Тэцуюки Окумура - Павшие взывают
Среди экспонатов находился и осколок артиллерийского снаряда с мизинец величиной, извлеченный из колена одного человека спустя тридцать лет. Об этом случае Оцуки узнал из газетного сообщения. Человек этот, как оказалось, жил совсем близко от Оцуки, на соседней улице. Оцуки пошел к нему вместе с Савамурой, чтобы попросить осколок для выставки, посвященной годовщине окончания войны. Пощипывая короткие с проседью волосы, человек, смеясь, рассказал, что его мучили ревматические боли, и когда сделали рентгеноскопию, то как раз и обнаружили осколок.
– Это моя драгоценность, так что, пожалуйста, не потеряйте, – предупредил он и охотно отдал свое сокровище на выставку. – А колено все равно болит, еще больше. Совсем не могу работать, – он снова рассмеялся, – хоть и удалили осколок.
«Интересно, чем он пожертвовал ради этой драгоценности?» – думал Оцуки, видя, как беззаботно смеется тот человек…
Оцуки смотрит на часы и отходит от стенда, обещая Савамуре вернуться.
V
Юридическая контора помещается в трехэтажном доме в переулке за зданием суда.
Оцуки опоздал и, примчавшись, сразу же сел за машинку, чтобы допечатать исковую жалобу в суд. Но в этот момент вошел Камия и сказал:
– Звонил наш клиент. Просит повременить с обращением в суд. Электрокомпания предложила ему уладить дело частным порядком. Но разве деньги решают эту проблему?
Камия выпустил струю дыма и сказал, что сейчас же отправляется к клиенту.
Камия, составляя исковую жалобу, переворошил кучу всякого материала и пришел к выводу, что данный иск раскрывает теневые стороны жизни процветающей Японии.
– Говорят, что будущее – за атомной энергией, широко рекламируют ее надежность и безопасность, называя ее «чистой энергией», но все это ложь. Какое может быть у нее будущее при полной зависимости от техники и сырья других стран? Какое может быть будущее у энергии, которая губит людей, систематически их облучая? Нет никакой разницы между исследованием и производством атомной энергии – и то и другое неизбежно ведет к гибели всего живого. Если мы выиграем это дело, – говорит Камия, – не исключено, что атомная электростанция остановится. – Камия вызывающе смеется. – Там дня не проходит без мелкой или крупной аварии. А во время ремонта как раз и происходит радиоактивное загрязнение. Чтобы его ликвидировать, нанимают рабочих-уборщиков, и они облучаются. Нанимают их на короткий срок, опасаясь, как бы это явление не переросло в социальную проблему, а потом за ненадобностью увольняют и нанимают других. Если бы нам удалось доказать, что необходимо запретить такую уборку, пока не будут созданы надежные средства защиты, хотя бы специальная одежда, электростанции пришлось бы прекратить свою работу. Образно выражаясь, – заключает Камия, – оборотная сторона атомной энергии, рядящейся в роскошные одежды, – это люди, вынужденные в силу нищеты или дискриминации заниматься уборкой на самых опасных участках.
После ухода Камии Оцуки некоторое время неподвижно сидит за машинкой, потом вспоминает о клиенте с ясными, добрыми глазами и снова принимается печатать.
Из будильника с музыкальным устройством появляется игрушечный солдатик, звучит нехитрая мелодия – сигнал к обеду. Эта мелодия так не вяжется с вечной суматохой в конторе, что вызывает веселый смех.
– Я пошел в Народный дом, – говорит Оцуки, взмахивая коробкой с завтраком.
– А хаси вы взяли? – с видом старшей сестры спрашивает одна из служащих, на целых пять лет моложе Оцуки. – Так я и знала, что не взяли.
Она протягивает ему палочки для еды.
– Какая же вы добрая! – громко говорит Оцуки.
– Это не ко всем! – с притворной обидой замечает Мацусита.
– Вот уж ничего подобного. Начинается дружеская пикировка.
В вестибюле Народного дома тишина. Са-вамура, склонившись над длинным столом, что-то записывает, кажется в книгу отзывов.
– Ну, что там пишут посетители? Савамура поднимает голову, снимает очки.
– Хорошо бы привлечь к выставке побольше людей. Особенно тех, кто не пережил войны.
Оцуки садится рядом с Савамурой. Оказывается, у Савамуры не книга отзывов, а книга предварительной подписки на первый номер «Сборника воспоминаний военных лет». Савамура как-то говорил, что по всей стране развертывается движение за создание военной хроники, причем в центре описания событий – последствия воздушной бомбежки.
Савамура уже поел, и Оцуки, извинившись, принимается завтракать. Вдруг в глаза ему ударяет красный свет. Он поднимает голову: женщина в ярко-красном платье ведет за собой мальчика лет пяти. Белые, обнаженные до плеч руки. Она, видимо, решила укрыться здесь от послеполуденного зноя. Женщина старается идти в ногу с сыном, подстраивается под его сбивчивые шаги. Платье ее колышется, и от этого кажется, будто колышется красный свет. На малыше рубашка с короткими рукавами. На ней нарисованы целующиеся мальчик и девочка. «Это что? Что?» – мальчик испуганно дергает мать за подол, указывая пальцем на фотоснимки. Оцуки следит за ним взглядом.
