Ильдар Абузяров - Воз душных кошмаров
— Хотел, Кюллики, узнать: нравлюсь ли я тебе? — глядя в глаза Кюллики, спросил Пекка, и, не получив никакого ответа — сначала от гадалки, а теперь и от Кюллики, — поспешил перевести разговор на другую тему. — Кстати, Кюллики, ты не знаешь, кто бы это мог быть, какая это девица ходила к гадалке Сонники?
— Скажи, Пекка, а как, по-твоему, — ответила вопросом на вопрос Пекки Кюллики, что ему показалось очень странным, — как, по-твоему, я была бы хорошей матерью? Я бы смогла быть примером своим детям?
— Откуда ж мне знать? — удивился Пекка.
— Ну как же? Ведь вы, мужчины, такие большие дети. Ну скажи, Пекка, как, по-твоему, какие качества во мне очень хорошенькие?
— Хотя, наверное, — перестал в свою очередь обращать внимание на глупые вопросы Кюллики флегматичный Пекка, — Тайсто — молодчина. Что-то в этом есть чертовское — жить, не задумываясь о завтрашнем дне. Жить, не жалея ни себя, ни других… А может быть, с вами, бабами, так и надо, а?..
— Ничего, ничего! — говорила своей подружке Лийсе Кюллики после свидания с Пеккой. — Скоро вы все еще больше разочаруетесь в Тайсто, хотя, казалось бы, дальше разочаровываться некуда. Впрочем, у этого Тайсто, кажется, есть тайный талант — все в мире переворачивать. Все ставить с ног на голову. Вот и мою спокойную жизнь он также однажды хорошенько встряхнул, — треплется по телефону Кюллики с Лийсой, — и я им полностью очаровалась.
Хотя он этого совсем не заслуживает. Он ведь жуткий лентяй, этот Тайсто, лентяй, мерзавец и эгоист. И он всю жизнь прожил паразитом и альфонсом. И даже в кафе он водил меня, Кюллики, за счет моего, Кюлликиного, кошелька. И зачем я тогда с ним согласилась говорить по телефону? Зачем так веселилась и смеялась полночи? Ведь как только мне, Кюллики, стало смешно и весело в первой половине ночи в компании Тайсто, мне стали сниться кошмарики во второй половине ночи в компании Тайсто. И уж совсем стало жутко по утрам и невыносимо днем, когда я попадаю в компанию к аккуратному и пунктуальному Суло, или трудолюбивому и румяному Пекке, или ко все подмечающему культовому журналисту Эсе.
И нельзя сказать, что я ничего не предпринимаю, — перечисляет свои действия подружке Лийсе Кюллики. — В конце концов я даже по твоему совету, Лийса, отключила телефон. Но вдруг возникшая тишина так сильно напугала меня! К тому же ты ведь знаешь ночью мне снятся кошмарики. А той ночью мне приснился такой кошмар! Будто я лежу себе, а рядом со мной — о ужас! прилег Тайсто. А я пытаюсь сбросить его с постели. А он, преодолевая мое сопротивление, придвигается все ближе и ближе ко мне. Продвигается к той, что я оберегаю внутри себя, к той, что я берегу, как зеницу ока, берегу, как свою любовь. И потерять которую эта гадалка Сонники — ну ты помнишь, я тебе говорила — называет ложным страхом. А этот Тайсто все приближается и приближается, норовя прикоснуться к самому важному, что у меня есть. У нас с ним уже идет просто настоящая битва за каждый сантиметр постели. А Тайсто он оказывается вдруг вовсе не Тайсто, а кем-то вроде Суло или Пекки, и тут я просыпаюсь от ужаса…
Эти кошмары вконец измотали Кюллики. Теперь она подолгу не может заснуть. А перед глазами мелькают возможные женихи: Суло, Эса, Пекка. И в каждом из них Кюллики находит что-то очень хорошее и даже достойное, стараясь думать перед сном только о приятном. Но ночью ей опять почему-то снятся ужасные кошмарики. И только в Тайсто она ровным счетом ничего не может найти положительного — ну как ни крути. Ведь всем известно, что Тайсто — порядочный паразит.
Это очень раздражает Кюллики, а потому и сегодня, может быть от чересчур невразумительного свидания с Пеккой или от излишне нервного разговора с подружкой Лийсой Кюллики вновь снятся кошмарики. Ей снится, будто к ней ползет змейкой телефонный шнур. И вот он уже опутывает ее по рукам и ногам: не вздохнуть, не продохнуть. А потом — телефонный звонок, как истошный крик матери, вдруг потерявшей собственное дитя. Он так парализовал Кюллики, так сильно перепугал, будто она проглотила этот звонок, этот огромный ледяной ночной ком, и теперь страх сковал даже пальчики ее ног, и мурашки побежали по всему телу.
И не возникло никаких сомнений: так поздно ночью мог звонить только он, Тайсто. И первые слова, которые произнесла Кюллики в тишину, подняв телефонную трубку, были:
— Ну зачем ты мне опять позвонил, Тайсто?
— Не знаю, — ответил, помолчав, Тайсто. — Я сам не знаю, зачем я тебе позвонил, Кюллики.
— Наверное, Тайсто, — съязвила Кюллики, — нет, наверняка, Тайсто, ты опять позвонил мне, чтобы всласть помучить. Ведь так, Тайсто?
— Да, — вдруг признался Тайсто. — Я позвонил, чтобы помучить тебя. Ведь я вампир, Кюллики. И мне необходима по ночам женщина, чтобы ее мучить, — ты же это знаешь лучше других.
