Список для чтения - Адамс Сара

По средам там было поспокойнее, поэтому Наина и решила, что среда будет днем покупок. Она всегда говорила, что в этот день ниже шансы наткнуться на кого-нибудь знакомого, потому что подобная встреча могла превратить десятиминутный поход за покупками в часовое светское мероприятие.

Немногочисленные люди входили и выходили из магазинов, в витринах которых красовались манекены, облаченные в драгоценности и великолепные ткани, но большинство толклось у прилавков с фруктами и овощами или бродили вокруг Центральной мечети Уэмбли. Мукеш помахал своему соседу Насиму и его дочери Нур, которые поедали из одного пакетика маниоковые чипсы. С тех пор как умерла Наина, он разговаривал с ними не больше нескольких минут, но всякий раз, как видел Насима и Нур во время школьных каникул, они озаряли его день.

Наконец Мукеш подошел к своей любимой лавке в тени навеса, переполненной всеми видами свежих и ароматных овощей. Здесь кишмя кишели покупатели, тележки, дети. Мукеш ощутил, как к горлу подкатывает паника. В дверях стоял Нихил, словно поджидая его.

– Привет, Мукеш!

Нихилу тридцать, он сын знакомого по мандиру. Так что в знак уважения он должен называть Мукеша «Мукешфуа», что означает «дядя Мукеш». Старик промолчал, не желая быть дядей этому молодому человеку, у которого пока еще были свои волосы и зубы, которому было еще далеко до жировых складок на животе, в отличии от Мукеша, не расстававшегося с ними последние десять лет, поддерживая их диетой из риса, бобов и кадхи^[6]. Ему больше нравилось чувствовать себя другом Нихила, чем еле ковыляющим старым дядей.

– Здравствуй, Нихил, – ответил Мукеш. – Можно мне бобов, побольше, и немного бамии?

– Интересно, что ты готовишь сегодня, Мукеш?

– Ты знаешь, что я готовлю.

– Это была шутка. Ты же знаешь, что бобы и окра не сочетаются в еде? Приготовь что-нибудь другое. Хоть раз, Мукеш.

– Знаешь, молодой человек, тебе бы следовало называть меня «дядей»! Я должен рассказать матери о твоей дерзости. – Он улыбнулся про себя, как бы Мукеш ни старался, ему никогда не удавалось заслужить уважение, которым пользовалась Наина. В их семье она была публичной фигурой, проводила сатсанги^[7] в храме по субботам и вела бхаджаны^[8]. Люди помоложе и ее сверстники относились к ней с почтением.

Мукеш смотрел, как Нихил лавирует между покупателями. Наконец он вручил старику синий пакет, наполненный зеленью, в нем было много окры и бобов маш, но Нихил добавил и других овощей. Не зря его лавка называлась «Разнообразие продуктов».

Мукеш сдержанно поблагодарил и сквозь толпу покупателей стал проталкиваться обратно на улицу, где сигналили машины, из их приоткрытых окон ревела разнообразная музыка.

Когда он достиг начала своей улицы, то зашагал живее, подгоняемый спуском, дойдя до дома, отпер дверь, проковылял в кухню и там распаковал свои покупки. Лучшими приобретениями сегодня были шпинат, кориандр и несколько булочек, идеальных для пав бхаджи^[9], которое Мукеш не знал, как готовить. Наконец он уселся перед телевизором.

Обычно после того, как он заканчивал распаковку покупок, Мукеш садился в кресло перед телевизором, задрав ноги, пил горячий, в меру сладкий чай (такой всегда готовила Наина, а теперь ему приходилось заваривать из чайных пакетиков), и включал индийский развлекательный канал или новости – тогда комнату заполняли звуки, смех, серьезные дебаты о международных отношениях, это помогало отвлечься от пустого кресла Наины рядом и оглушающей тишины, которая встречала его каждый день вот уже два года.

Несколько месяцев после смерти Наины Мукеш не мог спать в их постели, потому что пребывание там в одиночестве было сродни ночевке в чужом доме.

– Должно пройти время, папа, – говорила Рохини, а Вритти постелила ему постель в гостиной.

– Не может же он спать там вечно, все равно вернется обратно, – шептала сестрам Дипали, подоткнув отцу одеяло. Странная смена ролей, которая заставляла его испытывать безмерное чувство стыда. Он не может ощущать себя полноценным, когда его половинки нет.

