Ираклий Квирикадзе - Пловец (сборник)
– Сколько ударов в минуту делает сердце?
– Не знаю… Сто?
– Дай ухо…
Она потянула Никитино ухо к своим огромным атласным грудям. Мальчик опешил от неожиданного жеста летчицы. Слушает ее гулко бьющееся сердце.
– Считай.
– Раз, два, три, четыре, пять…
У озера на песке лежит молодая женщина, к ней прижался мальчик. Слышен тихий счет…
В черном мужском пальто шагает старуха Анна. Старуха несет речной камень, валун. Под косыми лучами вечернего солнца она, строгая, суровая, с восточным лицом Будды, в огромном квадратном пальто, похожа на движущийся шкаф. Только стеклянная виноградная гроздь на лацкане пальто – кокетливая женская деталь. Рядом с Анной идет Никита, чуть поодаль Вильям Терентий Смитт. Луна освещает три разные по виду фигуры: старуху-башкирку, мальчика-немца и американца.
– Нет их. Я осмотрел все поля и сады. Нигде их нет. А газеты, радио – с утра до вечера: колорадский жук, колорадский жук, колорадский жук… Я не специалист, но у меня есть глаза, – говорит Вильям.
– Которые плохо видят, – добавляет Анна.
– Нет этих жуков. Я обыскал каждое дерево, куст, кочан капусты, вредителей разных много, но колорадского жука, привезенного из Америки, чтобы советских людей морить голодом… нет… В воскресенье товарищ Сталин выступал по радио и тоже говорил о колорадском жуке. Даже великий Сталин, каждое слово которого слушают миллионы… Я написал ему письмо… Кто-то, кто хочет сделать русских и американцев врагами, придумал этого несуществующего колорадского жука…
– Ты послал письмо Сталину?
– Да.
– Зачем ты это сделал, Вильям?! Будет много неприятностей у тебя… Я вижу.
– Но жука нет…
– Если товарищу Сталину нужен жук, он будет, сколько бы ты писем ни писал… Тебя не будет, Вильям, а жук будет!!! Много лет живешь в России, а не понял еще…
Старуха споткнулась.
– Аннушка, дай камень.
– Понесу еще немного, потом дам…
– Тяжелый же…
Вильям идет, погруженный в свои думы. Сверкают стекла очков.
– Анна, не обижайся… Хорошо?..
Старуха остановилась, развернулась к Вильяму, протянула ему тяжелый черный камень. Вильям взял его, понес, прижав к животу.
– Я учусь у тебя языку волков… И он становится мне понятен… Ты умеешь отводить от человека смерть, если человеку не пришло время уходить в другой мир… У рожающих женщин ты убираешь боль… Я твой прилежный ученик. Анна, я никогда не говорил тебе… Встреча с тобой дала смысл моему приезду в Россию… Но когда каждый день, в каждой советской газете я вижу рисунки страшных, полосатых людей с кабаньими клыками и читаю, что это американцы, я не могу не обращать внимания… – Широко открывает рот: – Никита, ты видишь клыки?.. Не видишь?.. Но я же – американец!
– Успокойся, Вильям, нас ждет девочка, ей семнадцать лет, ей страшно рожать, ей надо помочь… Ты сейчас очень нервный, я вижу плохой огонь вокруг тебя, ты будешь увеличивать ее боль… успокойся… или уходи…
На тропе появилась велосипедистка – это летчица Соня. Зазвенев звонком, она проехала мимо путников. Но тут же развернулась и, нагнав их, остановила велосипед:
– Здравствуйте. Вы Анна?
– Я.
– Мне о вас Серафима-молочница говорила. Скажите, можно посмотреть, как вы это делаете?..
– Подойди поближе…
Соня послушно подошла. Старуха наклонилась к ее лицу, внимательно осмотрела его:
– Красивая, но…
– Что?
– У недоеной коровы молоко скисает.
Старуха отстранилась от Сони и пошла по тропе. Не оборачиваясь, она говорит:
– Хочешь посмотреть… запру в шкаф или под кровать залезешь. Они не должны видеть тебя…
– Кто они? – спрашивает Соня.
Старуха не отвечает.
Никита, неотрывно смотрящий на красивую летчицу, говорит за бабушку:
– Духи.
– Духи? – переспрашивает Соня.
– Я тоже от них скрываюсь: в шкаф лезу…
– В шкафу сидеть, вижу, твое любимое занятие, – улыбается Соня.
Никита смутился. Посмотрел на Вильяма:
– А это Вильям.
Мужчина и женщина пожали друг другу руки…
В шкафу сидят Никита и Соня. Узость пространства прижала их друг к другу. Никита утонул в большом теле летчицы. В глазах мальчика страх прикосновения и сладостное блаженство. Свисают чьи-то рубашки, штаны, платья. Снаружи слышны чьи-то громкие стоны и крики. Соня напряженно вглядывается в щель шкафа. Она видит старуху Анну, которая в белой ночной рубашке мечется на постели. Анна воет от боли. Руки ее стягивают простыню в комок.
