Алексанр Петров - ТЕЩИ.NET
Путешествия отнимают очень много сил. Мне нужно было отдохнуть. Глаза уже слипались, сонная дрема волнами накатывала на усталое тело, как вдруг я услышал звуки губной гармошки, а следом щелканье кнута и звуки ударов по чему-то мягкому, сопровождаемые сдавленными стонами. Рука мгновенно нашла в подмышечной кобуре «Валькирию», импульсный плазмомет, вынесенный мной из одного интересного, крайне продвинутого технически, но совершенно бардачного отделения Реальности.
Как оказалось не зря. По тропинке поднимались трое. На самом деле их было четверо, четвертым был серый мохнатый ослик, печально кивающий головой при каждом шаге, на котором восседал здоровенный парень в маскировочном комбинезоне, с закатанными до локтей рукавами. На его шее болталось какое-то оружие, похожее на немного уменьшенный американский М-60. Детина периодически подносил инструмент к губам, извлекая звуки, отдаленно похожие на те, которые в плохих фильмах про войну сопровождают марш немецко-фашистских оккупантов по деревне в поисках сала, яиц, кур и девок. Потом, он брался за плеть, и со всей дури лупил бредущую на веревке впереди ослика старую, растрепанную и босую женщину, обряженную в изодранную, окровавленную мешковину.
Шествие замыкал человек одетый в серую, явно форменную одежду. Ему было жарко, он шел, вздыхая и вытирая пот со лба, несвежим платком.
Мой глаз стразу отметил, что он тоже вооружен чем-то напоминающим пистолет, причем оружие в кобуре болтается уже не на поясе, а как бы сказать поделикатнее, — немного ниже, совсем как у нерадивого московского милиционера.
— Здорово, приятель! — крикнул детина, отвлекаясь от лупцевания старухи.
— Здравствуйте, — сдержано ответил я, отпуская свое оружие и вынимая руку из куртки.
— Мы тут пристанем, — скорее утверждая, чем, спрашивая, сказал всадник. — Карл совсем заморился на этой жаре. Да и карге, чтоб не сдохла раньше времени тоже нужно кости бросить.
— Пожалуйста, — сказал я. — Места на всех хватит.
Участники странного шествия заняли места в тени. Детина привязал женщину к «березе», попутно отвесив ей пару добрых пенделей и ткнув кулаком поддых, отчего старуха со стоном опустилась на землю, и осталась лежать, бессмысленно таращась в небо и пытаясь вдохнуть.
Потом он надел ослику на морду торбу с какими-то семенами, и сказал, погладив животное: — Кушай, Карлуша, кушай, хороший мой.
Мужчины двинулись в мою сторону. «Милиционер» выбрал место попрохладнее, и уселся. Я поднялся навстречу, улыбаясь и всем своим видом показывая, что я не имею ничего против них.
Мои странствия научили меня не вмешиваться прежде, чем я пойму, в чем тут дело.
— Гюнтер Штоль, — сказал детина, протягивая руку, — бывший сержант Кераспольского отдельного десантно-штурмового батальона. В отставке.
— Алекс Браунинг, путешественник и исследователь, — назвал я первые пришедшие на ум имя, фамилию и род занятий, затем пожал руку Гюнтера.
— Фридрих, иди сюда, позвал детина человека в форме.
Тот, кряхтя, поднялся, подошел, вытирая пот со лба: — Фридрих Мюллер, — представился он.
Род занятий герр Мюллер называть не стал, очевидно, полагая, что я догадаюсь об этом по форме и его присутствию здесь.
— Алекс Браунинг, путешественник и исследователь — повторил я для него.
— Хороший денек, — сказал Гюнтер. — А на прошлой неделе, дождь лил как из ведра. Ехал я домой и думал, что все это придется под дождиком делать.
— Это ее слезы были, — мрачно сказал Мюллер, кивнув головой в сторону валяющейся пластом старухи.
— Да нет, она думала, что я сдох от лихорадки в Такеме год назад, — усмехнувшись, сказал сержант.
— А чего это вы? — осторожно поинтересовался я, показав глазами на избитую женщину, которая ожила настолько, что делала неуклюжие попытки сесть.
— Теща, — равнодушно сказал страж порядка.
— Теща?! — по моему лицу пробежала целая гамма чувств, закончившись улыбкой из-за осознания всей нелепости такой вот ситуации в моем мире. — Как я мечтал свою прогулять таким вот образом…
— Ну и чего? — с живейшим интересом спросил Гюнтер.
Я не знал, что ответить, не знал обычаев этого весьма странного мира, поэтому решил сказать правду, а там будь что будет.
— Она меня не дождалась. В бане сгорела. Неосторожное обращение с огнем.
— Вот сука, — покивал головой Штоль.
— Я представляю, как ты был разочарован.
— Да…
— Я тебя понимаю, комрад. Подождите, сейчас вернусь.
