Дина Рубина - Отлично поет товарищ прозаик! (сборник)
– Это ты взрослый человек. А мне пятнадцать.
– Шестнадцатый… Мы не должны отравлять ему жизнь, он и так долго держался. Пять лет один, ради нас…
– И еще потому, что он любит маму…
– Нина! Маму не воскресишь!
– Что ты повторяешь, как осел, одно и то же!!! – заорала я.
Зря я так выразилась. Никогда не слышала, чтобы ослы повторяли одну и ту же фразу. И вообще это весьма привлекательные животные.
– Ну, поговорили… – устало сказал Максим. – Ты все поняла. Отец будет жить там, у нас негде, да и мы с тобой, в конце концов, взрослые люди. Это даже хорошо, что папина мастерская станет твоей комнатой. Тебе давно пора иметь свою комнату.
Перестанешь прятать на ночь лифчики под подушку, будешь вешать их на спинку стула, как человек…
Откуда он знает про лифчик? Ну и дурак…
Мы вышли из комнаты. Отец сидел за столом и гасил сигарету в пустом блюдечке из-под колбасы.
Максим подтолкнул меня вперед и положил руку туда, где сзади у меня начиналась шея. Он ласково погладил меня по шее, как рысака, на которого ставят, и сказал вполголоса:
– Ну…
– Ты что делаешь? – крикнула я на отца дворницким голосом. – Пепельницы тебе нет? – и быстро пошла к двери.
– Ты куда? – спросил Максим.
– Да пройдусь… – ответила я, надевая кепку.
И тут зазвонил телефон.
Максим поднял трубку и вдруг сказал мне, пожимая плечами:
– Тебя. Очень мужской голос.
– Это какая-то ошибка, – сказала я.
Вообще-то я не привыкла, чтобы мне звонили мужчины. Мужчины мне еще не звонили. Правда, где-то в седьмом классе надоедал один пионервожатый из нашего лагеря. Он говорил неестественно высоким, смешным голосом. Когда он звонил по телефону и попадал на брата, тот кричал мне из коридора: «Иди, там тебя евнух спрашивает!»
Этот говорил красивым низким голосом.
– Вас зовут Нина, – сказал он.
– Спасибо, я в курсе, – машинально ответила я.
– У вас чудесный голос. Простите, я волнуюсь и говорю пошлости… Я видел вас в театре…
– Да. На премьере моего спектакля «Преступление и наказание», – сказала я. Кто-то из нашего класса меня разыгрывал, это было ясно.
– Н-нет… – нерешительно возразил он. – Вы сидели в амфитеатре. Мой товарищ, оказалось, совершенно случайно знал вас и дал номер телефона.
– Здесь какая-то ошибка, – сказала я скучным голосом. – Последние тридцать два года я не бываю в театре.
Он засмеялся – у него был очень приятный смех – и укоризненно сказал:
– Нина, это несерьезно. Понимаете, мне необходимо вас увидеть. Просто необходимо. Меня зовут Борис…
– Борис, я очень сожалею, но вас разыграли. Мне пятнадцать лет. Ну, шестнадцать…
Он опять засмеялся и сказал:
– Это не так плохо. Вы еще достаточно молоды.
– Хорошо, мы встретимся сейчас, – решительно сказала я. – Только знаете что, давайте оставим эти опознавательные газеты в руках и традиционные цветки в петлицах. Вы угоняете машину марки «Москвич» и едете в сторону пустыни Гоби. Я надеваю красный комбинезон и желтый картуз и иду в том же направлении. Там мы и встретимся… Одну минутку! Вы не дворник по профессии?
– Нина, вы – чудо! – сказал он.
Больше всего ему понравилось, что я действительно пришла в красном комбинезоне и желтом картузе. Этот картуз привез мне из Ленинграда Макс. Громадный кепон с длинным таким, комичным козырем.
– Ты похожа на подростка из американского боевика, – сказал Максим. – А вообще модно и здорово.
Правда, на меня с ужасом оборачивались старухи, но в принципе это можно было пережить.
Так вот, больше всего ему понравилось, что я действительно пришла в красном комбинезоне и желтом картузе. Но начинать надо не с этого. Начать надо с того момента, когда я увидела его на углу, возле овощного киоска, там, где мы в конце концов договорились встретиться.
Я сразу поняла, что это он, потому что в руке он держал три громадные белые астры и потому что, кроме него, возле этого вонючего киоска стоять было некому.
Он был потрясающе красив. Самый красивый парень из тех, кого я видела. Даже если он был в девять раз хуже, чем это мне показалось, все равно он был в двенадцать раз лучше самого красивого мужчины.
Я подошла совсем близко и уставилась на него, засунув руки в карманы. Карманы в комбинезоне пришиты высоковато, поэтому локти торчат в стороны и я становлюсь похожа на человечка, собранного из металлоконструкций.
