Андрей ААрх - Барбадару и его Женщина
Я промолчал. Годы жизни научили не задавать лишних вопросов, особенно в такой ситуации — сама ведь рассказывает, можно и подождать пару минут. Она действительно продолжила.
— Толик с двумя товарищами покупает купе в поезде и едет в Варшаву, где их в заранее оговоренное время ждет немец с сумкой пистолетов. В основном газовых — настоящие он возит только по спецзаказу и с предоплатой. Набрав пистолетов и упаковав их на дно сумок они закупают различные вибраторы, видом понеобычнее и кидают сверху, а потом кладут свои вещи. Таможенники, найдя под вещами вибраторы обычно удаляются, решив что уж если они нашли ЭТО, то искать больше нечего.
Вдруг она побежала по идушей под уклон улице и с разбегу, как девченка, покатилась по скользкой укатанной школьниками дорожке. Я погнался за ней, догнал, еле устояв на ногах, она схватила меня за руку и мы свернули в ничем не отличающийся от других двор и прижав палец к губам Маргарита сказала:
— Я покажу тебе секретную тропу, только ты никому не рассказывай. Для начала запомни этот двор.
Я оглянулся. Двор как двор, брусчатка, фальшивый колодец посредине, две лавочки, три старых дерева, задубевшее на морозе и потому похожее на цветной забор, белье, темные окна со спящими за ними людьми, все как обычно. Я пожал плечами, а она, поправив мне шарф продолжила:
— Смотри, мы заходим сейчас в эту парадную, — с этими словами она завела меня узкий с откровенными кучами мусора подьезд, — это черный ход. Поднимаемся наверх…
На лестнице было абсолютно темно. Я достал Зиппо и освещал путь как Прометей.
Лестница была загажена сплошь и рядом. Ступеньки проржавели и грозили ежесекундно обрушиться под ногами, поскрипывая и постанывая в такт нашим шагам.
Маргарита бесстрашно шла впереди, а я с замиранием сердца брел за ней, придерживаясь рукой за сырую стенку, потому что перила у этой лестницы отсуствовали. Подьем длился долго, так долго что у меня замерзла рука с Зиппо и занемели ноги, а Маргарита, подбадривала меня как мама уставшего от похода по магазинам ребенка. Наконец-то подъем кончился. Мы оказались на лестничной площадке, Маргарита толкнула дверь и мы вышли в совсем другой двор, наверху спуска, залитый светом вышедшей луны. Свежевыпавший снег ровным ковром покрывал его, а посредине стояла аккуратная, рано украшенная елочка, которую охранял сказочный снежный гриффон в белой шапке.
— … и к тебе не пройдешь, не оставив следа, а зачев этот след, — предостерегающе пропел БГ.
Маргарита повернулась ко мне и сказала:
— Почти пришли.
Она взяла меня за руку и повела за собой. Свернула, попав в другой двор поднялась по лестнице на третий этаж, открыла ключом дверь и прижав палец к губам завела меня внутрь.
В прихожей было абсолютно темно, ее рука выскользнула из моей и я стоял не шевелясь, чтоб не задеть что-нибудь в темноте. Что-то холодное и мокрое тронуло мою руку, потом ткнулось в ногу, зажегся свет и я увидел двух огромных ньюфаундлендов дружелюбно смотревших на меня. Я не люблю собак и не знаю как себя с ними вести, поэтому я тоже стоял и смотрел на них и если бы у меня был хвост я, может, тоже помахал бы в ответ. Хвоста у меня не было, но собаки, очевидно поняли, и та что покрупнее заулыбалась, вывалив большой розовый язык.
— Кобели? — спросил я повинуясь безумной догадке.
Маргарита взглянула на меня удивленно и ответила:
— Нет, суки, а какая разница?
Я облегченно вздохнул, и не стал пояснять, но она видимо, поняла, смутилась и повела меня в гостиную, попросив подождать минутку, пока она приберет у себя в комнате.
Собаки составили мне компанию и, вежливо пропустив вперед, вошли следом.
В гостиной стояла стандартная мебельная стенка, диван и журнальный стол.
Необычность комнате придавала огромная, во всю стену, картина «Три медведя», довольно неплохо скопированная с известного оригинала. Пораженный неожиданным выбором сюжета больше чем существованием данной настенной живописи вообще, я спросил вернувшуюся Маргариту, об авторе, на что она, махнув рукой небрежно сказала:
— А, мама балуется, — и повела меня к себе.
