Элеонора Раткевич - Почти не сказки
Наутро Реми ушел с Сережей на собачью выставку. Не породу, конечно, показывать — выучку. Барбосу было ужасно одиноко. Все время рядом с ним был кто-то большой и лохматый, кто заботился, — и вдруг лохматый ушел. Барбос с горя расклевал край нового коврика, перевернул миску и улегся спать на любимую косточку Реми.
Когда большой и лохматый вернулся — а Барбос уже и надеяться перестал, — Барбос с отчаянным чириканьем рванулся навстречу Реми, зарылся в его густую шерсть и замер, отчаянно дрожа и попискивая.
— Ну, хорошая собака, хорошая, — бормотал смущенный Реми. — Ну не скули, не скули, я уже пришел.
Нет, решительно приятно, когда у порога тебя встречает собака!
И вот великий день настал. Была весна, и лужи были полны солнца. Реми шлепал по лужам, и солнце разбивалось в веселые брызги. Реми трусил слева от Сережи.
— Рядом, Барбос! — оглушительно и весело лаял Реми. — Рядом!
И Барбос летел рядом, как и положено воспитанной собаке — слева, на уровне плеча и на высоте корпуса.
— Молодец, Барбос! — лаял Реми. — Умная собака! Жизнь была прекрасна.
Братья и птицы
Сегодня у меня день рождения. У-у-у! Брат сказал, что подарит мне все-все-все, что я захочу: семь лет все-таки! Он, наверное, думает, что я опять попрошу магнитный корабль. А я знаю…
С ума спятить! И это мой брат. Птицы, надо же! Откуда у него это, в кого? В семь лет пора бы с детскими сказками кончать. Тысячу раз я ему говорил: какие птицы, что может жить и летать в атмосфере из пятнадцати процентов кислорода и семидесяти процентов всякой дряни! Так нет, подавай ему птиц. Спасибо еще, бабу-ягу не попросил. Да, но как все-таки делают эту треклятую кормушку? Ребята в классе узнают — засмеют, прохода не будет.
Ур-ра-а! Брат у меня все-таки мировой! Он достал старую книгу сказок, «Зоология» называется, Догель написал, и еще одну, совсем старую, там все написано, как делать кормушку.
Отдал за нее «Факторный анализ», между прочим, и два тома «Приключений среди машин». Кому сказать — спятить можно. Хотел бы я знать, кто из нас двоих спятил, он или я.
Ур-ра-а! Теперь у меня есть кормушка. Хотя и из пластика… Может, они теперь не прилетят? В сказке не так написано делать.
Еще бы! Там написано, что кормушку эту надо делать из дерева. Спятить можно. Я, конечно, сделал из новопласта. Откуда у нас такие деньги? У матери вот есть тарелочка деревянная, отец ей подарил на свадьбу, так ее как берегут! Из дерева! Эгоист, фантазер несчастный! Довоспитывались! Где это мы его проглядели? Эх, ты, сказочник-одиночка…
Они все-таки прилетели…
Они прилетели!!! Ночью я высыпал корм, а утром встал, и корма не было!
Они прилетали!!! Вот брат говорил, что птиц нет, а теперь пусть сам видит, они прилетели, вот!!!
Эгоист, фантазер несчастный!!!
Почему они всегда прилетают, когда я сплю? Только когда сплю? Брат говорит, что так и надо, и феи ходят только ночью, и гномы. Почему?..
Болван я с ушами! Я же его знаю, ему бы все потрогать, всюду влезть!
Сегодня ночью, когда я высыпал корм, слышу — шуршит за спиной. Он! Белый, как новопласт, дрожит весь… «Значит, это ты корм убирал? Так никаких птиц нет?» Лучше бы он спросил так, а то стоит и молчит, что я мог ему сказать?
Есть птицы, честное слово, есть! Я просто хотел как лучше! Ты бы ждал, плакал, а они все не летят. Я не буду больше, вот увидишь. Мы вместе будем корм сыпать по утрам, они прилетят, честное слово, прилетят, да что же это, спятить можно, ты что, что с тобой, есть они, и феи есть, и гномы, и птицы есть…
…Не стой босиком на холодном полу, простудишься…
Я тебе кинкажу!
Жил-был маленький зверек. Очень маленький. И его никак не звали. Даже зайца зовут зайцем, даже лягушку зовут лягушкой. А зверек очень боялся больших зверей и очень хотел быть незаметным. Совсем-совсем незаметным…
Поэтому он никак себя не называл — чтобы кто-нибудь ненароком не заметил.
Вот он и остался без имени. Симпатичный зверек, лохматый, с пушистым хвостиком — и без имени.
А еще ему нравились олени. Они веселые, быстрые, красивые, так замечательно бегают и прыгают, И зверек часто наблюдал за оленями. Совсем тихо, совсем незаметно.
И вот однажды он увидел, как на олененка напал тигр. На такого маленького, такого слабого, беззащитного олененка — такой большой, злой, страшный тигр.
Ух как зверек рассердился! Ему стало так жалко олененка, что он прыгнул и оказался перед самой тигриной мордой.
— Уходи! — закричал зверек. — Уходи сейчас же! Убирайся! Я тебе кинкажу!
Конечно, зверек хотел сказать «Я тебе покажу!». Но очень уж он испугался и рассердился, вот и сказал не совсем то, что хотел.
А тигр и сам испугался. Если бы зверек сказал «я тебе задам» или «я тебе покажу», другое дело. А что такое «я тебе кинкажу»? Что это значит? Что с ним, с тигром, собираются сделать? Может, что-то очень-очень страшное? И зверька он такого никогда не видел.
И тигр не выдержал. Он отвернулся и убежал. Убежал от маленького, слабого зверька.
Зверек и поныне живет в джунглях, и он все такой же маленький. Но теперь у него есть имя. Его зовут кинкажу, и тигры его боятся.
Код бессмертия
Умирать на рассвете не хочется. Глупо умирать на рассвете. Ночь позади, мрак рассеялся, за спиной осталось тяжкое сражение, и мы вышли из него победителями, и горизонт светится розовым золотом. Нет, положительно надо быть дурнем, чтобы, выиграв битву, умирать на пороге нового дня.
Днем умирать не то чтобы глупо, но некогда. Нужно сделать то, и это, и это, и это, и еще много чего. Днем тоже нельзя умирать, Вечером и можно, и хочется. Пора на отдых. Но небо темнеет. Подступает ночь. Закрыть глаза навек, и последнее, что они увидят, — мрак и тьму беспросветную… нет! Вечером умирать противно.
А ночью вообще не хочется ничего другого, потому что ночью невозможно поверить в утро. Но ведь должен же кто-то биться с тьмой. Очень хочется отложить меч, так и падающий из усталых рук. Но умирать здесь и сейчас, в разгар битвы — значит струсить. Так что ничего не поделаешь. Ночью умирать стыдно.
И вот, хотя казалось, что тьма пришла навек, она отступает, и клинок смущенно сияет розовым золотом. Можно перевести дух. Рассветает.
А умирать на рассвете глупо.
