Питер Кэмерон - После наводнения
А там он заказал к ужину бутылку вина, чего раньше, по-моему, с ним никогда не бывало. Дома мы спиртного не пьем, но в ресторане Роберт, как правило, выпивает за ужином пару бокалов, а я один (изредка два), но мне кажется, что раньше никому из нас никогда не приходило в голову заказать в ресторане целую бутылку, хотя так оно обычно и делается (и это, между прочим, намного дешевле: бутылку дают по цене трех бокалов, что, пожалуй, могло послужить для Роберта дополнительным стимулом). Просто это как-то немножко неудобно: плюхают тебе посреди стола целую бутылку на глазах у всего честного народа.
Когда мы вернулись домой, Джукановичи уже легли спать, а кухня прямо сияла. Было вымыто даже то, что не имело никакого отношения к ужину. Я решила, что это дело рук миссис Джуканович (трудно было представить себе, что тут замешаны мистер Джуканович или Ванда), и пожурила себя за то, что плохо подумала о ней, когда она спала на диване. Кто угодно измучается, если лишится из-за наводнения своего дома, будет жить в школьном спортзале, а потом окажется у чужих людей. Она имела полное право заснуть на нашем диване. Я порадовалась, что сварила спагетти, и пожалела, что у морковок истек срок годности, хотя выглядели они вполне свежими. Всю посуду помыли и убрали. Что-то поставили не на место, но за это корить нельзя. У каждого свои представления о том, где что должно быть.
Но все это не было той странностью, о которой я сказала. Она случилась позже — в постели. Да-да, именно там! Ну что может случиться в постели с человеком моего возраста? Разве что помрет. Но нет; вам это, пожалуй, покажется сущим пустяком, однако самое странное произошло после того, как мы с Робертом улеглись в постель — что было неловко, поскольку мы не ложились в одну постель с тех пор, как ему заменили сустав, с тех пор, как с Алисой случилось то, что с ней случилось, — но мы разделись и легли в точности так, как бывало, когда мы спали вместе в одной постели, что, если поразмыслить, заслуживает немалого удивления. То есть я понимаю, что это совершенно естественно, но если чуточку отстраниться и взглянуть на это с антропологической точки зрения, удивиться-то есть чему, верно? Два человека ложатся в одну постель, причем люди нашего возраста, хотя, может, тут и нечему удивляться — рассказывают же о супружеских парах из Старого Света, которые спали в одной постели битых сто лет и умерли один за другим с разницей в несколько минут, — но для нас с Робертом это было удивительно. Только об этом я и говорю. Я не знала, что делать и как себя вести, поэтому отвернулась от Роберта и притворилась, будто заснула. Я чувствовала за собой Роберта — он лежал на спине, тихо, но как-то напряженно, и не спал, живой и одинокий, это почему-то ощущалось. Может, я чуточку пошевелилась, не знаю, но Роберт повернулся, прижался к моей спине, и обнял меня сверху, и притянул к себе поближе, и я чувствовала его дыхание и, кажется, губы у себя на шее, а потом я почувствовала, что он дрожит, тихонько дрожит, и я поняла, что он плачет. Роберт плакал. Господи, все это для него чересчур, подумала я. И я повернулась и немножечко отодвинула его, и он тоже повернулся, а потом я обняла его, как он меня, тесно прижала к себе и не отпускала, пока он не перестал плакать.
На следующий день я встала гораздо позже обычного, и когда я спустилась вниз, Ванда уже ушла в школу, а ее родители снова сидели на диване в гостиной и смотрели телевизор. Показывали мультяшный сериал с нахальной девчонкой-путешественницей. Лайла его обожала. Странно, что порой нравится детям. У меня от этого сериала почему-то прямо зубы сводит. Услышав меня на кухне, мистер Джуканович быстро выключил телевизор, как будто смотрел порнографический канал. (Конечно, у нас их нет — у нас самый стандартный, базовый пакет программ, да и то только потому, что на него требуют подписаться при подключении. Я скучаю по старым временам, когда каналов было раз, два и обчелся, зато можно было смотреть почти всё). Миссис Джуканович встала, тихонько выскользнула из комнаты и поднялась наверх. Она была в головном платке и темных очках и выглядела как-то… не то чтобы страшновато, поскольку я знаю, что неправильно пугаться тех, кто носит в помещении головные платки и темные очки, но как-то неуютно. А может, я просто слишком мало бываю на людях.
По вечерам, перед сном, я обычно насыпаю в кофейник кофе и заливаю воду, чтобы утром осталось только его включить, — вроде как экономия времени, хотя на самом деле, конечно, нет, — но вчера, когда мы вернулись домой, я этого не сделала — наверное, потому, что была не в своей тарелке и, может, чуть-чуть под хмельком, поскольку мы с Робертом выпили целую бутылку вина, что теперь, при свете дня, казалось прямо-таки безобразием.