– И как долго это будет длиться? – спрашивает Соня.
– Пока не родится дитя.
Анна руками давит на свой тощий живот, помогая выбраться из чрева воображаемому дитю, кусает от боли губы и повторяет:
– Иди, иди, иди…
Соня, завороженная, смотрит на пантомиму, имитирующую роды у старой женщины. Апофеозом этого чрезвычайно странного действа является камень, который нес Никита. Анна медленно вытягивает камень из ночной рубашки.
Анна говорит радостным и счастливым голосом:
– Иди, иди, не бойся. Я взяла боль твоей мамки.
Вытянув камень, она прижала его к груди и стихла, словно ушла в сон.
Соня, завороженная зрелищем:
– Все?!
– Да.
– Можно выходить?
Никита, страшно заикаясь от волнения:
– Можно, я тебя… поцелую?..
– Поцелуй…
– Можно? – не верит Никита.
– Ну да…
Головы их, прижатые друг к другу теснотой шкафа, чуть потянулись и слились в долгом поцелуе. Соня с трудом отняла свои губы:
– Все, выходим.
Дверь шкафа открылась. Соня вынесла на голове чью-то рубашку, вернула ее шкафу.
Анна спит в обнимку с камнем.
– Ты всегда ходишь с бабушкой на эти дела?
Никита не может отдышаться после поцелуя:
– Когда… ее зовут в ночь… Я… ее веду назад домой… Вильям… всегда остается с рожавшей…
– Вильям… он же за коровами, собаками, свиньями следит, лечит их…
– Да. У бабушки он учится… шаманству…
За стеной в соседней комнате раздался детский плач. Соня пошла на голос. На кровати лежит девушка. Рядом с ней дитя, только-только появившееся на свет. У постели сидит Вильям Терентий Смитт. Низко склонившись к блокноту, что-то записывает. Поглощен записью, не замечает Сони. Соня смотрит на дитя. Молодая мать улыбается.
– И никакой боли?
Молодая мать, счастливая, качает головой. Американец отрывается от блокнота. Смотрит на Соню. Соня смотрит на американца. Кажется, что Вильям впервые увидел, разглядел красивую женщину. Он по-детски открыл рот.
Скрипят колеса велосипеда. Вдали глухо ухает филин. Старуха движется как сомнамбула. Никита несет черный камень.
Анна тихо говорит:
– Найди хорошего, доброго мужчину и сделай с ним дитя… То, что недоеной коровой обозвала, не обижайся: ты и есть недоеная корова…
– Я не обижаюсь… я и есть недоеная…
– Да, девочка, да. Повоевала – и хватит. Теперь найди мужчину, который тебя согреет… И ты оттаешь…
– Я такая оттаявшая, во мне все льется… выливается…
В лунном свете светятся Сонины волосы, глаза, губы… Никита пожирает глазами Соню. Она увидела взгляд мальчика, положила руку ему на голову. Так они движутся по ночному капустному полю.
– Рожать будешь – приду, боль твою себе возьму… Меня многие зовут, я не ко всем иду… к тебе приду… Заметила, как американец смотрит на тебя…
Соня подняла голову на луну, улыбнулась. Никита вздрогнул, споткнулся, выронил из рук черный камень.
Светит солнце. Вдоль гребня глубокого оврага идет Никита, рядом Марфа. Она поет мелодию из фильма «Серенада солнечной долины».
– Чата-нага-чучу…
В одной руке у нее ведро с выбитым дном, в другой – оловянная вилка. Вилкой по ведру выбивает ритм…
– Чата-нага-чучу…
Группа их сверстников сгрудилась у велосипеда, на котором сидит девочка, та, что падала в пшеничном поле с черным юношей из американской сельхозкоммуны. У девочки глаза завязаны черной тряпкой. Она тихо повизгивает:
– Разобьюсь… Не надо.
Подростки толкают велосипед со «слепой» к краю оврага. Внизу, на дне оврага, болото, через которое переброшена доска.
Мальчик с металлическими зубами спрашивает девочку:
– По жопе плетью двадцать ударов или болото?
– Но я не виновата…
– В библиотеке черный свою руку в твоих трусах держал… Я видел, Филатова видела, – говорит бритоголовый.
Филатова, девочка с белыми ресницами, подтверждает:
– Видела…
Велосипед столкнули вниз. Набирая скорость, он катится по крутому склону. Все смотрят, что будет… В болото грохнется или по доске проедет?.. Видно, что ему не миновать болота, но в последний момент кривое колесо делает зигзаг, и велосипед влетел на дощатый мостик. Общий возглас разочарования.
Бритоголовый мальчик кричит:
– Спаслась.
Мальчик с металлическими зубами:
– Смотрите, Гитлер-гондон!
– Прокатим? Эй, фашист!
Никита и Марфа остановились.
– Не трогайте его… он не фашист.
– Он не фашист… он Гитлер-гондон! Дай ведро!
