,
дабы от нашествия медных денег
сохранить серебряные рубли.
Начато не мной, завершиться может
от исчезновения моего
через вечность, — старое Бог вничтожит,
возвеличит новое естество.
Нерушимый приступом взявши замок,
крови припустившиеся на зов
как самцы безмездно покроют самок,
что родят убийц для своих отцов.
Нечего терять, расставаться не с чем
душам, не обретшим упругих тел, —
пребывать в незнании вечно вещем,
не пытаясь вырваться за предел.
Новые всплывут пузырями люди
из глухих глубин, где гнездится мгла,
на поверхность — жить, не молясь о чуде
и не различая добра и зла.
Облако, сгустясь, обернется тучей,
дожжь ниспосылающей, град и снег,
но, из недр огонь возгоняя жгучий,
суша восстановится без помех.
Обмелеет речь — и словам истертым
галькой однобоко торчать из той, —
кто вернет им смысл, безнадежно мертвым,
и пробудит к жизни, какой святой?
Общей мятежи завершатся смутой,
где ни правых, ни виноватых несть:
разодетым — голый, босым — обутый,
потерявшим станет имевший честь.
Острый слух вперяй в отголоски Рая,
отзвукам надмирной борьбы внемли, —
сказанное — сбудется, невзирая,
слышен гул небес или нет с земли.
П одлинная жизнь пополнее мнимой
и на вечность целую подлинней, —
отреши рассудок и душу вымой,
смертный, прежде чем говорить о ней.
Праведным обычаям и законам
изменив и выступив поперек,
новый повелитель над старым троном
“кротким и тишайшим” себя нарек.
Превратятся ищущие в искомых, —
духом оскуделая плоть вберет
пресмыкающихся и насекомых,
лишь бы прирастал человечий род.
Предо мной грядущего даль открыта,
спала с глаз нелепая пелена
временного, — днесь сквозь тройное сито
прошлого просыпались семена.
Разум — прочь, невежды! — и дух сокрыты
многостропотных в глубине письмен,
дабы, коль в достатке они и сыты,
уберечь от смут, а коль нет — измен.
Ржа снаружи рыжая жрет железо,
яблочная внутренность — снедь червя, —
человека ж алчность и зависть безо
всяких щад истачивают, кривя.
Рубленый корабль накренится набок,
без ветрил оставшись и без руля, —
всем парням и девкам в дедов и бабок
превратиться, не услыхав: “земля!”
Серости всемирной, спешащей всюду
заполнять пустоты, придет посол,
принеся даров бесполезных груду,
нетерпим, уклончив, завистлив, зол.
Содрогнутся сильные, видя слабых
на железных гусеницах в броне, —
странная страна устоит на бабах,
утомившись помощи ждать извне.
Сущее Творец воедино сплавит,
сквозь огонь прогонит и разоймет,
отделив окалину, — благ и правед! —
дабы вызвать заново жизнь из вод.
Т о, что завоевано ратным делом
прадедами, правнуки возвратят
траченным изрядно и поределым,
на главу поставленным вместо пят.
Трезвые восстанут противу пьяных
и рассудок высшим почтут из благ, —
предков опознавшие в обезьянах
обрекут потомков на смех и страх.
Триста царств, правителей и народов
повидать пришлось на своем веку
мне, — но только сей — не купив, не пр о дав —
край отчизной истинной нареку.
Трусость и коварство придут на смену
прямоте и мужеству, в прах поправ, —
свежих сил ростки приобщатся к тлену,
тише вод пребудут и ниже трав.
Узница не птицу снесет, не зверя, —
шерстью сплошь покрытое, без лица
нечто, и оно, ни во что не веря,
выползет на волю искать отца.
Умирать положено лишь рожденным,
остальным, не каясь и не греша,
очереди ждать меж мольбой и стоном, —
тело — без нее, без него — душа.
Упадут границы, где прежде были,
вырастут, где не было никогда, —
ветхий уговор остается в силе,
новый раздвоится на “нет” и “да”.
Учинит расправу над сыновьями
грозную родитель, но вместо них
суждено ему оказаться в яме, —
как в одной из древних писалось книг.
Хвал и порицаний углем и мелом
в шахматном порядке не выводи,
помни не о частностях, а о целом,
ибо прежде бывшее — впереди.
Хитрецам и трусам, прямых и храбрых
одолев обманом, сложить на дно,
где не в легких воздух, но в жадных жабрах,
и живые с мертвыми заодно.
Храмам ли, хоромам ли запустелым,
обращенным порохом в прах и дым,
пребывать на небе, — так душам, с телом
разлучась одним, обрастать другим.
Худшие возьмут в межусобной розни
верх, изловят мудрых и перебьют,
против добродетельных строя козни,
на чужих костях создадут уют.
Целовать упругие груди деве
все стремятся, в жены же взять — никто,
ибо вскоре червь, заведясь во чреве,
из нее соделает решето.
Целое распасться должно на доли,
чтобы воедино срастись опять,
но другим порядком, чем был дотоле:
три по десять вместо шести по пять.
Ценности вчерашние завтра прахом
лягут, коль неистинны и пусты, —
разве запретишь безмятежным птахам
в те, где ждет змея, залетать кусты?
Цепь событий лопнет, со звоном звенья
разлетятся, время не потечет, —
дням развоплощения, дни творенья
отразив, обратный начать отсчет.
Человечий множится род, но чистых
и высоких душ невелик запас
в кладовых надмирных, — нетрудно в свистах,
рыках или шипах расслышать глас.
Чередой общественных потрясений
завершится бедствий природных ряд,
коль порой осенней или весенней
числа — несгораемые — сгорят.
Ч ерновой небес развернувши свиток,
знаки сам Творец подчищает звезд,
правит, — и бесчисленных перечиток
после не торопится ставить крест.
Чужеземец в руки возьмет державу,
