Эдуард Тополь - Роман о любви и терроре, или Двое в «Норд-Осте»
Когда Саша выучит английский, она пойдет в школу, и, возможно, даже в школу для одаренных детей, поскольку она очень способная девочка. Я заметил это еще в Москве. Поэтому я возьму на работе отпуск и буду помогать ей первое время. Постепенно ты войдешь в бизнес, который поможет тебе освоить язык. Я хочу, но не требую, чтобы ты освоила, как с помощью компьютера можно торговать акциями на бирже. Эту работу можно делать даже с необитаемого острова и неплохо зарабатывать. Как, ты думаешь, я смог купить все эти дома?
Персик, настоящая любовь – это прощение и понимание… Ты сможешь делать все, что захочешь! Почти…
Тебе подсказывает твое воображение, что я имею в виду?
С любовью,
Сэнди.
30 июня 2002 г., 12.22
Дорогой Сэнди!
Я хочу быть тебе не только женой, но другом и помощником. Я думаю, самая большая проблема для меня – это (пока) незнание языка и ваших традиций. Но я думаю, что работа с недвижимостью не будет для меня трудной. Твой бизнес с акциями меня тоже очень интересует. НО! Это риск! Я не имею своих денег, а рисковать твоими деньгами очень ответственно!
О забавах и развлечениях. Иногда я люблю поваляться в кровати. Рядом с Сэнди?. Но я также люблю читать книги, играть в настольный теннис (это я умею неплохо), плавать (это я делаю плохо) и кататься на горных лыжах (этого я никогда не делала?). Нравятся тебе мои увлечения???
Обнимаю и целую,
Персик.
30 июня 2002 г., 12.32
Персик, сегодня я получил плохие известия: моя приятельница погибла в автокатастрофе. Она была подругой моей бывшей жены, но я с ней оставался в дружбе и после развода.
Она возвращалась с работы в час ночи, не остановилась на красный свет, и ее машину ударили сбоку. Она погибла мгновенно.
Это очень горько еще и потому, что показывает всю хрупкость нашего бытия. Сегодня мы здесь, а завтра…
И еще меня очень пугает, что ее звали Сэнди.
Хочу, чтобы ты понимала: мы с тобой будем счастливы! Если я или ты вдруг погибнем, мы должны знать, что нашей любви было достаточно на целую жизнь…
Пункт помощи родственникам заложников
Из прессы
Два телевизора в спортзале ПТУ, соседнего со штабом, работают без перерыва. Звук выключают только для экстренных сообщений. Их озвучивают представители штаба.
– Родители маленьких детей! Все, кто сдавал ксерокопии метрик, подойдите ко мне! – Со стульев вскакивают взволнованные люди. – Нужно проверить документы. Если вы меняли в метриках возраст детей на меньший, честно признайтесь. Захватчики потребовали все метрики. – Голос мужчины срывается на крик: – Я вас умоляю: дайте подлинные документы! Если даты в метриках не совпадут со словами детей, их не выпустят!..
Сергей Цой:
Лужков ходил к родственникам заложников несколько раз. Успокаивал, говорил, что штаб принимает все меры. Кобзон рассказывал им, что он видел внутри ДК, – мол, никаких трупов там нет, все ваши живы…
Люди были возбуждены, издерганны, это понятно. Но нельзя исключить и того, что среди них находились сообщники террористов, которые будоражили людей, чтобы все выходили на демонстрацию. Помню, там был парень, который громче всех орал, что нужно выполнять все требования террористов. Я ему говорю: «А ты-то кто?» – «У меня там товарищ!» – «Какой товарищ?» Но он не ответил, смылся…
Ольга Колецкова, мать Ани Колецковой:
В десять вечера я узнала про захват «Норд-Оста». Но я даже телевизору не поверила – не может такого быть! И сначала у меня – шок, истерика, потом стала звонить Анюте на мобильный – никто не отвечает. Позвонила родителям Виталика, они тоже ничего не знали, и я неотрывно сидела у телевизора до полдвенадцатого. В полдвенадцатого Аня позвонила, стала меня успокаивать: «Мамочка, все хорошо, ты не волнуйся». А я у нее спрашиваю: «Тебя там никто не обижает?» Она: «Мама, все в порядке». – «А ты можешь сейчас говорить?» – «Да, я могу, мне разрешили». Я: «Веди себя хорошо, не высовывайся!» Потому что она по знаку Скорпион и такая активная везде – и в школе, и в институте вечно за правду воюет! И я ей говорю: «Ань, ты имей в виду: если с тобой что-то случится, я жить не буду». Она: «Мама, ты что?» А я совершенно серьезно, строго: «Нет, ты это имей в виду и никуда не высовывайся! Ты поняла меня?» Она говорит: «Все, мамочка, тут еще кому-то нужно по телефону позвонить».
