Генри Лоусон - Рассказы • Девяностые годы
Мы жадно искали глазами признаки станции, где предстояло сменить лошадей, — расчищенный участок, изгородь или огонек, — но вокруг была сплошная темь. Длинную прямую, проложенную в зарослях дорогу больше не скрашивало неверное пятно света там, далеко впереди, где окаймлявшая дорогу лента леса смыкалась с небом, — мы ехали теперь по низине.
Нашему воображению рисовалось пристанище, где мы отдохнем, — снаружи в морозной дымке мерцает фонарь, а в уютном баре ярко пылает очаг, и длинный стол накрыт к ужину. Но Австралия — страна противоречий, и здесь все бывает наоборот. Придорожные трактиры всегда объявляются неожиданно и в самых неподходящих местах; в баре, как правило, все готово для настоящего банкета, если вы не голодны или спешите, а когда вы голодны и не спешите, в нем темно и холодно, как в могиле.
Неожиданно кучер сказал: «Приехали». Сказал он это таким тоном, словно довез нас до виселицы и страшно рад, что доставил нас к месту казни в целости и сохранности. Мы стали всматриваться, но ничего не увидели; потом где-то впереди замелькал огонек, приближаясь к нам, и вскоре мы разглядели, что это фонарь, который несет человек в войлочной шляпе, с густой темной бородой и с наброшенным на плечи мешком. Он поднял руку и что-то сказал кучеру тоном руководителя поисковой партии, наконец обнаружившего труп. Кучер остановил лошадей, но потом медленно двинулся дальше.
— В чем дело? — спросили мы. — Что случилось?
— Да ничего особенного, — ответил кучер.
— Жена хозяина больна, — пояснил кто-то, — и он просит, чтобы мы не шумели.
Во мраке замаячила станция — обычная хижина из горбыля и коры, а за ней чернела большая конюшня. Мы спустились на землю, ковыляя, словно калеки.
Как только мы почувствовали, что ноги у нас отходят и сократились до нормальных размеров, мы помогли распрячь лошадей и отвести их в конюшню, стараясь как можно меньше шуметь.
— Ей очень плохо? — спросили мы хозяина, проявляя возможно больше участия.
— Да, — отвечал он голосом грубоватого человека, проведшего не одну тяжелую бессонную ночь около постели больного. — Но с божьей помощью, надеюсь, мы ее выходим.
Осмелев, мы сказали сочувственным шепотом:
— Нам очень неприятно беспокоить вас, но, может, у вас найдется что-нибудь выпить и перекусить.
— Еды в доме никакой нет, — ответил хозяин. — У меня есть только ром и молоко. Хотите?
Тут один из пилигримов не выдержал.
— Хорошенькое дело, — начал он, — таких трактиров я еще не…
— Ш-ш-ш, — зашипел хозяин.
Пилигрим нахмурился и стушевался. Нельзя свободно выражать свои чувства, если за стеной умирает женщина.
— Так кто тут упомянул ром и молоко? — шепотом спросил шутник.
— Подождите здесь, — сказал хозяин и исчез в сенях.
Вскоре осветилось окно. На его стеклах мы заметили поцарапанные, засиженные мухами буквы «Б», «А» и изувеченное «Р», — одно стекло было разбито.
Приоткрылась дверь, и мы тихонько проскользнули в бар, словно собирались выпить в неположенный час в городе, где полиция строга и неподкупна.
Когда мы вышли из бара, кучер, почесывая в затылке, разглядывал валявшуюся на полу сбрую.
— Вам, ребята, придется часок-другой подождать. Лошади пасутся где-то там, — и он кивком головы показал куда-то в глубь Австралии. — Парень, что пошел за ними, еще не вернулся.
— Но, черт побери, — начал тот же пилигрим. — Мы с товарищем…
— Ш-ш-ш, — зашипел хозяин.
— А долго придется ждать лошадей? — спросили мы кучера.
— А я почем знаю, — пробурчал он. — Может, три, а может, и четыре часа. Уж это смотря как.
— Послушайте… — продолжал пилигрим, — нам с товарищем надо поспеть на поезд…
— Ч-ш-ш-ш, — донесся свирепый шепот хозяина.
— Ладно, приятель, — сказал шутник, — а постелей у тебя не найдется? Я не намерен мерзнуть здесь всю ночь.
— Что-нибудь придумаю, — отвечал хозяин, — но на кроватях вам придется спать по двое; можно еще устроиться на диванах, а двое-трое лягут на полу. В конюшне много мешков, а у вас с собой есть пальто и пледы. Сами уж между собой договоритесь.
— Но послушайте же! — в отчаянии перебил его пилигрим. — Мы не можем ждать. Мы же всего-навсего странники и живем крохами, которые подбираем на дорогах. Нам необходимо успеть…
— Ш-ш! — злобно шикнул хозяин. — Вы что, дураки, не слышали, что моей жене плохо? Я не позволю здесь шуметь.
