Александр Колчинский - Москва, г.р. 1952
Мы с Ирой стали хором верещать: «Мама, прекрати!», «Наталья Аркадьевна, как вам не стыдно!», а Галич в полной растерянности бессвязно повторял: «Я никогда… Я не мог себе представить… Какое право…» Он поднялся, за ним Нюша, и они быстро ушли.
Больше никто из нас Галичей не видел. Однако Нюша, видимо, на мать долго зла не держала. К тому же Нюша знала, что мама, как и несколько других их общих подруг, постоянно навещала ее собственную мать, когда они с Галичем уехали. Пару лет спустя Нюша прислала моей матери с оказией свое кольцо, которое часто носила и которое мне ужасно нравилось в детстве: светлый аметист в форме миндаля был закреплен в простой серебряной оправе так, что он покачивался, как лодочка, при каждом движении руки.
ВТОРАЯ ШКОЛА
Начиная с седьмого класса, я еженедельно ходил в вечернюю математическую школу. Сначала я ездил туда вместе с моим другом Феликсом, а когда Феликс заболел, продолжал ездить один.
Передо мной пожелтевшая книжечка «Математическая школа. Лекции и задачи», одна из тех, что мы регулярно получали в ВМШ, и в нее вложено несколько ротапринтных листков с задачами, которые нам давали для решения дома. «В стране Гомологии 1966 городов. Между каждыми двумя городами курсирует 1 самолет. Эти самолеты принадлежат могущественной семье Морфизмов: Гомо Морфизму, Экво Морфизму, Авто Морфизму…»; «На Марсе расположено 1967 марсодромов. В некоторый момент с каждого из них поднимается летающая тарелка…»; «В стране Лемниската объявлен конкурс на типовой проект квартиры…»
Как эти задачи отличались от всего, что мы делали в своих обычных школах! Еженедельные семинары ВМШ я ждал с нетерпением, потому что все, кто приезжал туда со всех концов большого города, любили математику и потому, что у нас были замечательные руководители – студенты и аспиранты мехмата. В ВМШ, конечно, была конкуренция, но еще больше было сотрудничества; задачи обсуждали не только на занятиях, но и на переменах, а также из дома по телефону с другими «вечерниками».
Среди этих «вечерников» был мой сверстник Боря Шматков, с которым я давно дружил. В начале восьмого класса мы с ним создали «Объединение БАШМАК» ( Б орис А ртурович ШМ атков и А лександр К олчинский) и стали вместе подавать задачи на текущий конкурс ВМШ. На одном из листочков с задачами, которые у меня сохранились, так и написано Бориным каллиграфическим почерком: «Эти задачи принадлежат куску БАШМАКа, юному математику, ученику ВМШ и другу собак». И подпись – Б. А. Шматков.
В том же году мы с Борисом заняли, кажется, второе место на конкурсе задач ВМШ по итогам года; это давало нам право поступить во Вторую школу без экзаменов.
К этому времени я уже увлекался биологией, читал только что вышедший толстый переводной учебник Вилли и собирался после школы поступать на биофак. Тем не менее я решил перейти на последние два года в математическую школу, развить, так сказать, мозговые извилины. Это было первое в моей жизни существенное самостоятельное решение (правда, всячески поддержанное моими родителями).
Боря всегда хотел стать математиком и уже учился в математической школе. Тем не менее он хотел перейти во Вторую школу вместе со мной. Но тут возникла проблема. Администрация Второй школы заявила, что Борин переход создаст прецедент нездоровой конкуренции между матшколами, поэтому по итогам конкурса его не возьмут и он должен сдавать вступительный экзамен на общих основаниях. Вот тогда уж у них не будет права ему отказать. Я решил – раз такое дело, я тоже сдам экзамен, но мои преподаватели сказали, что об этом не может быть и речи, так как я уже принят. Настаивать было бесполезно, тем более что экзамен Борис сдал с легкостью.
Занятия ВМШ проходили в помещении Второй школы, так что за эти два года учебы мы успели многое про нее узнать. Видели интриговавшее нас объявление «Не валяйте дурака, заходите в ЛТК!» (как мы выяснили со временем, это означало Литературно-Театральный Коллектив), слышали про школьную «валюту», которая называлась «тугрики», про ШУМ (Школьный Универсальный Магазин). Правда, к моменту нашего поступления тугрики «девальвировались» и эта игра сошла на нет. Но атмосфера во Второй школе по-прежнему была совершенно иной, чем в других московских школах.
