Иштван Сабо - Плоды первого урожая
— Спасибо, — с запинкой вымолвила она, — вроде ничего…
— Имре что поделывает?
— Сейчас жатва идет…
— На этой… общей земле?
— Да.
— Пшеницу убирают?
— Пшеницу.
Старик, неопределенно хмыкнув, обводит взглядом долину, затем опять обращается к невестке:
— Как, наладилось у них хозяйство?
— Наладилось… но пока еще нелегко приходится.
— Эка беда! Любое дело поначалу трудно… Пшеница хорошая уродилась?
— Не сказать чтобы очень хорошая. Засеяли поздновато.
— Да и зима суровая выдалась.
Эржи себя не помня стоит перед стариком…
А дядюшка Михай все не сводит глаз с невестки. До чего славное, приятное лицо у этой молодицы, глаза карие, живые и лоб высокий — знать, умница!.. Пряди волос мягко выбиваются из-под красной косынки.
— Ну а ты как?..
Эржи вспыхивает до корней волос и опускает глаза.
— Спасибо… Я уже на седьмом месяце…
Старик одобрительно кивает и делает невестке знак рукой:
— Неси корзинку в дом, я сейчас приду.
Он выжидает, пока Эржи не скрылась за дверью, а затем со всей поспешностью, на какую способен, направляется к грушевому деревцу.
Все три груши уродились на славу. Желтоватыми наливными бочками они ласково улыбаются сквозь темную зелень листвы. Старик берет ближнюю, и груша сама отделяется от ветки, давая понять, что она и впрямь созрела. Дядюшка Михай срывает и остальные, подносит их к лицу, и от дивного, сладостного аромата у него чуть кружится голова. Он бросает прощальный взгляд на малое обобранное деревце и идет к дому.
Эржи уже успела выставить обед на стол и теперь наводит порядок: застелила старикову постель, смахнула пыль с мебели и принялась полотенцем выгонять из комнаты мух.
Дядюшка Михай с грушами в руках неловко подходит к ней.
— Эржи!
— Ой, до чего хороши! — радостно воскликнула невестка. — С какого дерева, отец?
— С какого? — Старик довольно прищурился. — Тебе и невдомек… Я сам прививал шесть лет назад. Маленькое такое деревце, в углу виноградника. В этом году дало первые плоды.
Эржи не отрываясь смотрит на груши; видно, ей не терпится попробовать их на вкус… Старик неуклюже протягивает к ней ладонь.
— Отведай…
Эржи попятилась.
— Что вы, отец, как можно!.. Вы сажали, значит, ваш и урожай.
Дядюшка Михай изумленно уставился на невестку.
— С какой это стати — мой урожай? Ты что, обычая не знаешь?
— Какого обычая?
— С первого урожая поначалу беременной женщине отведать положено… Бери-ка себе две.
Эржи смеется счастливым, застенчивым смехом и берет с ладони свекра одну грушу.
— Но почему… мне положено?
— Неужто и в самом деле не знаешь?
— Не знаю, отец.
— Да уж откуда вам, молодым, наши давние обычаи знать!
— Какой же это обычай?
— Чтоб плодородным было дерево… Благословенным, как лоно той, кто впервые отведает его урожая…
Эржи, посерьезнев, трепетно, чуть ли не благоговейно надкусывает, блеснув глазами.
— Ой, до чего вкусно, отец!
Старик судорожно сглатывает, почувствовав, что сердце его вот-вот разорвется, до краев переполненное небывалой радостью.
— Ешь, коли вкусно… Пусть та груша всегда приносит обильный урожай. Вам его собирать…
Он устало присаживается к столу и, пока ест, прикидывает про себя, как после обеда он вместе с Эржи отправится в деревню. Подле молодых, глядишь, и не будет ему так зябко… а может, и по дому сумеет им чем помочь. А там как знать, вдруг и внука дождется… Главное, собраться, не откладывая, и переселиться к молодым, а не то останется он тут один, и окончательно застынет в нем жизнь — в самый-то разгар знойного лета!
Перевод Т. Воронкиной
