Халлдор Лакснесс - Званый обед с жареными голубями
Прошло немного времени, и большая часть публики осовела; как уже знакомые нам бедолаги, они обзавелись пробками в ушах и почти ослепли, причем ослепшие и оглохшие оказались в привилегированном положении. Особы с зычными голосами, задававшие теперь тон в разговоре, давно уже оставили попытки расслышать собеседника, большинство гостей перестали задавать друг другу вопросы. А несколько исландцев вообще потеряли дар речи и только протяжно тянули «а-а-а», да с такой силой, что казалось, огромный международный отель вот-вот обрушится. Полиция быстро справилась с буянами. Их тут же выставили вон.
Я заметил, что кое-кто уже сердечно прощается с облаченным в пиджачную пару метрдотелем, й тоже последовал их примеру, заодно попросив его оказать мне любезность и представить хозяину.
– Зачем он вам? Вы что-нибудь недополучили? – спросил метрдотель.
– Боже упаси, все в полном порядке. Только, по-моему, неловко не поздороваться с ним и теперь, уходя, не сказать «до свидания». Я считаю своим долгом поблагодарить хозяина, так, во всяком случае, меня учили.
– Уверяю вас, – сказал метрдотель, – хозяин вполне обойдется без вашей благодарности.
– Я с удовольствием засвидетельствую ему свое почтение и скажу, как прекрасно удался этот праздник, – настаивал я.
– Боюсь, хозяин сейчас занят, у него срочное дело. Он как раз собрался гладить мои воскресные брюки. Но раз уж это для вас так важно… – Он кликнул посыльного, велел ему захватить мою шляпу и показать дорогу.
– Куда? – спросил парень.
– В «люкс», – ответил метрдотель.
Через боковую дверь юноша вывел меня из банкетного зала, и мы зашагали по длинному коридору-лабиринту.
Очевидно, этим замечательным отелем управляла предприимчивая и энергичная рука: здесь было продумано и учтено все, вплоть до того, что и главы государств путешествуют и что короли также нуждаются в сне. Огромная, дорогой работы золотая корона светилась над белой двустворчатой дверью. Посыльный ввел меня в королевские апартаменты, взял у меня шляпу и собственноручно повесил ее на крюк, поскольку слуг поблизости не оказалось. Затем он прошел в гостиную доложить обо мне, тотчас вернулся, сообщил, что я могу войти, и, поблагодарив за чаевые, исчез. Я постучал в дверь. Изнутри донесся слабый, как бы озабоченный голос:
– Войдите.
В гостиной, где я очутился, незаметно было той пышности, которая подобает знатным гостям отеля: кроме стульев а-ля Людовик XV, стоявших у стен, все было вынесено. На полу – два потрепанных дорожных чемодана, с которых совсем недавно вытерли мокрой тряпкой пыль. Замки поржавели и, видимо, были не очень надежны, так как один из чемоданов перевязали веревкой. Пожилая женщина в платье из черной тафты сидела на одном из стульев и держала ноги в тазу с водой. Посреди огромпой комнаты – гладильная доска, над которой склонился мужчина, разглаживая чугунным утюгом брюки. Всюду на белых, украшенных вензелями и позолотой стульях были разложены брюки, масса брюк. Мужчина был небольшого роста, щуплый, уже в летах, бледный, глаза черные, с покрасневшими веками. Волосы, сохранившиеся возле ушей, были черны, как и реденькие усы.
Я поздоровался.
– Добрый день, – ответил гладильщик, целиком поглощенный своей работой, но все же довольно приветливо. – Пожалуйста, садитесь. Чем могу быть вам полезен?
– Я… разыскиваю знатного хозяина. Это вы?
– Я привожу в порядок брюки для людей, – произнес старик, застенчиво улыбаясь, и спросил: – Может, и вам погладить?
– Это вы тот, кто…
– Сегодня мне исполнилось семьдесят. – Гладильщик сбрызнул брюки водой, под горячим утюгом зашипело, пошел пар.
– Простите, это ваша супруга? – спросил я.
– Что ж, все имеет свое название… – сказала женщина. – Вы уж извините, у меня совсем плохо с ногами.
– Я хочу поблагодарить вас… – начал я. – Мне никогда прежде не доводилось присутствовать на таком банкете и вряд ли доведется в будущем.
– Бог милостив, – сказала женщина.
– Я пригласил всех по телефонному справочнику, – сказал гладильщик.
– Могу я спросить, откуда родом столь великодушный человек?
– Deroppefra, – ответил мужчина по-датски, без тени тщеславия, и снова погрузился в работу.
Это типично датское выражение весьма любопытно. Оно может соответствовать и английскому «from up there»,[2] но самое примечательное, что это датское выражение еще означает: «Из Исландии».
– И как же вы себя чувствуете в этих роскошных покоях?