Дирекция Второй школы ставила своей целью дать ученикам не только математическое, но и гуманитарное образование. Литературу преподавали не менее серьезно, чем математику и физику. В моих глазах это было существенным плюсом. Упор также делался на физкультуру – чтобы мы не захирели от усиленной умственной нагрузки. По физкультуре были сдвоенные уроки и немалые требования – на пятерку надо было сделать по пятнадцать «пистолетиков» на каждой ноге, ни за что не держась, или по двадцать пять, придерживаясь за стенку, и еще подтянуться на турнике пять раз.
Моей классной руководительницей была Инга Анатольевна Шелевич, преподавательница физкультуры. До нее мне не везло на учителей физкультуры, последний из них был постоянно в состоянии истерики. Инга Анатольевна отличалась как раз ровностью характера, и у меня остались самые благодарные воспоминания о ней и как об учителе (несмотря на нешуточную требовательность), и как о классной руководительнице.
Я не помню, чтобы у Инги Анатольевны возникали с нами серьезные конфликты; ну, может, из-за курения в школе были какие-то трения. Меня это не касалось, так как я чуть ли не единственный в классе никогда не курил. А не курил я потому, что меня с детства раздражали непрерывно дымящие родители, но больше, пожалуй, из своеобразного снобизма – чтобы не быть как все.
В нашем вновь набранном 9 «Д» было 24 мальчика и 12 девочек. Дирекция решила собрать всех поступивших девочек в одном из двух новых классов, так что параллельный 9 «Е» состоял из одних мальчиков. Наверное, главная причина заключалась в том, что так было легче проводить уроки физкультуры – ведь в старших классах мальчики и девочки занимались раздельно.
Первые недели в новой школе были для всех нас особенно напряженными. Во-первых, большинство новичков были в своих школах отличниками, а в новой школе надо было заново завоевывать себе репутацию, кто-то начинал комплексовать. Об этой проблеме руководители школы специально говорили с нашими родителями на собрании. Во-вторых, нам было объявлено, что в конце первой четверти предполагается отсев, и никому неохота было возвращаться в старую школу с поражением. Поэтому, когда нам в конце октября сообщили, что в нашем классе отсева не будет, мы страшно обрадовались. Наш класс успел удивительно быстро сдружиться, и очень не хотелось, чтобы кому-то пришлось уйти.
В отличие от большинства моих соучеников, я сохранил тесную связь со своей прежней, французской, школой. Там оставались многие близкие друзья и девушка, в которую я был влюблен. Я ходил туда в клуб классической музыки, продолжал интенсивно заниматься французским. В результате этого «раздвоения» у меня даже было два выпускных вечера.
Во Второй школе были ребята, которые поступили туда раньше нас, то есть учились там с седьмого или восьмого класса. Если у них возникали серьезные проблемы с поведением или успеваемостью, то существовала последняя форма наказания перед окончательным исключением: их переводили во вновь набранные классы. Так в нашем классе оказался Гена Лубяницкий, с которым я подружился на всю жизнь. Дружба наша началась в один из осенних дней 1967 года, когда у нас отменили какой-то урок и мы пошли с ним бродить по засыпанным листьями дорожкам вокруг Дворца пионеров на Ленинских горах.
Генка в те годы много общался с известным правозащитником Анатолием Якобсоном, который преподавал у нас в школе. Позднее – через того же Якобсона – Лубяницкий был связан с изданием «Хроники текущих событий», хотя этого, естественно, не афишировал.
Надо заметить, что те, кто учились во Второй школе, могли ценить в ней совершенно разные вещи. Одним было важнее всего то, чтó школа предлагала им в смысле образования; такие второшкольники были целиком погружены в учебу, стремились поступить в престижный вуз. Другие, наоборот, любили школу за то, что не имело прямого отношения к учебному процессу: школьный театр, факультативы по гуманитарным предметам, собственный киноклуб (был в школе и такой)… Некоторым второшкольникам было важно и то, и другое. К этой категории относился, пожалуй, и я.
И все же, несмотря на разнообразные отвлечения, я много занимался и учился вполне прилично. У меня были достаточно высокие отметки, чтобы получить так называемую грамоту об отличном окончании школы, которой министерство образования заменило серебряные медали. По окончании школы я получил рекомендацию на мехмат, которую дали всего двоим или троим выпускникам нашего класса. Эта рекомендация сыграла, как ни странно, существенную роль в моей судьбе.
