Бернард Вербер - Империя ангелов
Бегство географическое состоит в постоянных перемещениях. Человек меняет работу, друзей, любовников, жилище. Так он заставляет свои проблемы путешествовать. Он их не решает, а лишь меняет их декорации, что само по себе уже является облегчением.
Наконец, бегство артистическое — оно состоит в трансформации своего бешенства, ярости, боли в произведения искусства, фильмы, музыку, романы, скульптуры, картины… Все, что человек не позволяет сделать себе сам, делает его вымышленный герой. Это может впоследствии вызвать эффект катарсиса. Его получат те, чьи герои отомстят за полученные ими самими оскорбления.
Эдмонд Уэллс. «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 479. Фредди с нами
— Другая планета! Вы шутите!
На этот раз Фредди Мейер задет за живое. Конечно, наш друг уверен, что человечество идет к гибели, однако любопытство превозмогает. Он хочет посмотреть, как функционирует «другое человечество». Он хочет знать, свойственно ли саморазрушение всем планетам, где существует разумная жизнь, или это право зарезервировано лишь за землянами.
Он усаживается и предлагает занять места рядом с ним. Сидячее положение на самом деле не дает особого комфорта, поскольку мы в невесомости, но мы любим эту земную привычку. Несомненно, в память о тех длинных дискуссиях, в которые мы пускались все вместе за обедом вокруг огромного стола в Бютт-Шомоне.
— Отыскать эту планету будет нелегко, — бормочет себе под нос раввин. — Только в нашей галактике, Млечном Пути, насчитывается 200 миллиардов звезд. Вокруг каждой из них вращается в среднем десяток планет. Да, друзья, здесь работы по горло.
Рауль напоминает, что поскольку мы нематериальны, то можем путешествовать с поразительной скоростью.
— Да, но в космосе это все равно что медленно ходить по небольшой территории… Все относительно, — подчеркивает Фредди.
— И потом, с чего начать? Куда направиться? Найти населенную планету среди всех ненаселенных это все равно что искать иголку в стоге сена, — жалуюсь я в свою очередь.
Мое замечание как будто разбудило Фредди.
— Это лишь вопрос метода. Чтобы найти иголку в стоге сена, достаточно сжечь сено и провести магнитом над пеплом.
Его лицо сияет. Если бы он не был ангелом и слепым, я бы, наверное, узнал тот же огонь, который вдохновлял нас раньше, когда мы вместе отправлялись завоевывать неизвестные миры.
— Ну же… вперед, чтобы отодвинуть границы неизвестного!
Рауль, дрожа от нетерпения, добавляет:
— Вперед, на завоевание… страны Богов!
2. Сферы и звёзды
80. Венера. 17 лет
С тех пор как папа ушел, я живу с мамой, и это действительно не легко. Все ее ежедневные заскоки для меня просто невыносимы.
По вечерам мы чаще всего ужинаем вдвоем и ругаемся. Мама упрекает меня в том, что я недостаточно слежу за своей фигурой. Должна признаться, что после анорексического периода у меня наступил период булимии. Именно папино отсутствие вызывает у меня голод. Я поедаю горы пирожных. Они помогают мне переносить жизнь, мать и все более невыносимую атмосферу фотостудий.
Управлять своим телом хорошо, а распуститься еще лучше.
Мне семнадцать лет, и кажется, что я уже много пожила и много съела. Раньше я довела свой вес до тридцати пяти килограммов. Теперь я вешу уже восемьдесят два. Надо сказать, что когда я ем, я ем. И не только пирожные. Фасоль с томатным соусом, которую я глотаю банками, не разогревая. Сахар кусками. Майонез, который я высасываю прямо из тюбика, как из соски. А потом хлеб с маслом, посыпанный какао. Я могу есть это тоннами.
Мать говорит со мной только для того, чтобы упрекать. А я ей отвечаю, что чем больше она на меня орет, тем больше мне хочется есть. Это как эффект бумеранга. Обнаружив способность управлять собой посредством ограничения в пище, я начала испытывать все больше отвращения к своему телу. Оно мне кажется помойным ведром, которое я наполняю, чтобы наказать себя.
У меня постоянно что-то во рту, то жвачка, то конфета, то лакричная палочка, и я не перестаю жевать.
Как только я потолстела, модельные агентства перестали настаивать на том, что хотят меня. Были даже маленькие хитрости, когда мне предлагали напечатать мои фото после и до, чтобы потом в рекламе сказать, что это до и после. Таким образом рекламировались бы чудодейственные диеты, которые якобы помогли мне похудеть.
