Туве Янссон - Райский сад
— Чем они занимаются?
— Ходят друг к другу с визитами, — ответил, усмехнувшись, Хосе.
Виктория как бы невзначай упомянула, что слышала об одной из дам, некоей мисс Смит; она, Виктория, быть может, посетит ее на днях.
— В самом деле? — спросил Хосе. — Вот как, значит? — Он повернулся к жене, стоявшей за прилавком и прислушивавшейся к их беседе: — Каталина, слышала последние новости, эта миссис профессор собирается нанести визит фрёкен Смит!
— Сохрани Бог! — сказала Каталина. — Она никогда не войдет к ней в дом.
К дому, в котором Жозефина жила по соседству с X., вела длинная ужасная лестница. Когда Виктория поднялась наверх, она присела на одну из низеньких каменных стен, подождать и прочитать список испанских слов. Прошло очень много времени, прежде чем X. вышла из своих ворот, заперла их и молча постояла, словно не зная, куда ей идти. Но во всяком случае, в руках у нее была хозяйственная сумка, так что, вероятно, она шла в магазин. X. была совсем маленького роста и вовсе не казалась ужасно опасной. Волосы у нее были седые, и никакого намека на прическу. И никакого ножа. Но вот она сдвинулась с места.
— Извините, — сказала Виктория. — Я так плохо себя чувствую. Где я могла бы выпить стакан воды?
— У колонки на площади, — ответила X.
Глаза у нее были подозрительные и очень темные.
— Не думаю, что я в состоянии так далеко пройти… Жарко, и я не привыкла…
И таким вот образом Виктория все же вошла в маленький узкий домик, где жила X. Теперь Виктории в самом деле было нехорошо, так как она не привыкла обманывать.
X. поставила перед ней на стол стакан воды и пошла обратно к дверям; через некоторое время она спросила, не лучше ли Виктории.
— Не совсем, — откровенно ответила Виктория. — Простите меня, моя милая, но не могли бы вы ненадолго присесть. Надеюсь, это не солнечный удар…
X. присела на стул возле дверей.
— Я не привыкла к жаре, — продолжала Виктория. — Вы не слышали, не бывало ли солнечного удара у кого-либо в колонии?
— Нет, — презрительно ответила X. — Но если бы у кого-нибудь он и был, меня это нисколько не удивило бы. Половину своего времени они только и делают, что жарятся на солнце.
— А другую половину?
— Приемы. Сами увидите. Пьют коктейли, и сплетничают, и болтают всякую чушь, ни о чем. И недели не пройдет, как вы с головой окунетесь во все это, вы ведь принадлежите к числу избранных.
— Сохрани меня Бог, — сказала Виктория. — Это звучит ужасно.
X., отставив хозяйственную сумку в сторону, заговорила горячо, но несколько понизив голос:
— Да, это ужасно, они вторгаются в один покинутый дом за другим и приводят их в порядок; внутри — все, насколько это им доступно, модернизируют, но снаружи дом должен оставаться примитивным и романтическим. Эти люди живут такой легкой жизнью! Они просто срослись со своими автомобилями и собачонками. Египетские кузнечики! Я живу здесь с самого начала, уже двадцать лет! Чего только я не насмотрелась! Они подрывают все вокруг.
— Как смоковница, — заметила Виктория.
— Что вы имеете в виду?
— Смоковницу! Моя крестница Элисабет рассказывала мне о смоковнице. Ее корни простираются очень далеко, они могут подрывать каменные стены и дороги, все что угодно. Они не оставляют места для чего-либо другого.
— Да, — подтвердила X., — места для чего-либо другого не остается. И не известно, что еще будет!
Она поднялась и в ожидании встала у двери.
На обратном пути Виктория пыталась представить себе, что испытывает человек, оказавшийся абсолютно вне общества. Мысль об этом была не нова и уже давно тяготила ее, — мысль об учениках, которые были изолированы от всего, чем занимались их товарищи; они приходили к ней и спрашивали, что же им делать. «Весьма огорчительная ситуация, по-настоящему сложная». Виктория разорвала свои записи о женщине с ножом. Но «Дело Жозефины» никоим образом не было исчерпано, оно только вступило в новую фазу.
На следующее утро к Виктории ворвалась Жозефина со всеми своими собачонками; уже в дверях она закричала:
— Профессор, дорогой профессор Виктория, говорят, вы были у нее! Что она сказала обо мне?
— Ничего.
— Но что-то же она говорила, верно?
Виктория, погладив самую маленькую и самую нервную собачонку, сказала:
— Я думаю, эта женщина страшно одинока.
— И ничего другого! — воскликнула Жозефина. — Вы ничего больше не узнали, кроме того, что она одинока? Это я могла бы сказать вам с самого начала… Почему она ненавидит именно меня, хотела бы я знать!
