Тонино Гуэрра - Притча о бумажном змее
— Ты мне дашь ее?
Человек усмехается и бросает взгляд в сторону колодца, как будто обращаясь к воде.
— Да он спятил! — Купец вновь поворачивается к мальчику. — Ты знаешь, для чего это? Для рыболовных сетей. Конечно, они нужны не мне. Рыбакам они меня ждут.
Он указывает на линию горизонта, туда, куда лежит его путь. Заслонив глаза от солнца, он снова смотрит на нить, теряющуюся в небе.
— На какой же все-таки высоте твой змей?
— Самое меньшее — километров десять.
Купец недоверчиво поводит плечами.
— И как же это он забрался так высоко?
Усман почувствовал любопытство купца и потому идет на хитрость.
— Если ты дашь ему еще веревки, он поднимется и на сто километров.
— А что потом?
— Ничего. Но это будет змей, которому удалось подняться выше всех змеев на свете.
— Да кто ж его видит?
— Пожалуй, его видят умершие… У тебя есть кто-нибудь, кто помер?
— Конечно, но при чем здесь это?
— Им можно было бы передать привет.
Вид у купца обескураженный: создается впечатление, что в голове у него роятся мошки.
— Впервые такое слышу.
Усман понимает, что ему удалось пробить брешь в этой твердой, как скала, голове.
— Я много раз слышал, что покойники живут на небе… Но, может, ты и прав — скорее всего, они только под землей…
Бородач вконец растерялся. Он идет к костру, снимает котелок и наливает воду в чайник. Потом, держа в руках пиалу и чайник, возвращается назад. Он смотрит на мальчика, но явно не видит его, погруженный в свои мысли, как будто вычисляя что-то. Он усаживается на песок, согнув колени. Затем говорит:
— Положим, тебе надоест это дело и ты захочешь забрать веревку назад? Сможешь?
— Конечно, смогу. Что ее, съедят там наверху?!
Купец с отрешенным видом прихлебывает чай. То и дело встряхивает головой, обуреваемый сомнениями. И наконец решается.
— Хорошо, я дам тебе веревку. Но змей будет мой.
Это условие так возмущает Усмана, что он с силой дергает нить, и она едва не обрывается.
— Змей мой, я его никому не отдам!
— Но я должен быть уверен, что смогу вернуть свою веревку.
Мальчик с яростью глядит на него, потом резко поворачивается и отходит в сторону. Отказаться от змея?! Он об этом и слышать не желает.
Купец возвращается к верблюдам, укладывает на место пиалу и чайник, собираясь вновь двинуться в путь вместе со своим небольшим караваном. Усман смотрит на него исподлобья и произносит, не поднимая головы:
— Послушай… если хочешь, я дам тебе его на сегодня… а пока что отведу своего деда в баню. А когда вернусь, ты мне его отдашь…
Он вручает нить погонщику верблюдов, который так возбужден, что даже не прощается с мальчиком. Он роется под полотном, закрывающим его вещи, и достает первый моток веревки. Ловкими движениями он привязывает конец к нити, держащей змея, и выпускает его, так что змей может взять столько веревки, сколько пожелает. Видя, как легко нить уходит ввысь, он не может сдержать радости и весело машет руками приближающимся обитателям поселка. Через несколько минут вокруг него собирается целая толпа любопытных. В поселке все уже говорят о бумажном змее, который поднимается и поднимается, не останавливаясь ни на минуту. В толпе несколько всадников, приехавших издалека. Мотки веревки сгружены с верблюдов и раскиданы по земле. Здесь и светлоусый моряк, который следит, чтобы купец не допустил промаха, завязывая узлы. В узлах он понимает и судит со знанием дела. А торговец вяжет узлы и вправду очень ловко; с довольным видом расхаживает среди людей, как будто все, что здесь происходит, — его заслуга. Потом он поворачивается к моряку.
— Сколько еще осталось?
Моряк бросает взгляд на мотки. Их уже совсем немного, и лицо моряка омрачается.
— Четыре.
— Только четыре? — переспрашивает купец.
Он не на шутку озадачен. Разговоры вокруг выдают ту же растерянность. Кто-то даже принес с собой бинокль в надежде увидеть змея. Люди передают бинокль из рук в руки, но всех ждет разочарование. Нить уходит ввысь, кончаясь неизвестно где.
В БАНЕ И В ПУСТЫНЕ
Между тем Усман вместе с дедом — в старой бане. Это низкое помещение с куполообразным потолком и мраморными сиденьями вдоль стен, на которых расположились голые мужчины. Их тела, окутанные облаками пара, покрыты обильным потом.