В это время примчался ее отец, Саша. Мы с ним 17 лет назад разошлись, но он Анечку очень любит, постоянно приезжает к ней – то компьютер ей починит, то еще что. И тут, как узнал про теракт, примчался из Медведково. Я ему рассказала про Анин звонок, он говорит: «Надо ехать туда!» Я говорю: «Я боюсь оторваться от телевизора. Вдруг без нас какая-то новость?..» А он: «В машине есть радио, поехали!» И мы помчались туда. Но всю дорогу молчали, честное слово. Казалось бы, едут мать и отец через весь город на Дубровку, где дочь в заложниках. Могли бы поговорить друг с другом или хотя бы молча, про себя, вспомнить, как мы, будучи в юности альпинистами, в горах познакомились, вмеcте в одной связке ходили. Как поженились, как Анечка родилась… Но меня такой страх сковал – я такого страха в жизни не испытывала ни в горах, нигде. Меня просто парализовало, я ничего вокруг не видела, и в голове ни одной мысли. И Саша тоже молчал. Всю дорогу.
Приехали на Дубровку. Там уже много машин, оцепление. Машину Сашину бросили за несколько кварталов до Театрального центра и к ДК, к оцеплению пришли пешком. Несколько часов простояли за оцеплением, все продрогли, погода была ужасная. Потом, где-то в три ночи, по радио сообщили о том, что в соседнем ПТУ открылся пункт помощи родственникам заложников. Саша сказал: «Нет, я туда не пойду, там все будут плакать, я этого видеть не могу». И я пошла одна. Но нашла с трудом, заблудилась сначала, у милиции спрашиваю, где это ПТУ, а они, как обычно, ничего не знают. Но все-таки я это ПТУ нашла и пришла туда одной из первых. А там в центре спортзала стояло несколько столов, за ними сидели какие-то дамы, и рядом было такое объявление: «Пожалуйста, подходите регистрироваться». Как на выборах. Я спрашиваю: «А что это за регистрация? Чего?» Они: «Ну, кто у вас там в заложниках? Как фамилия? Какие приметы?»
Потом, с течением времени, зал заполнился и пришли Парамзины, родители Виталика. Отец его очень нервничал, порывался бежать в ДК воевать с боевиками, а мать просто села на стул и все два дня так сидела – никакая, полуживая.
К утру и Саша пришел, Анин отец. А к середине дня уже был полный зал. Люди обсуждали, что будет – штурм, переговоры? Составляли списки, собирали подписи под письмом Путину. Я не думаю, что оно дошло до него. А если и дошло, то никакого значения не имело.
Лужков приходил, честно сказал, что положение серьезное, и это нас очень напугало. А Кобзон рассказывал, что захватчики – молодые красивые ребята, он даже решил было с ними пошутить, но потом передумал. Особенно когда одна из этих молоденьких террористок показала ему на ладони крохотный пульт и сказала: «Вот сейчас нажму эту кнопку, и все взорвется».
Лариса Рыбачек:
Мы с мужем все время были там, в ПТУ, – двое суток не ели и не спали ни одной секунды. Корнилова из Сергиева Посада тоже была там с двумя своими детьми. Она была заложницей, но упросила Бараева отпустить ее детей, а когда выходила, то прихватила с собой еще одного ребенка. В это время в ДК оказался Кобзон, он сказал, что он вывел детей и Корнилову.
А у нас в заложниках был сын. Мы ловили информацию по телевизору, ее было мало. Представители правительства приходили к нам, выступали, правительство Москвы обеспечило нас едой, но мы не могли есть, мы были в шоковом состоянии. Нам давали лекарства, психологи говорили нам, что не надо волноваться. Но как не волноваться?
Заложники звонили из зала, говорили, что их будут расстреливать, если мы не устроим демонстрацию или митинг на Красной площади. Нас в штабе было уже очень много, и мы знали, что зал ДК минируют, что наших детей могут там взорвать в любой момент.
Из хроники
В 15.00 из здания захваченного театра без верхней одежды, шатаясь, вышла заложница с мобильником в руке.
– Мы очень устали, мы давно не спим, – рассказала женщина, оказавшаяся главным детским кардиологом России профессором Марией Школьниковой. – Меня выпустили, чтобы я обратилась к людям и к нашему президенту. Там тяжелая обстановка. Там много людей, которые находятся в очень тяжелом состоянии. Они просят вас, чтобы люди обратили внимание на чеченскую проблему, чтобы способствовали выводу войск из Чечни. Там все заминировано: сцена, над сценой, боковые входы, частично входы в межрядье. Между рядами тоже заминировано. Приведут это в исполнение очень быстро. Они жестко разговаривают, сначала вообще не хотели идти на контакты. Но постепенно, когда увидели, как люди страдают, стали разговаривать с нами…
