Артемий Ульянов - Новые записки санитара морга
— Вот, надо вскрывать, — с трудом промямлил он и сник, тяжело вздохнув.
— Кажется мне, товарищ патологоанатом, вы вчера себя очень плохо вели. Просто безобразничали, наверное, — предположил я, вынимая из шкафа инструменты.
— Да, друзья приезжали, — как-то виновато ответил тот, снова вздохнув. — В этот раз еще обошлось вроде. Только фрамугу на кухне разбили. А вот в прошлый раз история была.
— Ну, давай сперва облегчи душу. А уж потом и резать станем. А если мне не исповедуешься — не пройдет похмелье, — пригрозил я доктору. — Как окно-то высадили?
— Да Сашка, друг мой со школы еще, с какой-то Юлей познакомился в магазине. Потом, помню, звонил ей полвечера, а после уж и она сама заявилась. Ну и в какой-то момент они на кухне уединиться решили. Минут через десять — глухой удар и звон. Я чую неладное, а заходить как-то неловко. Вдруг там у них интим. Под дверью послушал, они как-то странно так пыхтят. У меня тогда, у пьяного, такие варианты в голове нарисовались — аж жутко стало. Вдруг, думаю, он ее там стеклом режет, или душит. А может, и она его.
— И чего в итоге?
— Сашка говорит, что на подоконник ее посадил, стали они целоваться, она вроде как голову неловко откинула — ипо стеклу. А оно треснутое чуток было — вот и не выдержало страсти. Такое только он мог учудить. Вечно с Сашкой какие-нибудь приключения. Мы в прошлом году, помню, тележку из супермаркета с ним угнали. Набрали продуктов, смотрим — все тележки на стоянку волокут, к машинам. Ну и мы покатили. Машины у нас, понятное дело, никакой не было, мы же пьяные. А потому решили, что так жратву с бухлом до дома и покатим. И три квартала ее везли, хоть бы кто нам чего сказал! Домой ее затащили, провиант вынули, а выкидывать жаль. Я ее на балкон поставил, всякий хлам в нее складывал почти год.
— До сих пор у тебя, угонщик?
— Не, я ее недавно на родину отвез, в Курск.
— Как отвез? — изумился я.
— На поезде, на полку для багажа закинул, а там меня уж на тачке встречали. Сейчас на даче у родителей стоит.
— Ну, ты, доктор, и кутила. Отчаянный гусар просто! — хлопнул я его по спине. — Аспиринчику выпей, мил человек. А то сейчас работать надо.
— Пил уже, — тоскливо отозвался Юра. — Чего-то не помогает ни хрена аспирин этот.
Спустя полчаса он уже склонился над зловонным нутром дряхлой бабульки, лежащей перед ним на анатомическом столе. В секционную зашел доктор Савельев.
— Вы, парни, с этой дамой поосторожнее. Я ее карту посмотрел. У нее там последняя запись пять лет назад, на запор жалуется. И если сей недуг ее все это время мучил — может сильно плохо пахнуть, — с сочувственной улыбкой покачал он головой и был таков.
Дорога домой. Пельменная
И снова случилась дорога домой. Те, кто не замечает ее среди значимых важностей очередного трудного дня, те многое теряют. Одни закрываются от нее детективным томиком, газетой, другие дарят это обязательное ежедневное время дремоте. Не видя дороги домой, рвут мостик между буднями, казалось бы, совсем ненужный, неприглядный. Толчея метро, заплеванные электрички, запах пота чужаков сквозь навязчивую торговлю — зачем это помнить? Может, и правильно. Но — с другой стороны. А как же пельменная?
Я увидел ее именно по дороге домой — и никак иначе. Клянусь, это могло произойти только в тот день, и никогда раньше.
Ранняя осень, но уже дождливо, сыро и пророчески холодно. Я, по-летнему неразумно и легко одетый, скукожился на цветастом креслице маршрутного такси, наслаждаясь общественным комфортом за один американский доллар, по курсу. Досуха выжитый трудоемким похоронным деньком, я упер взгляд в вибрирующее каплянистое стекло. А в нем скользил, полный холодных и ярких красок, словно слетевший с кисти смелого импрессиониста, этюд о вечно живом городе. Упрямая природа, презирающая цивилизацию, все-таки коснулась его своим увяданием, заставив деревья полыхать на все лады. Картина эта неслась вдоль моего лица куда-то назад, иногда преломляясь в стекающих по стеклу каплях, отчего некоторые фрагменты ее на мгновение вдруг гротескно выпячивались. Совершенно вымотанный, уставший до ломоты в суставах, я смотрел на это зрелище будто загипнотизированный, завороженный. И даже подумал, что если сейчас какой-нибудь пассажир протянет мне сзади монеты, попросив передать за проезд, то я попросту закрою глаза и притворюсь спящим. А сам, сквозь узкую щелочку век, продолжу скользить взглядом по летящему холсту безымянного художника.