— Не желаете ли кофейку, мистер Джуканович? — спросила я, точь-в-точь как в рекламе по телевизору.
Он тяжело поднялся с дивана — он был большой человек, не то чтобы толстый, но крупный, так что все в нашем доме вдруг стало выглядеть маленьким. Потом сел на табуретку за стойкой, которая отделяет кухню от гостиной, и сказал:
— С удовольствием. Мы не нашли кофе.
— Я держу его в морозильнике, — объяснила я и сама почувствовала, как глупо это звучит. Но Алиса когда-то посоветовала мне держать его там, потому что так он лучше хранится — впрочем, все ведь лучше хранится, если его заморозить? Уж про себя-то я уверена. Почему бы вообще не покончить со всем сразу и не засунуть все в морозильник?
Мы с мистером Джукановичем следили за кофейником так сосредоточенно, будто это был волшебный алхимический прибор, который вот-вот на наших глазах создаст золото. Когда кофе вскипел, я наполнила две кружки, достала из холодильника молоко, налила его в молочник, поскольку с детства привыкла, что вежливость этого требует, сняла крышку с сахарницы и пододвинула ее мистеру Джукановичу. Почему-то мне было страшно интересно, как он пьет кофе, точно это могло открыть мне что-то важное о ситуации, в которой мы очутились, как-то все прояснить и умиротворить, и я смотрела, как он наливает в кружку молоко и кладет две ложки сахару, и думала: ах вот оно что, значит, некрепкий и сладкий, некрепкий и сладкий. Но что это, собственно, значило, да и значило ли что-нибудь вообще?
Джуканович отхлебнул кофе и сказал:
— Очень любезно с вашей стороны было предложить нам пожить у вас. Мы вам очень благодарны. Спасибо.
— Ну что вы, — ответила я. — Мне очень приятно, что вы согласились у нас погостить. — Мне пришло в голову, что это прозвучало так, словно они наши друзья или родственники, приехавшие на праздник, а не бездомные беженцы, и я добавила: — Мне очень жаль, что с вашим домом случилось такое. Настоящий удар судьбы.
— Да, — сказал он. — Это плохо. Очень плохо.
— Ужасно, — сказала я. — Просто ужасно.
— Я должен извиниться за свою жену, — сказал он. — Ей очень стыдно. Понимаете, она очень гордая. Отсюда и стыд.
— Стыдно? — спросила я. — За что? Ей нечего стыдиться.
— Мы потеряли дом, — сказал он. — Наш дом в Америке. Она так его любила! Гордилась им. И вдруг мы его потеряли, и нам пришлось приехать сюда. Для нее это стыдно. К тому же она не говорит по-английски.
Я хотела спросить, на каком же языке она говорит, но вспомнила, как у нас сразу не заладились отношения из-за моего вопроса об их фамилии, и промолчала, побоявшись, что опять все испорчу.
— Это был не слишком хороший дом, я знаю, но другого мы не могли себе позволить, — сказал он.
— Ну уж теперь-то, наверное, вы купите себе на страховку отличный новый дом, — сказала я.
— Нет, — ответил Джуканович. — Нас не застраховали, потому что наш дом стоял в затопляемой зоне. Так что теперь его просто нет. Он пропал. Наш дом в Америке.
— Но это же нечестно! — сказала я. — Разве не окружные власти вас из него выселили? Что-то ведь они должны дать вам взамен!
— Может быть, что-нибудь и дадут, но на новый дом точно не хватит.
— Жаль, — сказала я. — Но у нас, пожалуйста, живите сколько хотите.
— Спасибо, — ответил Джуканович, — но мы уедем, как только сможем. Будем жить в фургоне.
— Считайте, что здесь вы у себя дома, — сказала я. — Место все равно пропадает. Это неправильно — такой большой дом, и никого, кроме нас с мужем.
— У вас нет детей? — спросил Джуканович.
— Нет, — ответила я. — То есть была дочь, но ее больше нет. У нас в памяти, конечно, осталась, но здесь… здесь нет.
— Она умерла? — спросил Джуканович.
— Да, — сказала я. — Ее звали Алиса.
— Как в Стране Чудес.
— Да, — сказала я. — Именно так.
Конечно, Роберт снова улизнул в подвал. Я принесла ему кружку кофе и пончик, обсыпанный пудрой. Он сидел за верстаком и уныло смотрел на ремни. Затевая свое предприятие, он довольно оптимистично купил сразу триста простых кожаных ремней, которые рассчитывал обработать с помощью специального набора инструментов и продать через сайт, но пока ему удалось продать всего три, да и те в церкви на Рождественской ярмарке ремесел (между прочим, эту ярмарку тоже придумала ее преподобие Джуди — половина доходов от нее шла церкви).