Он раза два взглянул на меня и отвернулся, потом вздрогнул, снова посмотрел в мою сторону и растерянно начал меня разглядывать.
Я молчала.
– Это… Ты кто? – наконец испуганно спросил он.
– Я монах в синих штанах, в желтой рубашке, в сопливой фуражке. – Я вспомнила детскую считалочку, и, кажется, совсем некстати. Он ее успел забыть и поэтому смотрел на меня как на ненормальную.
– Но как же… Ведь Андрей говорил, что ты…
– Все ясно, – сказала я. – Андрей Волохов из пятой квартиры. Наш сосед. Он пошутил и дал номер моего телефона. Он шутник, разве вы не замечали? Одно время он посылал мне любовные письма, подписывался гиперболоидом инженера Гарина.
– Так… – медленно сказал он. – Оригинально. – Хотя мне показалось, что создавшаяся ситуация была похожа скорее на идиотскую, чем на оригинальную.
– Да, вот, во-первых, возьми… – Он протянул мне астры. – А во-вторых, это ужасно! Где же я теперь найду ее?
– Кого?
– Ну, ту, которую я видел в театре.
Он посмотрел на меня расстроенным взглядом, сочувствуя, наверное, и себе и мне.
– Слушай, а тебе в самом деле лет пятнадцать? – сказал он.
– Не лет пятнадцать, а пятнадцать лет. Даже шестнадцать, – поправила я его.
– Ничего, что я на «ты»?
– Ничего, – сказала я. – Со мной по-другому не получается. Я карманная.
– А?
– Маленького роста… – сказала я.
– Подрастешь еще…
Подбодрил. Ненавижу!
– Ни в коем случае! – оборвала я. – Женщина должна быть статуэткой, а не Эйфелевой башней.
Лгала бесстыдно. Благоговею в душе перед крупными женщинами. Но что поделаешь – при моих доспехах нужно уметь обороняться…
Он весело хмыкнул, потер переносицу и внимательно взглянул из-под бровей.
– Знаешь что, если такое дело, пойдем посидим в парке, что ли?.. Съедим по порции эскимо! Говорят, оно здорово помогает при расстройстве нервной системы. Эскимо любишь?
– Люблю. Все люблю! – сказала я.
– А есть на свете такое, чего ты не любишь?
– Есть. Дворники, – сказала я.
Эскимо в парке не оказалось, и вообще там ни черта не оказалось, кроме пустых скамеек. А мороженое продавали только в кафе.
– Зайдем? – спросил он.
– Ну конечно! – удивилась я.
Было бы просто глупо, если бы я упустила такой случай. Не так уж часто приглашает меня в кафе потрясающе красивый мужчина. И еще я пожалела, что сейчас не вечер и не зима. В первом случае кафе было бы набито людьми и играла бы музыка, а во втором случае он наверняка помог бы мне снять пальто. Должно быть, это чертовски приятно, когда снимать пальто вам помогает такой красивый парень.
– Что же все-таки мне делать? – задумчиво проговорил он, когда мы уже сидели за столиком. – Где ее искать?
– По-моему, ее и искать не стоит, – небрежно сказала я.
Мы сидели на летней площадке под тентами. Скверик просвечивался отсюда насквозь, так что видны были фонарь у входа и афиша на фонаре.
– Вы увидели в театре девушку, которая вам понравилась. Девушка красивая. Ну и что? Вон их сколько на улице! Я тоже буду красивая, когда вырасту, подумаешь! Но если уж вам так хочется найти именно ту, объявите экспедицию, снарядите корабль, наберите команду, а меня возьмите юнгой.
Он расхохотался.
– Ты просто прелесть, малыш! – сказал он. – Но прелестней всего то, что ты и в самом деле явилась в красном комбинезоне и желтом картузе. За свои двадцать три года… ну, двадцать два… я впервые столкнулся с таким экземпляром, как ты!
Я облизнула ложку и, прищурив один глаз, закрыла ею слепое осеннее солнце.
– Это что, мой возраст или как я выгляжу позволяет вам говорить таким снисходительным тоном? Почему вы уверены, что я не дам вам по носу? – с любопытством спросила я.
– Ну не сердись, – сказал он и улыбнулся. – С тобой забавно разговаривать. Выходи за меня замуж, а?
– Еще не хватало, чтобы мой муж был старше меня на семь лет. Чтобы он умер на семь лет раньше меня. Еще этого не хватало. – Тут он просто тюкнулся в розетку от смеха. – И вообще, самая приятная вещь – остаться старой девой и варить из айвы варенье. Тысячи банок варенья. Потом дождаться, пока оно засахарится, и раздаривать его родственникам. – Я серьезно смотрела на него. Это уже наступил тот момент в разговоре, когда я начинаю острить без улыбки.
– А мама не возражает против этой установки? – подмигнув, спросил он.
– Мама в принципе не возражает, – сказала я. – Мама погибла пять лет назад в авиационной катастрофе.
У него изменилось лицо.
