Василина Орлова - Пустыня
Всё почему? Потому что я его любила.
Как теперь не сожалеть? Я имела тысячу шансов самой, первой растоптать его. Разгрызть. Вырвать глаз. Затолкать в ноздрю авторучку. Порвать прямую кишку бутылкой из-под кока-колы.
А теперь зато остался более изящный способ. Правда, просто-напросто последний, нет выбора. У меня, зомби, вставшей из могилы. С кругами под стеклянными глазами.
Ты спросишь, сестра, как же я поступаю. Медленная пауза. Сейчас я скажу тебе. Мой ответ прост, как полкило сахара, полкило ягоды, варить на медленном огне. Я просто — ля-ля-ля — пренебрегаю им.
Когда мужчина ломает нас, мы не мстим ему.
Я ненавижу его.
Когда мужчина бросает нас, мы смеёмся.
Я презираю его.
Когда мужчина умоляет нас вернуться, мы смеёмся ему в лицо.
Я пренебрегаю им.
Теперь ты знаешь, дочь моя, как следует поступать?
Ивантеевка
Наташа всегда меня утешает. Самим фактом своего существования.
— Спокойно! — говорит она. — Решётка бывает тюремная, а бывает кристаллическая.
— Как о том нам поведал «Досуг», верно?
— Да. И ты тоже читала тот номер?
— Попался.
Она говорила и говорила. Нечто, по её разумению, жизнеутверждающее, бодрое, что должно бы меня настроить на победный лад. Я слушала и ужасалась. Мне казалось, она несёт бред, курнув какой-то гадости. Или кто-то до того прочистил ей мозги, что она вполне могла бы сойти за адепта тоталитарной секты или менеджера пирамидальной финансовой корпорации.
Впрочем, такой менеджер как раз я.
— Ну и что? Всё отлично! Ты только начала карьеру, я — на заре своей киношной славы…
Моя карьера? Её заря киношной славы? У неё-то, автора многосериек, безвестной швеи-мотористки, в день выстукивающей по пятьдесят тысяч компьютерных знаков — монологов, диалогов, описаний, диспозиций, декораций? Хорошо, количество знаков тут не при чём, многие были плодовиты. Но ведь надо же, чтобы и смысл был, как в том анекдоте про обезьяну-секретаршу.
— А ты знаешь, за что я богатых мужиков люблю? — говорит Наташа.
Лукаво стрельнув глазками:
— Знаешь? — говорит она.
— Известно за что, Наталочка, — отвечаю, — они тебе подарки дарют.
— Дурындочка ты моя!.. Они жизнь любят. И я их люблю, как жизнь. Что у них хватает керосина в керогазке украсть пять копеек. Нет, они — как хулиганы, прогуливающие в весенний день урок математички, подложившие мышь директору в шкаф, взрывающие петарды на пустыре.
Она серьёзно? Про петарды…
— Ну и что, — продолжала Наталья, воодушевляясь, — если они могут и прищучить зарвавшегося отличника, и ерунда, если балуются сигаретками — с ними хоть чувствуешь, что живая…
Она всё говорила и говорила. Да, хорошие у Наташеньки были учителя в средней школе — точнее, в лицее — по русскому и литературе. Детально разбирали «Мёртвые души». Но девочка на уроках не присутствовала. О своём думала. Вот и застряли в памяти одни не пришитые отрывки. Как у меня.
И ещё я подумала, сколько соков должны были подкапливать к свиданию с ней те самые хулиганистые богатеи, чтобы представать ей в таком школярском романтическом ореоле.
Но что же я злюсь? На себя, вероятно? Она-то вот хоть живет, как может, а я?
Коплю на квартиру.
На днях ездили смотреть ту, которую я облюбовала на сайте «Строймета», она прельщала ценой, а рекламный текст сопроводиловочки тешил самолюбие, уверяя, что монолит — жилье бизнес-класса. Словно и не я работаю в рекламном отделе. Расставила уши, расправила их пошире — дайте погорячее лапшу.
Шеллинг пишет, что если свобода, исходящая от Бога, индифферентна по отношению к добру и злу (что на первый взгляд объясняет проблему, ведь Бог по видимости должен быть выше добра и зла, как Божественная справедливость выше человеческого правосудия), свобода становится тождественна злу. Ведь в противном случае, то есть при условии, что индифферентность не есть чисто отрицательное качество, нарекаемое в человеческом обществе равнодушием, но живая положительная способность равно к добру и злу, всё же непонятно, почему проявляется зло? В общем, либо свобода есть способность и ко злу, а значит, положена вне Бога, либо она не такова, какова представляется («а она безусловно такова»). Возникает искушение дуализма, как говорит Шеллинг, то есть соблазн наделить одинаково весомым онтологическим статусом и добро, и зло, но, по его блестящему выражению, дуализм есть «система разорванности и отчаяния разума».