– Да как вам сказать, – ответил мужчина без тени удивления. – Это апартаменты для главы государства. Слышишь, жена? Я тут ни при чем. Пусть бюро путешествий отвечает. Я надеюсь, мы тут никому не помешали.
– Главы государств тоже люди, – сказала женщина. – Все мы здесь люди, все живые, кроме моих ног, только они омертвели. Некоторые говорят, что мир – сплошной обман.
– А вы что скажете? – спросил я, обернувшись к мужчине. – Как, по-вашему, господин портной, мир – обман или реальность?
– Я не портной, – поправил мужчина, – я просто глажу брюки. Дело в другом: удивительно, что трава после лета ни на что не пригодна. И тем не менее тот, кому приходилось весной удобрять выгон да еще дышать запахом ворвани, когда на берегу топят китовый жир, – тот не скажет, что наш мир – обман.
– Простите за нескромность, но, наверно, это очень большая ответственность – иметь столько денег, чтобы закатить пир на весь телефонный справочник?
– Что правда, то правда, – отозвался мужчина. – Я чувствую ответственность. Потому и пригласил всех, кого нашел в телефонной книге. Я слышал, что мой далекий предок Эгиль Скаллагримссон хотел в старости осыпать золотом и серебром всех, кто был на тинге[3] у реки Эхсарау. Но это ему не удалось, и тогда он бросил все свое добро в самый глубокий речной омут. Умнейший был человек.
– Как можно заработать столько денег, чтобы оплатить такой пир? – спросил я.
– Глажкой брюк, – ответил старик, – к сожалению.
– К сожалению?
– Да, конечно, я тут ни при чем. Я был так бестолков, что никак не мог обучиться портняжному делу. Говорили, что я крою вкривь и вкось, без конца накалываю иголкой пальцы, что из меня ничего путного не выйдет. Вот меня и поставили на глажку, на большее не хватило способностей.
– Как бы там ни было, вы научились делать это виртуозно, если рассчитываете справиться с такой грудой брюк.
– Я понял одну мудрую истину: сегодня нельзя стать умнее, чем ты был вчера.
– Господь велик всегда и во всем, – молвила женщина.
– Почему вы приехали в этот город? – спросил я.
– Именно здесь я научился гладить брюки. Вернулся к своей колыбели, как говорили в старину. Теперь я бесплатно глажу брюки всем постояльцам отеля.
– Должно быть, вам пришлось долго копить деньги, чтобы закатить такой банкет?
– У нас всегда было полное изобилие, – сказал мужчина.
– Всегда были картофель и рыба, – добавила жена.
– Поначалу мы вообще хотели выбросить все лишние деньги, – сказал гладильщик. – Так нет, одурачили меня, уговорили положить их в банк под проценты. А когда банк потом не знал, что делать с моими деньгами, посоветовали нанять адвоката и вложить их в недвижимость, в дома, Люди, мол, очень нуждаются в жилье. Но стоило мне обратить деньги в дома, как такое началось! Сперва денег стало вдвое больше, затем вдесятеро, потом в сто и, наконец, в тысячу раз больше. На эти деньги покупалось все больше и больше домов, а сами дома приносили все больше и больше денег. Однажды ко мне неожиданно пожаловал адвокат с двадцатью пятью новенькими американскими автомашинами. А я-то сроду в машину не садился! «К чему мне все эти автомобили, добрый человек?» – спросил я. «Это ваша выручка за дома», – ответил он. А то пришли и сказали, меня, мол, ждет большой корабль, и другое судно тоже скоро прибудет, оно уже в пути.
– Да, у нас столько было неприятных хлопот, – сказала жена. – Эти проклятые бумаги продолжали расти в цепе против нашей воли. Мы просто не видели выхода. Во всяком случае, на этом свете. Но, как говорится, всевышний милостив. Теперь он ведет нас к концу, мои ноги уже мертвы до бедер.
– А вам не приходило в голову пожертвовать деньги на общественно полезное дело? – спросил я.
– Как же, думали и об этом, и пе однажды, – ответил гладильщик. – Если бы нашлось учреждение, которое может воспрепятствовать идиотам наживать большие деньги, я бы с удовольствием поддержал его. Я не раз подумывал, а не ссудить ли мне деньги властям вместо налогов, которые они собирают, или по крайней мере отказать по завещанию. Но оказывается, те, кто собирает налоги, по закону не имеют права принимать подарки. Они берут только то, что им положено, и ни одного эре больше.
– А почему не пожертвовать что-нибудь университету?
– Университету? – Мужчина от удивления даже утюг отставил. – Там такие высокообразованные люди, а я едва умею читать. Они там все ходят в сюртуках, а у меня сюртука никогда в помине не было. К лицу ли мне, гладильщику, ссужать больших людей подачками на сюртуки.