— Прекрати сейчас же, Тайсто! — закричала в трубку Кюллики. — С тех пор как я с тобой связалась, я перестала нормально спать! Меня замучили кошмарики! У меня бессонные ночи, и так трудно привести себя в порядок после бессонной ночи! К тому же эти синяки и трещинки, я часами не могу их закрасить по утрам. Не могу со спокойной душой идти на свидания.
— Вот это новость, Кюллики! У тебя есть женихи? — с нарочитой радостью завопил в трубку Тайсто. — И с каких это пор?
— Да, Тайсто, у меня есть женихи. И, представь себе, они у меня всегда были. И даже очень хорошие и состоятельные женихи.
— Кто, кто они, Кюллики?
— Представь себе, Тайсто, это культовый журналист Эса, аппетитный булочник Пекка и даже милейший банкир Суло. Так что, Тайсто, можешь больше не беспокоиться. И перестань мне, пожалуйста, звонить по ночам!
— Ну это же полный бред! — засмеялся в трубку Тайсто. — Как могли тебе понравиться эти нелюди? Этот доходяга Эса, этот сноб Суло, а уж тем более глупый увалень Пекка! — И Тайсто как пошел, что называется, передразнивать эстетские манеры Суло, и интеллектуальный тон Эсы, и флегматичные потуги булочника Пекки!..
Столь недостойные речи Тайсто, сначала только позабавившие, к концу очень рассмешили Кюллики. Ведь самым смешным ей казался Тайсто, который обвинял Пекку в его трудолюбии, Суло — в хороших доходах и возможности вырасти по службе, а Эсу — в чрезмерной интеллектуальности и изощренном уме. В общем, всех Тайсто мог раскритиковать ни за что.
— Тайсто! — вдруг прервала Тайсто Кюллики, хотя от Лийсы не раз слышала: ни в коем случае нельзя так поступать. — Тайсто, это, правда, так забавно, то, что ты сейчас говоришь! Особенно если учесть, что ты ничего не нашел хорошего в хороших людях, которые нашли это в тебе — полном мерзавце. У тебя, Тайсто, просто талант ставить все с ног на голову в этом мире.
— Да, Кюллики, ты права, у меня есть такой талант.
— Но я тебя умоляю, Тайсто, пожалуйста, Тайсто, верни все на прежнее место! Сделай все, как было раньше, Тайсто, до встречи с тобой! Я же знаю, Тайсто, ты это можешь. Ты ведь все можешь, Тайсто. Я это знаю.
— Ты, правда, этого хочешь, Кюллики? — помрачнев, как никогда, поинтересовался Тайсто. — И ты уверена, что потом не пожалеешь об этом?
— Пожалуйста, Тайсто! — Из голоса Кюллики, как из надрезанного березового ствола, сочилась ничем не прикрытая мольба. — Пожалуйста, Тайсто, избавь меня от этих ночных кошмаров. Верни мне нормальную жизнь!
— Это очень просто сделать, Кюллики, — вдруг неожиданно легко для Кюллики согласился Тайсто. — Это очень просто сделать, Кюллики. — Хотя по его опустошенному и усталому голосу можно было догадаться: подобное решение было не из самых легких в его жизни. — Ведь для этого, Кюллики, тебе достаточно сменить позу, поменяв расположение кровати.
— Что? — боясь, что она уже упустила что-то важное, переспросила Кюллики.
— Да, Кюллики, тебе просто необходимо сменить тактику, поменяв стратегию. И если ты сейчас лежишь головой на север, а я знаю, ты сейчас лежишь именно так, отодвинь пианино и разверни свою кровать изголовьем к окну.
— И что тогда?
— Тогда я уйду из твоей жизни, и твои ночные кошмары прекратятся. И ты проснешься как ни в чем не бывало, отдохнувшая. И выйдешь замуж за кого-нибудь из этой счастливой троицы Пекка — Эса — Суло. Впрочем, ты никогда не будешь счастлива по-настоящему, потому что любовь это…
— Спасибо, Тайсто, — сказала Кюллики, как только вновь услышала о страдании, — спасибо тебе, Тайсто! — И бросила трубку.
После чего, следуя совету Тайсто, Кюллики, опершись пятками об пол, чуть-чуть подвинула пианино. Затем, приложив все имеющиеся, оставшиеся у нее после тяжелого свидания с Пеккой силы, подвинула его еще чуть-чуть. Затем, издавая жуткий скрежет, развернула свою кровать изголовьем к окну. Взбила пуховые подушки и наконец-то улеглась поудобнее.
Странное дело, но она впервые за долгие месяцы почему-то поверила Тайсто. Может быть, потому, что эта тактика — сменить тактику — показалась гениальной до простоты. И тогда, чтобы успокоиться окончательно, Кюллики решила на ночь глядя начать ругать, как это всегда делала Лийса и как только что сделал Тайсто, всех мужчин подряд. Суло — за его чрезмерную осторожность и аккуратность, Пекку — за его неповоротливость, Эсу — за его холодность. Ругать — словно считая облака. Но всех больше, разумеется, досталось Тайсто, — и чего это она, поймала вдруг себя на слове Кюллики, сказала ему спасибо, и за что, спрашивается, — ведь его надо хорошенечко отстегать плеткой — это единственное, чего он заслуживает, стегать за его лень, за трусость, за никчемство. И вот так, перечисляя мысленной плеткой все многочисленные пороки Тайсто, Кюллики сама не заметила, как вскоре заснула сладким-сладким сном.
