Дж. м. Ледгард - Погружение
Многие ее знакомые не понимали, в какой стране живет профессор Дэниэль Флиндерс, и может ли она найти в своей жизни место для длительных отношений. Дэнни странная, говорили они. Жесткая. Непонятная. В чем-то они были правы – как минимум в том, что она всегда занималась сексом по своим правилам и поэтому считала сексуальных партнеров чем-то одноразовым, вроде партнеров по сквошу. Но вообще-то честнее было бы сказать, что она, самый молодой «пожизненный» профессор Имперского колледжа в Лондоне, читающая также лекции в Швейцарской высшей технической школе Цюриха, принадлежала к тем успешным молодым людям, которым довелось пожить в стольких местах, что назвать какое-то из них домом уже не получается. А любой друг, который назвал бы ее непостоянной, на самом деле не был ей другом, потому что верность была одной из главных ее добродетелей. Она никогда не сидела на месте – но она не убегала от прошлого, не пыталась изжить детскую травму, не была эмоционально нестабильна, ничего такого. Наоборот, это родители сделали ее такой, какой она стала. Ее отец был австралийцем, а мать родилась на Мартинике. У нее были братья. Счастливая, сплоченная семья. Она росла в Лондоне, в Сиднее, на Лазурном Берегу – и все эти места повлияли на нее. Цвет кожи Дэнни, разнообразие одежды, привычек и манер выдавали креольское происхождение. Она очень ценила родной язык. Она считала предательством выбор английского вместо французского всего лишь из-за удобства. Она была широко образованна – как мыслители эпохи Возрождения, которые прежде всего ценили гуманитарные знания. Те, кто пытался ее очернить, никогда не видели ее за работой – ей могло не хватать усидчивости, но она компенсировала ее вдохновением. Многие пытаются придумать, куда бы приложить свой ум, а Дэнни была поглощена математикой. Одним из ее разделов, который называется биоматематика. Если не вдаваться в подробности, можно сказать, что она пыталась понять жизнь, зарождающуюся в самых темных уголках планеты в то время, когда человечество из бессмысленного роя стало объединяться в куда более изящные, но мелкие и еще более бессмысленные группы. Она, конечно, признавала, что то, чем она занимается, слишком сложно и угрожающе звучит, чтобы привлечь широкую аудиторию. Но здесь, на железнодорожной платформе, в первый день рождественских каникул ей не хотелось об этом думать.
На гравийной дорожке за платформой показалась лошадь, тянущая за собой тележку. Молодой человек, спрыгнувший на землю, помахал Дэнни. Когда она подошла, он уложил ее багаж и помог ей сесть, накрыв колени пледом. Щеки у него были рябые, и от него пахло молоком. Кажется, в прошлом году она его не видела.
– Мы медленно поедем, – сказал он. – Готовы?
Она глубоко вдохнула свежий, словно густой воздух:
– Как здорово вернуться.
– За кем другим мы бы такси отправили, но управляющий сказал, что мадам Флиндерс предпочтет тележку. Вон сзади даже покупки лежат.
Она обернулась и увидела фазанов, поросенка, мешки с углем и конверты.
Тележка выехала на главную дорогу. Юноша держал вожжи очень небрежно, и ей вдруг показалось, что она его знает, просто забыла имя. Она каждый год приезжала в отель «Атлантик» после рождественской корпоративной вечеринки и возвращалась в Лондон в сочельник поездом «Евростар».
Только-только миновало обеденное время, но уже темнело. Пошел мокрый снег. Мимо проехал «рено», светя желтыми фарами и глубоко зарываясь в снежную кашу. Кажется, у него слишком быстро работали дворники.