— Но послушайте, — не унимался странник, — мы должны успеть на поезд в Мертвом Верблюде.
— Вот я тебе успею сапогом в зад, — выругался хозяин, — так что ты перелетишь через Мертвого Верблюда! Ни тебе и никому другому не позволю беспокоить мою хозяйку. Заткнись, а не то проваливай вместе со своим болваном товарищем.
Поведение пилигрима нас взбесило, мы отвели его в сторонку и накинулись на него:
— Ради бога, попридержи язык. Ну можно ли так ни с чем не считаться? Разве ты не видишь, что у него жена больная, — может, даже при смерти, — и от забот голова идет кругом.
Пилигрим и его товарищ были щуплыми двуногими из разновидности городских подонков. Их протесты были легко подавлены.
— Ладно, — зевнул шутник. — Я не собираюсь торчать всю ночь на ногах. Пойду ложиться.
— Восемнадцать пенсов с каждого, — намекнул хозяин. — Для скорости можно рассчитаться сейчас же.
Мы поняли намек и выпили еще по одной. Не знаю, как мы «между собой договорились», но в конце концов все как-то устроились.
При свете двух сальных огарков долго продолжались приглушенные препирательства. К счастью, мы боялись говорить громко, и скандала не вышло, хотя к этому времени мы уже были готовы сцепиться даже с любимым, только что вновь обретенным братом.
Шутник заполучил самую лучшую постель, как это обычно бывает с добродушными и покладистыми парнями, хотя они к этому вроде бы совсем и не стремятся. Ворчун оказался на полу на мешках с мякиной, — что по большей части случается с эгоистами, хотя они к этому тоже, по-видимому, не стремятся. Мне же попался один из «диванов» — вернее, я попался в лапы дивана. Это был короткий, узкий, продавленный в головах диван с наклоном к наружной стороне, в котором гвоздей и досок было больше, чем остатков первоначального дивана.
Мне казалось, что я проспал всего три секунды, когда кто-то принялся трясти меня за плечо и проговорил: «Поехали!»
Когда я вышел, кучер уже сидел на козлах, а остальные, перед тем как ехать, наполняли желудки (и бутылки) ромом и молоком.
Было еще темнее и холоднее, чем раньше, и Южный полюс казался еще ближе; и если бы не ром, мы бы очень скоро оказались в еще худшем состоянии, чем прежде. Некоторое время все ворчали хором. Потом кто-то сказал:
— А я вообще не верю, что лошади куда-то пропадали. Перед тем как лечь, я зашел за конюшню и вижу — они там стоят. И если это не те же самые лошади, я готов проглотить их живьем.
— Да ну? — безразличным тоном бросил кучер.
— Да, готов, — отвечал пассажир. И затем, вдруг неожиданно разозлившись, добавил: — И с тобой в придачу.
Кучер ничего не ответил. Эта абстрактная проблема его не интересовала.
Мы увидели, что разговор коснулся щекотливой темы, и некоторое время говорили о другом. Потом кто-то спросил:
— А где все-таки была его жена? Я нигде не заметил следов хозяйки или какой-нибудь другой женщины, а ведь мы там почти все облазили.
— Должно быть, он держал ее в конюшне, — предположил шутник.
— Нет, ее там не было, ведь Скотти и тот парень, что едет на крыше, ходили туда за мешками.
— Ну так на сеновале, — предположил шутник.
— Не было там сеновала, — вставил голос с крыши.
— Э, послушайте, мистер, мистер Как — вас — там, — неожиданно обратился шутник к кучеру, — да больна ли вообще его жена?
— А я почем знаю, — сказал кучер. — Может, и больна. Он так сказал. А с чего мне считать его вралем?
— Послушайте-ка, — обратился к кучеру кровожадный пассажир тоном человека, готового пойти на скандал, — да есть ли у него вообще жена?
— Кажется, есть.
— А она живет с ним?
— Нет, если вас это так интересует.
— Ну и где же она?
— Почем мне знать? Она бросила его три или четыре года тому назад. Когда я в последний раз о ней слышал, она жила в Сиднее. Во всяком случае, меня это не касается.
— А скажи-ка, кучер, есть там вообще какая-нибудь женщина? — задумчиво спросил профессиональный странник.
— Кажется, нет. Ходила к нему черномазая старуха, но последнее время я ее не видел.
— Прошу прощения, кучер, да живет ли там вообще кто-нибудь? — спросил профессиональный странник с видом добросовестного писателя, который собирает материал для романа из австралийской жизни и интересуется деталями.
— Нет, — бросил кучер. Однако, спохватившись, что ему положено быть вежливым и предупредительным с клиентами своего хозяина, добавил угрюмо, но словно извиняясь: — Только сам он да конюх, вот и все.