Я так и не узнал как выглядит ее комната. Картины на стенах, стеллаж с книгами, большая ваза на полу возле балконной двери, вот и все что было создано для меня капризной луной. Мы любили друг друга не включая свет, не останавливаясь и почти не разговаривая. Временами диван начинал скрипеть невыносимо громко, она охвативала меня руками, мне приходилось замирать и я шепотом чертыхался и умолял ее выбросить завтра эту дурацкую кровать, обещая купить новую, а она заходилась в беззвучном смехе, царапая меня твердыми, как у девочки, ягодами груди, я целовал ее лицо, ее тело, я не мог остановится, она стонала тихо-тихо, чтоб не разбудить маму и я прижимал свое ухо к ее губам, чтоб слышать ее шепот, чтобы не упустить ни одного стона сорвавшегося с ее губ, чтобы чувствовать ее прерывистое дыхание.
Я ушел рано утром, она проводила меня до дверей вместе с молчаливыми собаками, поцеловала на прощание выскочив на лестницу нагишом и исчезла за обитой дермантином дверью. Я взял такси, приехал домой и завалился спать.
Проспав до двух я проснулся совершенно разбитый. К счастью была суббота и не надо было ехать на работу. Превозмогая головную боль я встал, выпил таблетку и кофе.
Вспоминая события вчерашней ночи с досадой осознал что забыл у Толика дипломат с видеокамерой и документами. Надо было ехать. Я решил не откладывать это в долгий ящик, натянул джинсы, свитер, куртку и вышел на улицу.
Опять шел снег и день уже начинал сворачиваться на ночь, солнце едва угадывавшееся за светлым пятном в тучах висело низко над горизонтом. Я решил пройтись пешком и, подгоняемый морозцем, двигался быстро, огибая одиноких прохожих.
На углу сидела замерзшая бабка и продавала неожиданно красивые вишнево-алые розы. Я решил сразу после Толика заехать к Маргарите.
— Сколько? — спросил я.
— Две на дорал, — бодро ответила бабка и посмотрела на меня вызывающе выцветшими слезящимися глазами. Я усмехнулся, достал двадцатку и сказал:
— Беру все.
Бабка засуетилась руками, схватила деньги и сказала:
— Милок, а сдачи-то у меня и нету… Тут всего тридцать пять…
— Ладно, бабка, будешь должна, — строго сказал я.
Она согласно закивала, завернула мокрые стебли в газетку и пожелала мне всех земных благ о существовании которых узнала за свою жизнь. Я поблагодарил и пошел дальше.
Пока дошел до Толика замерз как черт, газета промокла и руки без перчаток закоченели, а на ушах перестал таять снег. Я позвонил в дверь, собираясь ограничить визит посещением прихожей, но мне никто не открыл. Я постучал, и дверь приотворилась, я вошел внутрь и застал там все как вчера, они, похоже не прекращали, только теперь там была еще и Маргарита, которую с видимым удовольствием надевал хозяин, а она сама двумя руками держала преподавателя за ягодицы и делала тоже, что умирающий от жажды делал бы с огромной ледяной сосулькой. Викуля вместе с женой преподавателя испытывали вибратор, азартно стукаясь задницами. Они увидели меня и обрадованно замахали руками.
— Я за дипломатом, — сказал я, делая вид что ничего не происходит.
— Вон он, — не отрываясь сказал Толик. — Кстати, вон твоя камера, не забудь. Мы тут поигрались…
Все захихикали. Я криво улыбнулся.
— Кому это розы, — спросил Толик. — Мне?
Я посмотрел на цветы. Тугие бутоны были покрыты каплями растаевших снежинок.
— Да, — сказал я. — Тебе. Спасибо за избавление меня от комплексов.
Они опять засмеялись, причем преподаватель в этот момент кончил и изо рта Маргариты полилась сперма. Я взял дипломат и ушел.
Волею судьбы я попал в командировку в Европу, потом меня занесло в Америку, где я прожил полгода, возненавидив китайскую еду, негров и Брайтон-бич, после опять жил в Европе, тем временем наша компания перебралась в Москву и мне никак не представлялась возможность вернуться в город моего детства.
В суете дел я почти забыл о Толике и его друзях, когда попивая кофе в маленьком уличном кафе, каких полно в Голландии да и в Европе вообще, столкнулся взглядом с молодым мужчиной, который вниметельно меня изучал. Увидев что я его заметил он улыбнулся, встал, оказавшись огромным как баскетболист-переросток и подошел ко мне.
— Макс, — сказал он, — не узнаешь? Это же я, Толик!
— Толик… Толик… Ты усы сбрил, что-ли?
Он улыбнулся и спросил:
— А больше ты ничего не замечаешь?
Я присмотрелся. В его лице явно было что-то не то. Не дожидаясь пока я соображу он радостно подсказал:
— Пластическую операцию я себе сделал, нос изменил, глаза…
Я чуть было не расхохотался. Вот уж воистину — у каждого свои комплексы.
— Зачем? — как можно серьезнее спросил я.
