Юсуф ас-Сибаи - Добрейшие люди
Это были жители квартала аль-Мида, расположенного у задних дверей мечети ас-Сейида, куда выходят окнами места для омовения. Квартал имел не более ста метров в длину и десяти метров в ширину. С одной стороны находилась мечеть, с другой — несколько лавок. И хотя селиться там, собственно, было негде, квартал был переполнен жителями.
Но разве жители здесь бедствуют? Разве тротуары не являются для них прекрасными просторными жилищами? И разве жители квартала аль-Мида не убеждены в том, что нынешние скамейки из камня и асфальта гарантируют им в раю мягкую мебель, обитую тафтой и парчой?
В квартале было несколько каменных скамеек, возвышавшихся на несколько футов над землей и служивших ложем для непоколебимых приверженцев аллаха. На каменных скамьях эти непоколебимые «божьи люди» ели, работали и спали. Я не имею в виду их религиозную непоколебимость. Религия занимала их не больше, чем других людей. Я имею в виду их жизненную стойкость.
Первым проснувшимся жителем квартала была шейх Мухаммед. Не думайте, что, сказав «была», я ошибся. Она действительно была женщиной, но носила имя «шейх Мухаммед». Моя ли в том вина, что таково ее имя? Все жители квартала только так ее и называли.
Итак, шейх Мухаммед проснулась, хотя это никак не отразилось на ее лице. Она всегда выглядела одинаково: и когда дремала и когда бодрствовала. Ее веки слегка задрожали. Затем она приоткрыла глаза. Прошло немало времени, прежде чем она смогла приподняться и сесть на каменной скамье. На голову и на свое тучное, дряблое тело она накинула покрывало, сшитое из множества лоскутков; грязь на нем лежала черным пластом.
Затем она протянула руку, нащупала на своем толстом колене горошину, положенную под кожу шейхом Атрисом, чтобы изгнать все недуги. Нащупав это гноящееся и воспаленное место, она, успокаивая себя, пробормотала: «Он вложил свой секрет в самую маленькую горошину…»
Начали просыпаться и другие жители квартала. Проснулся шейх Ахмад (на этот раз речь идет о мужчине). Он спал на самой низкой скамье. Нащупав свой меч, который он всегда клал себе под голову, он сунул ноги в ботинки и бросил короткое приветствие шейху Мухаммеду, похожей на глыбу мяса под покрывалом. Взяв меч в правую руку, он направился к мечети.
Ахмад был одним из «воинов Джихада»[5] и не расставался с деревянным мечом и медалями, которые постоянно носил на своем замызганном кафтане. Сколько раз он участвовал в больших битвах! Мальчики бегают за ним и на его крики отвечают возгласом «Аллах!», а он размахивает направо и налево своим мечом, и мальчики бросаются на землю. Он продолжает свое «наступление», его лицо сияет от удовольствия, и он шепотом повторяет: «Победа близка».
Говорят, этот человек в прошлом был студентом «Аль-Азхара» и одним из руководителей восстания. После контузии он стал бороться за веру тем способом, какой ему нравился. Что же тут плохого, ведь его способ почти не отличается от тех, какие применяют другие «приверженцы Джихада» в этом городе?! Они тоже, как и он, полагают, что борются во имя веры. А городу нет никакой пользы ни от него, ни от других.
По вечерам шейх Ахмад возвращается в прекрасном расположении духа. Усталый от всех своих «атак» и «отступлений», он вытягивается на скамье, владелец которой шейх Мухаммед, и делится с ней теми лепешками и курушами[6], которые получил от добрых людей.
Остальные «божьи люди» квартала, поселившиеся у ворот аль-Мида, одарены глупостью, слабоумием и старостью. Это и дает им право считать себя святыми. Они почтительно приближаются к вратам мечети, садятся на корточки друг за другом перед краном, и в воздухе раздаются звуки полоскания и сморкания. Затем эти люди незаметно начинают проникать в мечеть.
До чего удивительное существо — человек! Когда бог его возвышает, он сам начинает возвышаться над богом. А когда бог о нем вспоминает, он о боге забывает. Взглянем на людей, которые стоят в мечети и столь громко возносят молитву аллаху, посмотрим, какое положение занимают они в жизни и чем бог одарил их. Удивительно, что большинство из них бедняки, которых мы называем людьми низшего класса, и даже этот бородатый эфенди, что служит в министерстве, слывет среди коллег дураком или сумасшедшим…
Над этими особенностями нашей жизни стоит поразмыслить. Это удивительное явление должно стать предметом обсуждения и серьезных раздумий. Чем больше человек возвышается и преуспевает в жизни, тем больше слабеет его вера. Я сам верю больше сердцем, чем умом, и чем усиленнее я размышляю, тем большим отступником становлюсь, а стоит лишь начать жить сердцем — и моя вера в аллаха укрепляется.
