Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра
У северной оконечности Барры низкий каменистый остров прикрывает собой от ударов волн полоску берега с милю длиной. Между этим островком и Баррой лежит мелководный пролив, в спокойных водах которого пышно разрослась морская трава, — здесь обыкновенно и кормятся гусиные стаи. Сейчас Белощек низко летел над песчаной отмелью, раскинувшейся к югу от островка, где с оглушительным грохотом взрывались мощные валы, взвихриваясь крутовертью пены. Его обдало брызгами, словно дробью. Белощек продолжал лететь вслед за катившимися на берег бурунами, но, хотя уже наступило время отлива, он не замечал никаких тому признаков. Белые от ярости волны по-прежнему высоко вздымались, заливая серебристый песок, подкатываясь к извилистому валику из водорослей и прибитых волнами предметов — границе подъема воды во время прилива.
Жизнь Белощека определялась чередованием приливов и отливов. Он знал их повадки и ритм, как знают прочие птицы время восхода и захода солнца, и продолжавшийся прилив, тогда как должен был начаться отлив, был так же непостижим для него, как если б солнце остановилось на небе.
Гусь обогнул островок, но, еще не достигнув мелководья, где он зачастую находил себе корм, понял, что из-за странного прилива, слишком высоко стоявшего над морской травой, ему не добраться до нее. Он опустился над зарослями морской травы и стал всматриваться в мутную воду. В отличие от уток гуси не ныряют за кормом; они разыскивают пищу на мелководье, вытягивая под водой во всю длину свои шеи и переворачиваясь вниз головой, так что хвост почти вертикально торчит из воды. Белощек предпринял несколько погружений с целью разведки, но колышемые течением лентообразные водоросли были недостижимы и только дразнили его.
Теперь туча сплошь закрывала все небо, кроме узенькой полоски на востоке; погасли последние пурпурные отблески солнца, и внезапно наступил ночь. Белощек ждал отлива. Он ждал его целый час, голод и одиночество наполняли его жгучей болью. С залива доносился постоянно нараставший рев прибоя, и он знал, что таинственные валы Атлантики стали еще выше. Но воздух был по-прежнему мертвенно недвижен и безветрен.
Через час Белощек заметил еще одну несообразность. Вода над морской травой не убывала, но вопреки всему поднималась и уже стояла на фут или два выше границы прилива.
Разумеется, Белощек не обладал способностью дедуктивного мышления, зато он прекрасно умел отличать, что обычно и что необычно в настроении и повадках воздуха и моря. И он знал, что волнение на море при полнейшем безветрии и вода, прибывавшая, когда ей следовало идти на убыль, есть ни с чем не сообразная нелепость. Впрочем, он едва ли думал сейчас об этом: гренландские фьорды и гнездовья неодолимо манили его, и полет через океан нельзя было откладывать надолго.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Вдоль западного побережья Внешних Гебрид море раскинуло огромное песчаное покрывало. Там, где наносы были недосягаемы для прилива, штормовые ветры согнали их в дюны; густые корни и иглистые листья тростника, словно якоря, закрепили белый песок, воздвигнув преграду против новых вторжений океана. На острове, по ту сторону дюн, сползавший с них песок перемешался со слоями торфа, образовав широкую полосу плодородной почвы, которая полого поднималась к лежащим за ней холмам. Это махэйр, богатый известью и гумусом. Здесь растут сладкие травы, вика и клевер, раскинувшись сочным зеленым ковром, и фермеры возделывают свои полоски овса, ржи и картофеля.
Белощек нередко кормился на махэйре, где был отличный корм. Но это значило, что нужно удалиться от моря, а он инстинктивно питал глубокое недоверие к суше, даже к полоске махэйра, лежавшей так близко к океану, что она как бы составляла его продолжение. Теперь, когда он утратил былую уверенность в себе, рожденную принадлежностью к стае, его недоверие к махэйру еще больше усилилось. Он снова перекувырнулся над зарослями морской травы и, вытянув шею, попытался дотянуться до зеленых ростков, но они были слишком далеко внизу — придется сегодня кормиться на махэйре.
Он взлетел, пересек дюны, и оттого, что под ним расстилалось не море, а суша, его охватила смутная тревога.
По белесым полоскам чистого песка, которые тут и там виднелись на бурых участках земли, поднятой фермерскими плугами, он во тьме различал поля. Он полетел дальше, покуда по более темному оттенку махэйра не догадался, что под ним невозделанный луг. Тогда он опустился на землю и тотчас же начал щипать траву. Он срывал травинки и клевер у самой земли, время от времени запуская клюв в песок в поисках корней лютика, своего любимого лакомства.
Спустя час или два он полетел обратно, в укромное местечко на подветренном берегу острова, попить и поесть песку, необходимого ему для пищеварения. Смешанный с содержимым желудка песок служит птицам как зубы млекопитающим. Его голод утих, но он снова полетел на махэйр кормиться. Теперь он делал это не торопясь, оставляя нетронутыми траву и клевер и выбирая только корешки лютика и мясистые узлы листьев у их основания.
Часа за два до рассвета он наелся и перестал щипать траву. В обычных условиях он, прежде чем лететь в открытое море, подождал бы восхода солнца, но в эту ночь его терзала тревога и беспокойство, смущало странное поведение океана, и он стремился к единственному успокоению, какое только знал, — стремился в открытое море. Там он отдохнет до рассвета, а потом отправится в долгий полет — в Арктику.
Едва он успел пересечь полосу прилива на пути в открытое море, как ему попался навстречу пестробрюхий большой буревестник. Буревестник летел вяло и сбивчиво, смутно выделяясь на сером ночном небе. Гусь знал, что буревестник — птица далеких океанских просторов, лежавших вдали от суши, птица вроде альбатросов и тайфунников, которые в еще большей степени были обитателями открытого моря, чем даже белощекие казарки. Хотя в основном их жизнь и проходила в море, казарки все же были крепко привязаны к земле и, не считая времени перелетов, редко удалялись больше чем на десять миль от отмелей, где кормились каждую ночь. Буревестники же так сторонятся суши, как большинство сухопутных птиц сторонится моря.
Белощек летел четверть часа над морем и за это время увидел еще двух буревестников, подобно призракам проскользнувших по ночному небу. И тут странное приближение к суше морских птиц открыло ему смысл других непостижимых событий ночи, он понял теперь, что значили громадные, глубинные, не гонимые никакими ветрами валы, и клубы облаков, стремительно затянувших на закате все небо, и этот загадочный высокий прилив. Где-то там, далеко в море, бушевал яростный шторм, двигавшийся на восток, к европейскому побережью, и морские птицы, ища спасения, летели от него.