Южный остров. Яркое солнце. Деревья. Высокая трава. И два черепа на земле, а рядом смешанные с землей кости. Останки японских солдат, погибших свыше тридцати лет назад.
– Это, понимаешь… Окаменелость…
Женщина медленно идет дальше. Мальчик, открыв рот, смотрит на фотографии.
Она, кажется, сказала «окаменелость». Да, совершенно точно, «окаменелость».
Мальчик вприпрыжку догоняет мать. Потом оглядывается на фотоэкспозицию и кивает головой, будто все понимает. Они выходят в вестибюль и скрываются из виду. Оцуки смотрит на то место, где они только что были, и ему кажется, что там все еще плывет красный свет…
– Они не хотели умирать… – Савамура, задумавшись, смотрит в ту сторону, куда скрылись мать с сыном. – Пусть все узнают – никто не хотел умирать. Они не хотели идти на войну, ни те, кто воевал, ни те, кто боролся против войны.
Оцуки пристально смотрит на Савамуру. Тот стоит прикрыв глаза.
– Среди тех, кто вместе со мной проводил антивоенную работу, был некто К… Нас вместе арестовали и без конца допрашивали. Однажды мы оказались рядом в уборной. К. сказал: «Тебе надо поскорей выходить на свободу. С твоим здоровьем ты долго не выдержишь…» Полицейский торопил нас, а я думал: хоть бы подольше не возвращаться в камеру. К., так беспокоившийся о моем здоровье, умер в тюрьме, и я до сих пор помню его проникающий в самую душу голос и снежную метель за окном…
Савамура открывает глаза, они у него такие добрые сейчас, и смотрит на Оцуки.
– Да, нынешние молодые люди непременно должны знать, как страшна смерть и как прекрасна жизнь, должны дорожить ею.
«Это Савамуру так опечалило слово „окаменелость“, произнесенное той женщиной», – думает Оцуки.
Пора возвращаться на работу. Оцуки покидает Народный дом и выходит на улицу. Он шагает под выстроившимися в ряд деревьями, слушает пенье цикад, и ему вдруг приходит в голову мысль, что прожил он на свете совсем немного, а годы давят непосильной тяжестью. В памяти с особой отчетливостью всплывают слова Савамуры.
«Ложно ли предчувствие скорой смерти?» – думает Оцуки. Слово «окаменелость» становится вдруг весомым.
VI
Чтобы внести последние исправления в «Сборник воспоминаний военных лет», члены редколлегии собрались у Савамуры, жившего на четвертом этаже многоэтажного дома. Погода стояла безветренная, было душно.
Хотя о выпуске «Сборника» было объявлено в «Городских ведомостях» и по местному вещанию, никто не ожидал, что в последний день приема рукописей их поступит примерно с полсотни. Семь заметок прислали испытавшие атомную бомбежку, точнее, прислано было лишь две, а пять написал Оцуки со слов очевидцев, которых он посетил по поручению организаций, проводящих сбор подписей за запрещение атомной и водородной бомб. То, что Оцуки услышал, было поистине ужасно. Он даже внутренне сжался. У некоторых до сих пор выходили из тела осколки стекла. Лишь чувство долга заставило его приняться за литературную обработку записанных им воспоминаний. В них говорилось о том, что его мать знала по собственному опыту и о чем никогда никому не рассказывала.
В городе хозяин рыбной лавки рассказывал:
– Сколько людей умерло! Я видел, как они погибали, как мучились, но всем ведь не поможешь. Да… Потом я побежал через мост, там была женщина с ребенком на руках. Глаза у нее вылезли из орбит. Она уже не дышала. А ребенок был жив, громко плакал. Я с трудом оторвал его от матери, чуть пальцы ей не сломал, так крепко она его к себе прижимала, отнес малыша на пункт «Скорой помощи». Хорошо бы узнать сейчас, что он жив. Он вам, пожалуй, ровесник. – Хозяин лавки посмотрел на Оцуки и невесело улыбнулся: – Хоть бы глянуть разок на него, мы-то не можем иметь детей…
Оказалось, что пострадавшие от атомной бомбежки разбросаны по всей стране. Около трехсот человек живут в этой префектуре, всем им выданы специальные книжки. Что же до матери Оцуки, то она нигде не значится как пострадавшая, хотя часто посещала больницу, и книжки не взяла, несмотря на уговоры ее младшего брата. Почему – не сказала. Не захотела, и все. Когда же стали выяснять причину, глаза ее странно заблестели и она заявила, что не пострадала от атомной бомбы. На этом разговор прекратился. С тех пор мать перестала ходить в больницу. Раз денег на лечение не дают, какой смысл брать книжку? А может быть, думает Оцуки, мать отказалась взять книжку, заботясь о его женитьбе? Как-то после его свадьбы она словно невзначай сказала, что теперь ей и умереть можно.