Детина подошел к теще, пнул по ребрам, пресекая попытки встать, потом расстегнул штаны и помочился ей на голову, очевидно для того, чтобы привести в чувство. Затем, отставной сержант подошел к ослику, помыл руки водой из фляги, вытер руки одноразовой салфеткой, погладил животное, говоря что-то ласковое, вытащил из баула упаковку пива и беззаботно-радостно насвистывая, вернулся, неся бутылки с янтарным напитком.
— «Будвайзер», комрады. Пейте за мое возвращение, пейте за мою удачу, пейте за то, чтобы все получилось.
— Прозит, — сказал Фридрих, поднимая бутылку.
— Прозит, — произнес я. Мы чокнулись бутылями и выпили.
Очень скоро Гюнтер напился и стал невнятно рассказывать о войне, поминутно вставляя «доннер-веттер», «хурен» и «ферфлюхтен швайн», махая руками и имитируя звук взрывов.
— Я говорю ему, не высовывайся, доннер-веттер, а он говорит «нет, я хочу посмотреть, откуда пулеметчик садит». Вот и досмотрелся второй номер. Каска в одну сторону, голова в другую. А потом налетели зуловские глайдеры, и тут уж всем нам жарко пришлось. Дружка моего убили. Его буквально пополам разорвало зарядом. Он еще жил несколько секунд, успел только сказать: — «мама», а потом — «хурен».
— Вот именно, что это слово, — в сердцах произнес Мюллер. — Растят пацанов, а потом, как стукнет 18, — дадут пару белья, скажут — «Вот Бог, а вот порог». И шагай, горемычный, куда хочешь. На квалифицированную работу не берут, обучение стоит бешеных денег. Квартира — когда она будет. Гражданство — и то надо заработать… — А природа своего требует… Но с нашими фрейлен… А уж попал, то держись. Свои фатер муттер жмоты, скопидомы последние, а уж чужие точно не пожалеют. Помыкается парень, помыкается, — и одна дорога, в Легион.
— Верно говоришь, Фридрих, — произнес Гюнтер. — Три года, три года в пустыне. Днем жара, ночью холод до костей, лихорадка, скорпионы размером с крысу. Стреляешь в этих несчастных зулов, а перед глазами фрау Велта с ее презрительно поджатыми губами. Комрады, что-то я сс*ть захотел. Составите мне компанию?
— Вообще-то не положено, но для друга чего не сделаешь? — хмыкнул Мюллер.
— Пошли, отольём, а то карга пить, наверное, хочет.
Мы направились к сжавшейся в ожидании очередной экзекуции старухе и от души, с удовольствием, в три струи, не жалея, полили тещу Гюнтера желтой, соленой влагой, стараясь, чтобы как можно более «золотого дождя» пришлось на рот, глаза и ноздри.
— Чтобы вас так дети ваши мучили, проклятые изверги, — выкрикнула старуха. Голос был на удивление молодым и звонким.
Гюнтер наподдал ей по ребрам, плюнул и смачно выругался:
— Все ведь удовольствие испортит, с*ка.
Мы вернулись на место.
— Нет, будь моя воля, я бы ее мучил бы, пока она сама не сдохнет, задумчиво произнес Гюнтер.
— А вот тут мимо, — ответил ему Фридрих. Только до утра она в твоей власти. И то, без всяких там кольев в зад, анального секса и прочих извращений.
— А потом? — поинтересовался я.
— Духу не хватит пришить, — лицензия изымается и все, пусть живет, — ответил Мюллер. — Я свою вообще не мучил. Встретил на улице, отвел в сторонку… И шлепнул. Ребята приехали, поверили разрешение, карточку порвали. Штраф еще помню, выписали. За стрельбу в городе. Поговорили, посмеялись, пива выпили. И все равно погано было на душе. Месяца 2 жена не разговаривала, сам места себе не находил. Сынишка спрашивал, куда бабушка делась.
— У тебя сын? — спросил Гюнтер. — Да, — ответил Фридрих кивая. — Счастливый, — в раздумье сказал бывший сержант. — А у меня дочь. Если в монашки не пойдет, то может и мне так придется…
— Да, — без улыбки сказал Мюллер, — лучший подарок, который может сделать дочь родителям, — остаться незамужней.
— Ну ведь неправильно это все, — вздохнул Гюнтер. — растишь ребенка, растишь… Потом приходит молодец и тащит тебя на Тещин остров. Не меня, так мою Марту.
— Неправильно это… — совсем мрачно сказал Штоль. — Замочил бы этого субчика, заел бы, запилил, чтоб и думать, не смел об этом.
— Вот и она, наверное, так думала, — вставил я.
— А куда денешься. Люди мы бедные, откупиться от молодых нечем будет.
— Да ладно, — не поверил я.
— Правда, — мрачно сказал Гюнтер. — Вот все мое добро. Он извлек из кармана золотые часы-луковицу. — На обзаведение хозяйством хватит, — сказал он. — А дальше — вертись как хочешь. И то ведь с мертвого зульского офицера снял. Так бы и этого не было.