– Папа горюет, но скоро поправится. Я не могу заставить себя пойти в спальню, но нам надо разобрать мамины вещи. Она держала их в таком беспорядке! – шептала ей в ответ Рохини.

Он лежал на диване в гостиной, прикрыв глаза, силясь заглушить звук их мягкого, утешительного смеха. Мукеш – отец, он должен присматривать за своими девочками, но не мог – не знал, как это делать без Наины.

Прошел год, и началось Время-Вечного-Покоя-Мукеша-Пателя, молчаливая, одинокая стадия горя, когда все, кроме тебя, зажили новой жизнью. Рохини, Дипали и Вритти настаивали на том, чтобы, наконец, разобрать комнату Наины.

– Папа, нельзя больше откладывать, пора начинать жить дальше.

Они разбирали по кусочкам жизнь своей матери, структурируя организованный хаос, в котором жила Наина. Дипали, у которой была аллергия на пыль, вызвалась приготовить им обед. В тот день его дом вновь наполнился жизнью, но совсем по другим причинам. Слушая, как Дипали в кухне замешивает тесто, Мукеш стоял в дверном проеме их с Наиной спальни и наблюдал за Вритти и Рохини, которые не догадывались о его присутствии. Он был словно безмолвный и невидимый призрак в собственном доме.

Рохини, взяв на себя инициативу, выкрикивала Вритти указание достать из-под кровати сложенные там коробки. Сама хаотично металась по комнате, убирала гребень в коробку из-под обуви, складывала шали в большой чемодан на колесиках, упаковывала горсти браслетов. Мукеш наблюдал, как они вытаскивали из-под кровати коробку за коробкой. Вритти опустилась на колени и, прижавшись щекой к ковру, шарила рукой налево и направо, пока не раздались звон и бряканье.

– Боже! Что ты наделала? – простонала Рохини, уставившись сверху вниз на сестру.

Вритти достала коробку, обнаружив полупустую баночку из-под йогурта с разными сережками, затем появилась еще одна с фотографиями, которые так забавляли девочек, когда они были маленькими. Сидя на коленях у Наины или Мукеша, дочки расспрашивали об их одеждах с узором пейсли^[10] и ярких аляповатых шароварах. Мукеш всегда считал, что они выглядели модно, но девочки только посмеивались над ними. Потом дочери вынули несколько пустых пластиковых контейнеров, и, наконец, появилась покрытая пылью библиотечная книжка.

Вритти на секунду сбавила темп, рассматривая книгу, а Рохини опустилась на колени рядом с сестрой.

– Папа, – громко позвали они, по-прежнему не догадываясь, что он находится всего в нескольких футах.

Дипали тоже прибежала на крик.

– Мамина книга… то есть библиотечная, – сказала Рохини. – Я думала, что все вернула, но, видимо, эту пропустила. – Она показала ему книгу, и он подошел, не веря своим глазам. Словно эта пыльная, липкая, неприглядная книжка была миражом. Когда прежде он видел другие свидетельства жизни Наины, то почти ничего не чувствовал. Но сейчас, при виде этой книги, с серыми разводами пыли на глянцевой обложке, было ощущение будто его жена с ними в комнате. С тремя дочками и с одной из любимых книг Наины, он на секунду, только на секунду, почувствовал себя не таким одиноким.

Когда-то на прикроватной тумбочке Наины высилась огромная стопка библиотечных книг. Они сопровождали ее и в последний год жизни. Жена вновь и вновь перечитывала свои любимые книги. Мукеш теперь жалел, что не расспросил ее, о чем они были, что ей в них так нравилось, почему она чувствовала потребность вновь и вновь возвращаться к ним. Он жалел, что не читал книги вместе с ней.

И теперь все, что у него осталось – одна библиотечная книжка «Жена путешественника во времени».

Тем вечером в спальне, освобожденной от Наининого хлама, Мукеш раскрыл книгу, чувствуя себя незваным гостем. Это была не его книга, она выбиралась не для него, и, быть может, Наина не хотела, чтобы он ее читал. Мужчина заставил себя прочесть одну страницу, но остановился. Слова не складывались в смысл. Он пытался найти в черных буквах на пожелтевших страницах послание от Наины, но его не существовало.