Окончилась молитва, некоторые вышли, а кое-кто остался в мечети.
Только один житель квартала аль-Мида до сих пор не покинул своего ложа, по-прежнему оставаясь погруженным в сон. Спал он в скрюченном положении, так что подбородок касался колен, и его не беспокоили ни шум, ни крики обитателей квартала, пока не наступило утро.
Вот начали открываться лавки. Шум и движение усилились. Человек потянулся, зевнул, поднялся со своей постели и сел на корточки. Он потер красные, опухшие глаза, почесался, зевнул и обратился к мальчику по прозвищу «Каткут»[7] — ученику мастера Алиша, хозяина лавки «Бобы», или, как это было написано на вывеске: «Единственная национальная столовая».
— Доброе утро, Каткут!
— Доброе утро, дядя Ибрахим.
— Принеси мне поесть…
— Еще не готово…
Мальчик почтительно прошел внутрь, вернулся с бобами и луком и все это положил на стоявший на углу большой, грязный камень. Затем поместил на камне тяжелый железный брусок и стал растирать массу до тех пор, пока она не размягчилась, а потом начал жарить ее на масле, оставшемся в миске от прошлой ночи.
Все это время человек сидел на корточках, протягивал руку к деревянному сундуку, стоящему у стены, брал пальцами немного табаку, вытаскивал из кармана папиросную бумагу, скручивал сигарету и закуривал.
Этот человек был Ибрахим, по прозванию «Акб»[8]. В умственном и физическом отношении он был едва ли не самым рядовым обитателем квартала. У него не было физических недостатков, он не страдал тупостью или слабоумием, не походил он и на «божьих людей» Его считали здесь человеком дела. Он не покидал своей скамьи ни днем, ни ночью. Однако, несмотря на это, он постоянно бывал занят и широко развернул свою деятельность. На всех улицах и дорогах Каира располагались его агенты, которые днем и ночью несли дежурство.
Читатель, наверно, решил, что я намерен сделать Ибрахима Акба главарем нищих или воров. Однако я вовсе не шучу, этот человек действительно был человеком дела — он был торговцем, занимался законными операциями: куплей и продажей…
Ибрахим Акб считался главарем «собирателей окурков». И не было среди каирских сборщиков таких, кто не подчинялся бы ему. Если же кто и не был его подчиненным, то являлся его клиентом и продавал ему собранные окурки. Подчиненные обязаны были собирать определенное количество окурков, на каждые пятьдесят штук он набавлял по миллиму[9]. Что касается тех, кто работал на свой страх и риск, то он платил им только по числу собранных окурков.
Он делил Каир на округа, округа — на районы, а районы — на отделения. Никто не мог перейти в район, отведенный для другого.
Специальные люди наблюдали по его поручению за порядком.
У Ибрахима было два больших сундука и несколько мисок. В один сундук он собирал окурки, в другой клал дешевый табак. В мисках же он сортировал окурки. Кроме того, у него был маленький сундучок, где помещались уже скрученные, готовые для продажи сигареты.
Ибрахим считался самым богатым человеком квартала аль-Мида. Его нищенский вид и поношенная одежда никого не могли обмануть. Обитатели квартала были уверены в том, что он получает от своей торговли десятки, а может быть, и сотни фунтов… Жаден он был настолько, что прятал свои деньги в пояс. Он и спал поэтому скрючившись, так как все время боялся потерять свое состояние.
Ибрахим поднял голову и закричал:
— Готова ли еда, Каткут?
Голос мастера Алиша ответил:
— Доброе утро, Ибрахим Акб! Как вы себя чувствуете?
— Хуже быть не может… Принеси поесть…
— Стакан простокваши или помидоры?
— Что хочешь…
Через некоторое время мальчик принес Ибрахиму завтрак и остановился в ожидании платы. Ибрахим протянул руку к сундуку с сигаретами, вытащил оттуда пять сигарет и дал их мальчику. Каткут хмуро посмотрел на него и спросил:
— Пять?
Ибрахим ответил, не глядя на него:
— Хорошие сигареты… Если они тебе не нравятся, возьми семь штук самсунских.
— Чистых? Без примеси?
— Стопроцентной чистоты, без всякой примеси…
— Давай сигареты, я положил тебе две добавочные порции…