Среди них сидит и дед Усмана. Мальчик, тоже голый, нервно расхаживает перед ним взад-вперед. Старик берет его за руку.
— Скажи-ка, что это с тобой сегодня?
Усман не отвечает. Он пыхтит — плохо переносит этот жар. Набирает ведро воды и опрокидывает на себя. Вновь подходит к деду и усаживается рядом.
— Да что с тобой говорить, тебе ведь все это не нравится. Не веришь ну и ладно.
Они выходят из парной: здесь люди привыкают к внешней температуре. Кое-кто играет в кости, остальные пьют чай. Дед укладывается на лежанке, чтобы поспать. Мальчик в отчаянии смотрит на него.
— Ты же сказал, что больше не будешь здесь спать.
— Я не сплю. Только полежу немного с закрытыми глазами.
— Уже пять часов.
— Ну вот что: мне нужно пробыть в бане ровно восемь часов. А восемь часов еще не прошло.
Старик укладывается, закрывает глаза, но тут же снова открывает их.
— Здесь, в бане, люди учатся думать. Кажется, ничего не делаешь, а на самом деле…
— А вот если бы ты хоть раз не стал думать и пошел в степь, то увидел бы змея собственными глазами… В общем, увидел бы веревку.
— Я не верю и половине того, что вижу.
— А я верю, и в два раза больше.
Тут Усман замечает, что дед спит. Его так и подмывает разбудить старика, но потом он начинает потихоньку одеваться, намереваясь уйти. Однако все же возвращается и терпеливо ждет.
А в пустыне в это время глаза любопытных не столько устремлены на небо в тщетной надежде обнаружить маленькую светлую точку, которая могла бы оказаться змеем, сколько на последние метры веревки, проходящие сквозь пальцы погонщика верблюдов. Купец очень мрачен. Обращаясь к тем, кто стоит поближе, он говорит так, будто вопрос касается больше их, чем его самого:
— Что же мне теперь делать?
Все молчат по той простой причине, что никто не знает, что отвечать. Погонщик продолжает с нарастающим раздражением:
— Не могу же я торчать здесь целый день.
Он смотрит на людей, и люди смотрят на него.
— Мне нужно пройти еще тридцать километров.
И опять люди смотрят на него, а он на них.
— А веревка? Ведь рыбаки ждут ее. Она им нужна для сетей…
Поскольку и теперь никто не реагирует, купец начинает кричать:
— А знаете, что я сделаю? Стяну ее вниз и пойду себе.
И, не ожидая ответа, он начинает тянуть, словно бы это самое что ни на есть простое дело. Но ничего не выходит: кажется, будто веревка привязана к скале. Погонщик близок к отчаянию, но все еще не верит своим глазам. Он поворачивается к любопытным.
— Не идет.
Кто-то смеется. Купец бросает в сторону насмешника испепеляющий взгляд и вновь принимается тянуть. Он парень крепкий и трудится изо всех сил, но усилия его напрасны: нить остается на месте. А тем временем наступает вечер. На горизонте еще видна яркая красноватая полоса; вся остальная часть неба уже потемнела. Погонщик верблюдов садится на песок, на него падают косые лучи — последние лучи дня. Любопытных поубавилось: одни сидят, другие растянулись на песке, как бы ожидая чего-то. Вдруг купец вскакивает на ноги, полный решимости разрушить сонное оцепенение, охватившее всех вокруг.
— Кто из вас купит мою веревку?
Один из присутствующих отвечает, с трудом подавляя зевок:
— Мы пришли смотреть, а не покупать.
Но погонщик верблюдов настаивает:
— А вы купите в складчину…
Однако он, видно, и сам не верит в то, что эти люди его поймут. И тогда он принимает решение, которое кажется ему единственно правильным. Подойдя к своим верблюдам, он привязывает конец веревки к сбруе, потом дикими криками заставляет животных подняться и тащит их за собой. Люди удивлены: они встают один за другим и преграждают ему дорогу. Кто-то говорит:
— Нет, ты не уйдешь.
— Я поступаю так, как считаю нужным.
Эти слова вызывают в толпе гул протеста. Вперед выходит моряк.
— Да нет, надо еще, чтоб мы были согласны.
Люди со всех сторон обступают купца. Тот глядит на них с вызовом, и в конце концов у него вырывается истерический крик:
— Пропустите меня!
Он обводит горящими глазами толпу и достает нож. Шаг вперед — и он с ними лицом к лицу.
— Меня никто не запугает, слышите?
Однако перед ним стена: все эти люди готовы подставить свою грудь под нож. Стоит долгое и напряженное молчание. Наконец купец подходит к первому верблюду и подносит лезвие ножа к натянутой нити, удерживающей змея:
