Мари-Хелен Бертино - Милее дома места нет
— Ладно, давай распотрошим тут все и пойдем, — говорит он. — А то скучно, и кайфа уже никакого. — Марс срывает со стены застекленную фотографию, грохает ее об стол и сдирает с картонной подложки. — Это как, по плану?
Я выхожу из ступора и берусь за дело. Мы рвем и рвем все бумажное, пока не превращаем его в подобие свадебного конфетти.
Марс достает из ящика стола толстую пачку денег. Трясет ее над ухом.
— Гляди-ка!
— Положи обратно, — говорю я.
— Да чего ты, Плуто? Тут только сотни. Подумаешь, парой больше, парой меньше.
— Позит, — говорю я, — ты Крейг Андерсон. В каком случае ты впадешь в большую прострацию: если у тебя сопрут пачку денег или если ты лишишься открытки, которую сделала и подарила тебе горячо обожаемая дочь?
— Что значит «позит»? — спрашивает он.
— Заковыристое словечко. Означает «вопрос».
Он снова чешет лодыжку.
— А прострация — это типа извращение такое?
— Просто положи деньги на место, Марс. Оставь эти чертовы деньги.
— Если хочешь задать кому-то вопрос, так чего бы не сказать «вопрос»? — Марс вздыхает и выуживает из комбинезона фляжку. — Башка трещит.
Он с унылым видом подносит фляжку ко рту и присасывается к ней не меньше чем на полминуты. Я вспоминаю оброненное Джилл в спортзале упоминание о винном погребе.
— В подвал, — говорю я Марсу.
Дверь в подвал обнаруживается на кухне. Песик Джейк с глазами из попкорна опять здесь: он путается под ногами, тявкает и брызжет слюной.
— Пошел на хер! — рычит Марс. От него несет ромом. Если бы он еще перепачкался дизельной смазкой и явился с опозданием ко мне на урок, я не отличил бы его от остальных своих учеников.
У Крейга Андерсона целые стеллажи калифорнийского вина с помпезными этикетками, красного и белого. Я начинаю с белого. В вине я ничего не смыслю. Все бутылки разлетаются с одинаковым звоном, и вскоре пол становится похож на картину Джексона Поллока. Я сказал бы об этом Марсу, но тогда без объяснений было бы не обойтись, а на меня вдруг нападает приступ зевоты. Я пересиживаю его в сторонке. Марс продолжает методично уничтожать хозяйские запасы. Он явно рисуется. Трусики Джилл свисают из его заднего кармана алой ухмылкой.
Последнюю бутылку, испанское белое, он отдает мне. Это вежливое предложение завершить разгром, однако я возвращаю ее на стеллаж.
— Оставим ее в назидание. Как точку отсчета для всего остального, как свидетельство нашей безусловной эксклюзивности.
— Может, мне выйти? — говорит Марс. — Я не мешаю?
Я оборачиваюсь к нему, и меня заново поражает его раздолбайский вид.
— Вопрос, — он крутит колпачок на фляжке туда-сюда. — Мы тут такие бионические, все бьем, кукол курочим, и вообще… Это чтобы научить их ценить вещи, которые они не ценят? А почему бы тебе не украсть то, что им правда дорого? Деньги, стерео, чтобы они научились дорожить своими любовными письмами или чем там еще.
— Ты не понимаешь, — говорю я. — Специфика нашей деятельности…
Марс качает головой и снова прикладывается к фляжке.
Потом мы оба смотрим на бутылку. Спустя некоторое время Марс говорит:
— Эти ребята не убивали твою жену, чувак.
Я испускаю вздох, неожиданно долгий даже для меня самого.
— Мне кажется, от моих гантелей нет никакого прока.
Он делает очередной глоток, задумывается.
— Ты, наверно, мало на тренажерах крутишься. Кардиотренировка, слыхал?
* * *
Когда мы возвращаемся на кухню Андерсонов, я мысленно подвожу итог. Холодильник, пластинки, вино — вроде бы ничего не забыли?
Песик Джейк потерял к нам интерес и лакает воду из своей миски. Мы с Марсом одновременно смотрим на него.
— Осталось только пристрелить собаку, и дело в шляпе, — шучу я.
Марс вынимает из штанов пистолет.
— Хорошая идея.
— Нет! — Кажется, громче мне уже не крикнуть. — Мы не тронем собаку!
— Я думал, будет кайфовей, — говорит он и прицеливается.
* * *
Анна целовала меня при каждом прощании и при каждой встрече, даже если мы проводили врозь не больше часа. В тот день я стоял рядом с машиной, пока она сдвигала водительское сиденье и поправляла зеркальце заднего вида: все это раньше было подогнано под меня. У Рамона на щеке вскочила шишка. Я считал, что это нарыв, который лопнет сам собой, но Анна твердила свое: если речь идет о коте, всегда лучше перестраховаться. Я перестал слушать в предвкушении ее гарантированного восхитительного поцелуя. Наконец я его получил — на сей раз он пришелся в нижнюю губу. В качестве напутствия я похлопал ладонью по крыше машины и стал смотреть, как она задом выезжает на улицу. В нее врезался автобус, который вез детей на загородную прогулку: его водитель не знал, что новых подъездных аллеек в этой части штата — что незабудок по весне. Я побежал. Дети ревели в окнах. Кошачья корзинка на желтой разделительной полосе вертелась, как закрученная щелчком монетка.
* * *
Прежде чем я успеваю вмешаться, Марс спускает курок и отправляет пулю в крестец песику Джейку, чье дыхание пахнет беконом и дружбой. Джейк издает приглушенный стон и падает.
— Ты что, мудак? — ору я так громко, что это удивляет нас обоих.
Марс откидывает назад прядь волос.
— Разве не в этом вся соль? — Его глаза блестят. Он страшно доволен.
У меня дрожат руки.
— Ты убил собаку.
— Не парься.
Не парься, думаю я. Пес мертв. Шпиц превратился в пшик. Семейство Андерсонов вернется домой со свежим загаром. А пес будет по-прежнему мертв. Джилл разрыдается. Андерсон подровняет усы, затем умрет. Никто ничему не научится. Мария поступит в художественный колледж и будет выяснять с подругами, кто из них несчастней. Кто-нибудь скажет: ненавижу свои ножищи, а Мария ей в ответ: учитель английского и литературы вломился ко мне в дом, разгромил мою комнату и застрелил мою собачку. На конкурсах душещипательных историй Мария всегда будет побеждать — благодаря мне. Пес мертв. Не парься, чувак. В этом вся соль.
Мы слышим пыхтение и оборачиваемся. Глаза у Джейка открыты. Он лежит на линолеуме без движения, с расфокусированным взглядом. Когда я опускаюсь рядом с ним на колени, пытается поднять голову, но ему мешает боль.
Марс хмыкает.
— Видать, оцарапало.
Я встаю и снимаю трубку с кухонного телефона Джилл Андерсон. Гудок сильный, ровный.
Марс ударяется в панику.
— Ты кому звонишь? Чего мы ждем? — Он выглядывает из окон, проверяя, не услышали ли соседи звук выстрела, нарушивший безмятежность мирного буднего дня. Потом тянет меня за рукав комбинезона. — Пошли!
Мне отвечают почти сразу.
— Девять-один-один, меня зовут Теодора, что у вас случилось?
— У нас случилось ограбление, — говорю я. — Ограбление со стрельбой.
Огромная челюсть Марса отвисает.
Я сообщаю Теодоре всю необходимую информацию, повторяю по буквам название улицы. Когда дело доходит до моей личности, я не вижу смысла скромничать.
— Я грабитель.
Теодора признается, что ей еще никогда не доводилось получать сведения о преступлении от самого преступника и спрашивает, не буду ли я возражать, если она позовет старшего диспетчера.
— Только не тяните, — говорю я.
Марс топчется перед опустошенным холодильником.
— Думаешь, я за это в тюрягу пойду? Оно мне надо?
— Не «оно мне надо», а «это мне надо».
Он вскидывает руки.
— Так валим отсюда, мать твою!
В трубке раздается голос — бойкий, словно бы даже отдающий мятным леденцом.
— Старший диспетчер у телефона. Могу я спросить, с кем говорю?
— Иногда меня называют Губителем Прошлого, Терминатором Сувениров. Отправьте сюда кого-нибудь, кто понимает в животных. Здесь подстрелили собаку. — Я кладу трубку и поворачиваюсь к Марсу. — Ты можешь делать что хочешь, — говорю я. — Но для меня все кончено. Прости, что я нецензурно тебя обругал, но не надо было стрелять в этого чертова пса.
Марс потрясен.
— Но я думал, ради этого мы сюда и пришли!
— Не надо… было… стрелять… в этого… чертова… пса.
Наступает пауза. Если не считать маленького моторчика Джейкова дыхания, дом тих, как мечта.
— Мне тебя жалко, — говорит он. — Ты такой…
— Умник? — спрашиваю я.
Он качает головой.
— Слабак.
Последнее, что я вижу от Марса, — это красные трусики, свисающие из его заднего кармана, ибо они последними перемахивают через затейливо подстриженную живую изгородь Андерсонов. Затем возникает новая опасность: соседский ретривер заходится лаем и мчится вдоль забора параллельно беглецу, пока резкое звяканье не возвещает о том, что его цепь кончилась. Марс исчезает. Ретривер оценивает ситуацию и замолкает.