Читая трактат «О свободе и связанных с ней предметах», невозможно отделаться от ощущения, что автор ведет читателя за собой, подобно тому, как Вергилий вел Данте, сам заранее зная дорогу, но не желая её сократить, и заводит во все ловушки и тупики, в которые когда-то попадал сам.
Да, ну на практике ведь может быть и иначе. Не обязательно такой уж свирепый зверь мужчина. Может быть вот даже так. Совершенно не в моём вкусе, с тупым чувством юмора, с идиотскими усмешечками, стеснительный и наглеющий пацан. Всего хорошего, что плечи — широкие, крепкие, да бычья шея. Тёплая, наверно, на ощупь, всякий раз, слегка вздрагивая, думала я при взгляде на здоровое молодое животное. Даже не без проблесков лукавых в глазах — и всё же вполне животное.
К стыду моему, в присутствии этого гладкого питекантропа я всё время ловила себя на не менее глупых смешках и ужимках. Я — я, совсем не такая, напротив, ожидающая несуществующего в природе трамвая, вела себя, как… как вертлявая мартышка.
Смущение и позор, ну просто помидорный румянец смущения, неизбежный и тем более постыдный. «Фу, ну и кентавр», — только и было моих мыслей, когда случайно вновь падала взглядом на сцепления мускулов и сухожилий, подернутых тонюсеньким слоем переливчатого жирка, и скрытых тугой натянутой кожей. Радом с таким моё тело смотрелось бы, надо полагать, как бледный трупик только что ощипанной курицы рядом с уже вполне прожаренными товарками-гриль.
И тут довелось совершить ещё одно, внеочередное, открытие: все, ну вот буквально все женщины, каких только наблюдала, в том числе самые строгие и стройные, холодные и холёные, спокойные, умные и презрительные, становятся сами не свои и превращаются в форменных дурочек с переулочка в присутствии подобных представителей нашей дикорастущей фауны. Целая галерея удивительных метаморфоз пришла на память в подтверждение тезиса.
Но почему? Почему так?..
Вот, пожалуй, ещё одно не лишенное известного резона соображение — может быть, мой оппонент попросту чувствует примерно то же, что и я — разве что там, где я хихикаю, в полном соответствии с представлениями о том, как должна вести себя женщина в подобных случаях, он выпирает грудь, лезет без страховки на столб с электропроводкой и говорит, когда я вхожу в комнату, словно невзначай, другу — по телефону: «У нас с Яной всё не очень серьезно — так, свободная любовь».
Позор, а.
Меня здесь нет, я вроде бесплотного духа, смотрю и вижу всё сразу. Именно так — только несравненно полнее и яснее Господь, если верить священным книгам, воспринимает мир — в единое мановение, равное вечности. Ведь для Бога нет времени, следовательно, нет и развития чего бы то ни было, нет жизни, нет смерти — есть только безграничная полнота бытия, объемлющего все. Если забыть о концепции становящегося бога, выдуманного еретиком, мистиком Яковом Бёме, оказавшем большое влияние на Шеллинга.
Были ли вы?
Конечно, были. И есть. Не вопрос. Просто хочется думать, что у всех прошлое одно и то же, но ясно, как пригожий день, что это не совсем так или даже совсем не так.
Пусть тогда будет что-нибудь другое. Только живое. Пожалуйста! Есть ведь такие вещи, если ты их случайно узнал о человеке, делают его родным тебе и близким навсегда. Как правило, мелочи, какие-нибудь пустяки. Например, при первой очной встрече с Вадимом невзначай узнала, что, ложась спать, он закрывает книжками или ещё какими предметами красные огоньки работающей аппаратуры, потому что иначе не может заснуть. Я обладаю этим неважным знанием — и непонятно почему хорошо.
Людмила как-то пришла на работу в разных носках. Без всякого оригинальничанья, они только едва различались по тону, и рисуночек был на левом зигзагами, а на правом ромбиками. В какой-то момент она поглядела и удивилась: «Ой, у меня разные носки или галлюцинации?»
Саша любит очень горчицу, намазывает на хлеб вместо масла.
А ещё один человек каждый месяц покупает очки, потому что ровно раз в месяц его очки выходят из строя — с ними обязательно что-нибудь происходит, то он случайно на них садится, роняет, раздавливает в кармане, оставляет в гостях или теряет в общественном транспорте.
А одна девушка стесняется носить шапку, хотя ей очень идут все фасоны — надевая вязанный берет или капор, старается отстать от компании или убежать вперёд. В остальном яркая, уверенная в себе и окружающем мире молодая особа.