— Дорогая мисс О’Салливан! — сказала Виктория. — Успокойтесь. Я всего лишь в самом начале расследования.
И она подумала, рассердившись на самое себя: «Расследование! Как претенциозно, я слишком начиталась детективов…»
Она быстро сказала:
— Вы ведь знаете… Люди могут воспринимать некоторые вещи превратно, по какой-то совершенно мелкой причине, быть может, из-за разочарования, а потом все только растет и растет, как снежный ком, в ненужном направлении, покуда не рухнет…
— Вы защищаете ее? — запальчиво крикнула Жозефина. — Что вы еще можете мне сказать? Одинока, одинока — я-то тут, пожалуй, ни при чем! Вы обещали…
— Да, знаю, я обещала. Но присядьте, не желаете ли стаканчик виски?
— Пожалуй, только совсем маленький, — рассерженно ответила Жозефина. — Мне надо к Уайнрайтам.
— У них прием?
— Да, у них прием.
— Послушайте меня, — сказала Виктория, — я ищу мотив ее поступков, и мне кажется, я его нашла. Она превратила вас в своего рода символ…
Но Жозефина не пожелала прислушиваться к ее словам, теперь она начала болтать о леди Олдфилд, которая хотела бы пригласить профессора Викторию на свой прием в следующий четверг, прием — сугубо интеллектуальный, будет лишь самый узкий круг избранных… Они не имеют ничего против того, чтобы расширить колонию.
«Пригласите X., — сердито подумала Виктория, — я не желаю иметь ничего общего с их колонией, пусть расширяют ее, как им угодно».
Жозефина внезапно замолчала и, уставившись на Викторию, спросила:
— В чем дело, почему у вас такой вид? Вы больше не хотите мне помогать?
— Конечно хочу. Но вы должны попытаться понять, что у фрёкен Смит серьезная проблема…
— Вот как, — прервала ее Жозефина, — вы защищаете ее! Вы должны понять, что она опасна, не верьте ее словам, она — ведьма, способна исказить все на свете и превратить белое в черном, я это знаю! Я запрещаю вам встречаться с ней.
Виктория почувствовала, как вспыхнуло ее лицо, она заговорила, но ее снова прервали:
— Да, да, я знаю, что вы хотите сказать, но с ней вообще говорить не стоит. Идите в полицию, если хотите чем-то помочь, идите в сумасшедший дом! Она — психопатка, ее надо остановить!
Одна из собак залаяла.
— Мисс О’Салливан, — сказала совершенно изможденная Виктория, — может быть, мы обсудим этот вопрос в другой раз. Простите, мне надо написать важное письмо.
«Я была неприветлива, — подумала она, — довела до того, что меня оскорбили, это было ненужно. Но кто такая эта Жозефина, она едва ли достигла даже среднего возраста, чтобы распоряжаться мною и запрещать делать то, что я считаю правильным?! Глупости! Я имею право злиться. Я хорошо знаю: молоды вы или стары, разница не так уж велика, как можно было бы подумать. Одна — вне этого общества, другая пытается навязать мне себя, все — худо. Она говорит: „Психопатка. Психопатка, которую надо остановить“. Существует немало способов остановить…»
«Дорогая Хильда!
Здесь, в твоем прекрасном доме предо мной встает столько воспоминаний о наших давних поездках в незапамятные времена в Шотландию и в Ирландию. Помнишь, как мы собирали весенние цветы где-то возле Галуея? И поставили их потом в консервной банке на подоконник? На днях я нашла первые весенние цветы у обочины, но они…»
«Нет, нехорошо. Сентиментально. И, собственно говоря, насколько серьезно она больна?»
«Дорогая Хильда,
Здесь так спокойно и гармонично».
«Нет, чепуха». И образ Хильды снова поплыл в тумане.
«Можно было бы и тогда поболтать друг с другом. Вообще-то, наши путешествия были не очень веселые, но можно было обсудить разные дела и попытаться выяснить, почему все получилось не так, как хотелось; она ли стесняла мою свободу, мое веселое любопытство, или же это я запугала ее, вогнала в визгливую беспомощность? Вообще, все это чрезвычайно интересно. Может, я напишу ей немного позднее».
Выйдя из дома, Виктория постучала в ворота дома, где жила X., даже не предположив заранее, что она ей скажет. X., молчаливая, с абсолютно замкнутым лицом, впустила ее…
— Добрый вечер, — сказала Виктория, — у меня, собственно, никаких дел нет, у меня появилось лишь желание зайти.
— Стало быть, это визит, — сказала X. — Насколько я понимаю, своего рода социальное посещение. Вы уже приняты в их колонию?