Мать осыпает меня упреками. Я не только больше не зарабатываю денег, но в придачу мои пирушки стоят дорого. И чем больше мать меня поучает, тем больше мне хочется есть.
Мое единственное утешение — Джим. Он замечательный парень. Однажды, когда мать бросала в меня тарелки, чтобы убедить в своей правоте, я хлопнула дверью, решив уйти из дома. И встретила Джима, нашего соседа. Он студент географического факультета. И поскольку я из-за своей преждевременной карьеры модели училась не слишком много, то на меня это производит впечатление.
Мы долго говорили о разных дальних странах. Он рассказал мне, как огромен мир и как незначительны по сравнению с этим мои проблемы. Мне это понравилось. Мы целовались под луной.
Через неделю мы занимались любовью. У меня это было в первый раз. Мне не очень понравилось.
Я стараюсь есть меньше, но у меня это не получается. Моя борьба с едой очень напряженна. Поэтому я решаю принимать слабительное. Недавно я разработала неплохую технику, чтобы тошниться. Достаточно засунуть два пальца в горло, и все сразу оказывается в унитазе.
Я спрашиваю Джима, не слишком ли я полная.
— Мне нравятся полные, — отвечает он.
Я говорю, что до того, как потолстеть, я была такой красивой, что работала топ-моделью и хотела стать Мисс Вселенной. Он отвечает, что для него я самая красивая девушка во вселенной.
Чтобы сохранить это приятное впечатление, я предлагаю не заниматься любовью в этот вечер, и мы расстаемся, ограничившись поцелуем. Это удваивает мою решимость. Я возьму свое тело в руки. Я стану Мисс Вселенной!
Я уговариваю мать сделать мне липосакцию. Мной опять занимается Амброзио ди Ринальди, этот Микеланджело скальпеля. Под местной анестезией я вижу все, что происходит. Мне в ляжки вставляют толстые трубки, потом включают насос. Со звуком дизельного двигателя он начинает выплевывать жидкость в прозрачные цилиндры. Вначале я удивлена тем, что он качает только кровь, и я опасаюсь, что останусь совсем без крови. Но постепенно жидкость становится прозрачнее и светлее и, наконец, делается слегка розоватой и густой. Как шантийи с гренадином. Амброзио ди Ринальди объясняет, что должен вводить трубки в различные места, чтобы не было дырок, или, как это называется на его жаргоне, «эффекта волнистого железа».
Возможно, что Амброзио стоит очень дорого, но, к счастью, он считается мастером по борьбе с волнистым железом.
После густой консистенция становится пастообразной. Мне удаляют излишки с ляжек, что особенно меня радует, поскольку даже в анорексический период я больше худела сверху, чем снизу.
После выхода из клиники Джим приносит мне цветы. Но теперь, когда я худая и красивая, не может быть и речи о том, чтобы оставаться с типом, которому нравятся толстые!
Я хочу быть Мисс Вселенная.
81. Игорь. 17 лет
Я жаловался на колонию для несовершеннолетних в Новосибирске, и был не прав. Дурдом в Брест-Литовске намного хуже.
В колонии нам давали тухлые обрезки, здесь мяса нет совсем. Кажется, это возбуждает психов.
В колонии матрасы кишели клопами. Здесь мы спим в гамаках из стальной проволоки.
В колонии воняло гнильем, здесь пахнет эфиром. Там все было грязное, здесь все чистое.
Я жаловался, что в колонии по ночам раздаются крики. Здесь раздается смех. Это ужасно — смех.
Здесь у меня только один сосед. Александрей.
Он говорит сам с собой всю ночь. Он утверждает, что мы все умрем. Что четыре всадника Апокалипсиса уже оседлали коней. Огонь, железо, вода и лед пройдут сквозь нас, и мы заплатим за свои ошибки. Потом он становится на колени и молится. Потом часами орет: «Искупление! Искупление!» — и бьет себя в грудь. Вдруг он останавливается, замолкает, а потом хнычет всю ночь: «Я умрууууууу».
Вчера Александрей умер. Я его убил. Я против него ничего не имел. Я скорее хотел оказать ему услугу. Я его задушил носком, чтобы избавить от этой жизни, в которой он потерялся. В его взгляде я прочел скорее благодарность, чем злобу.
После этого санитары потащили меня в отделение нервно-сенсорной изоляции. В сталинские времена это использовалось в качестве пытки. Таким образом убирают с глаз долой сумасшедших, которых невозможно контролировать. Санитары говорят, что после месяца нервно-сенсорной изоляции пациенты забывают, как их зовут. Если их поставить перед зеркалом, они говорят: «Здравствуйте!»