Признаюсь, я почти стал засыпать. Но вдруг что-то беспардонно геометрическое, смачное и очерченное, кольнуло меня, резанув импрессионистское полотно пополам. Вывеска, вцепившаяся в дом на другой стороне улицы, была химически красной и несла на себе крупные сочные буквы. «Пельмень», — возникло у меня в голове слово, которое, как известно, было сначала. «Пельменная», — оформилось оно затем, разбудив во мне целый сонм самых разных флюид.
И запахи были первыми из них. Сначала тонкие, потом на тон ярче, они рисовали мне кухонное изобилие. Такое, когда, накрывая стол, в итоге приходится поискать место, куда бы поставить венец пиршества — запотевшую бутылочку чего-нибудь. Ведь размеры стола решительно не выдерживают ни желаний, ни возможностей. Но все же она, аккуратно втиснутая бочком, занимает свое место среди головокружительно пахнущей снеди, уложенной в мисочки побольше и баночки поменьше. А в центре — пузатая, важная, подбоченившаяся пухлыми ручками, супница, полная пельменей. Они, уже сваренные, еще помнят, как пару часов назад на кухне все было белым-бело от муки, по столу туда-сюда ходила работящая скалка, раскатывая тесто до почти прозрачной толщины. Старая рюмка, на ножке, с гранью, сбереженная поколениями хозяев еще с довоенных лет, вгрызается в него, потом фарш с ложечки, ловкие пальцы — и новый пельмешек встает в строй, прислонясь к своему собрату на опудренной мукою деревянной доске. Теперь они в центре внимания. Все остальное, и даже водка, которая чаще всего ценна сама по себе, сейчас немыслимы без них. Едоки собрались на пельмени, и ничто другое их не заменит.
Вывеска стремительно приближалась, а я представил, что вот так и проеду мимо, залезу в метро, поплетусь домой, и пельменная останется без меня. А я — без пельменной. И понял вдруг, что в любой другой день мы вполне сможем обойтись друг без друга. Ведь и раньше не были представлены. Но сегодня. сегодня нет. Нам суждено быть вместе, хотя бы ненадолго, словно случайным встречным попутчикам. Увидимся мы после этого снова или нет — неизвестно, но встреча будет. И вот я уже поднимаюсь с места, торопливо и излишне громко говорю водителю: «У пельменной, вот тут остановите». Он понимающе кивает, плавно притормаживая у дороги. Видно, я не первый такой.
Торопливо преодолев считанные метры до зовущего заведения, поселившегося в полуподвальном помещении старого добротного дома советской постройки, подошел к входу. Чтобы добраться до двери «Пельменной», каждый страждущий должен был сперва подняться по ступеням довольно высокого крыльца. И потянув за металлическое кольцо тяжелой железной двери, оказывался в тесном предбанничке, где его встречали еще две. Одна вела в туалет, о чем предупреждала штампованная чеканка с изображением писающего мальчика. Толкнув другую и сделав шаг, я оказался на небольшом пятачке, опоясанном перильцами еще одной лестницы. Она вела вниз, в полный ароматов зал кабачка, который лежал передо мною как на ладони.
«Сначала вверх, потом вниз. Это неспроста», — подумал я, словно Винни-Пух, собирающийся добыть мед. И действительно, было в этом подъеме и спуске что-то многозначительное. Как будто бюджетная пельменная пыталась донести до своих посетителей некое важное послание. Как будто хотела сказать этим что-то такое, о чем говорить ей совсем не по рангу.
Люди ждут подобного от храмов и пропитанных историей памятников зодчества. Там эти лестницы играют особым эзотерическим смыслом, обрастают толкованиями и спорами. Здесь же, в паре метров от доступных гастрономических соблазнов и хмельных наслаждений, люди запросто перебирают ногами ступени. Сначала вверх, потом вниз. Скрытые посылы легкомысленной дешевой закусочной не слышны для них. А если бы даже и услышали? Прислушиваться точно не стали бы. В вопросах высших материй пельменная не пользуется авторитетом.
Признаюсь, внутреннее убранство заведения удивило меня. Я готов был увидеть круглые стоячие столики формата пивной и линию самообслуживания с кассой на финише. Но зал был неожиданно большим и вместе с тем уютным. Столы разного калибра предлагали присесть и были покрыты стильными накладками из деревянной соломки, позаимствованными у японских ресторанов. Стены, оклеенные обоями мягкого пастельного тона, держали на себе постеры в рамках. С них на гостей пельменной смотрели виды Нью-Йорка, Луи Армстронг, раздувающий щеки в поцелуе с трубой, чернявая танцовщица фламенко в ярком красном платье. Видимо, декоратор видел какую-то тайную связь между этими образами и традиционным русским блюдом.