Они свернули на замерзшую, изрытую колеями тропку между полями. Колеи постепенно скрывались под снегом. Ехать пришлось довольно долго, но наконец показалась засыпанная щебнем дорожка и вывеска с названием отеля. Они миновали ее и дальше поехали по английскому парку. По сторонам от дороги белели овцы, стояли дубы, а всухую сложенная каменная стена врезалась в лес, подобно стреле. Опустился туман, скрывая море, и, когда тележка добралась до отеля, она воскликнула: «Ура!» Но, сойдя на землю, замялась. Первый шаг в отпуске очень важен. Все в Лондоне стоит времени, а не только денег. К снегу она привыкла. Поэтому, хотя лицо и руки уже занемели от холода, она решила пойти на пляж. Зарегистрироваться можно и потом и сразу же залезть в горячую ванну. И никакой работы! После ванны она посмотрит какой-нибудь фильм и поужинает.
– Занесешь вещи, Филипп? – Она припомнила его имя. – Я еще погуляю.
– Зажечь камин в вашей комнате?
– Да, спасибо. И приготовь, пожалуйста, чай, – она взглянула на часы, – примерно через час.
– Непременно, мадам. Мы будем ждать вас.
Она поплотнее замотала шарф, застегнула доверху плотный черный жакет и пошла через лужайку в сторону сосен. Небольшая рощица казалась красивее и как-то уязвимее, чем в прошлом году, – климат изменился, часто случались шторма, на капельках смолы присохла соль. Ей нравилось ощущение мороза и снег под ногами. Вдалеке вздымались желтоватые дюны. Взобравшись наверх, она наконец увидела пляж, тянувшийся сколько хватало глаз, темно-коричневый, изогнутый. Где-то посередине торчал обломок скалы, который она так любила. Сбежав вниз, она дошла до камня. Ей нравилось представлять, что это алтарь.
Острые края кололись даже сквозь высокие сапоги. Она совсем забыла об этом – помнила, как бьются о камень волны, но не помнила об этих острых краях, где камень слоился и раскалывался. Вспомнив детство, она попыталась посмотреть вокруг глазами ребенка. Увидела морских звезд и крабов – и забыла, как они называются. Она настолько детально изучала морских обитателей, что ей пришлось очень постараться, чтобы не думать о мелочах: как двигаются морские пиявки или что яркие пятна на камнях скрывают в себе миллиарды микроскопических существ.
Песок здесь походил на сахар-сырец, а у края воды, куда она спустилась, – на демерару. Вода была мутная, на берегу, на крупной гальке, лежали ракушки и водоросли. Кажется, недавно был шторм. Ей очень захотелось снова прикоснуться к океану. Сняв перчатки, она присела на корточки и опустила руки в воду. Скоро они потеряли чувствительность. На работе она занималась как раз океанскими глубинами, но сейчас ей хотелось просто смотреть на игру ветра и полет чаек. Она пришла посмотреть на море, а не на океан.
У стойки регистрации горел камин. Древний компьютер с табличкой абрикосового цвета бесполезно стоял далеко за стойкой, как символ, как напоминание об эпохе, когда вычислительные машины были огромными, медленными и неповоротливыми, когда их не считали чем-то само собой разумеющимся. Половину холла занимала елка, украшенная, по местному обычаю, сухими цветами, блестящими гирляндами и золотыми свечками. Пока улаживали формальности, она прихлебывала горячий чай. Вписав свое имя в огромную конторскую книгу перьевой ручкой, она получила латунный ключ. Портье провел ее через холл и курительную комнату к старинному лифту, над дверью которого горело английское слово U P, но она предпочла подняться по лестнице. Ее номер был в задней части отеля, на третьем этаже, как она и просила. Он состоял из спальни и гостиной с большим шелковым туркменским ковром. Эта часть отеля сохранилась с тех времен, когда здесь была усадьба. Потолочные балки тогда вымачивали в молоке целый год, чтобы они стали крепче. Из окон виднелись лужайки, сосны и пляж, а ночью, наверное, будет виден маяк. На кровати лежала написанная от руки записка, уведомлявшая, что в третье воскресенье Адвента гости, по традиции отеля, могут поужинать супом из лобстера и другими блюдами в кухне отеля без дополнительной платы. Суп будут подавать в сине-белой супнице мейсенского фарфора, а приборы будут позолоченные. Она переложила записку на тумбочку и разделась.
