Виль Липатов - Сержант милиции
Друзья. Товарищей, друзей много: в общежитии, по работе, просто в силу случайного знакомства. А вот думается мне, что слово «друг» надо употреблять очень и очень осторожно. Об этом написано много, о дружбе и товариществе каждый, наверное, столько лекций наслушался, что назубок знает, чем друг от товарища отличается, в чем дружба заключается, так сказать, теоретически, но на практике… Два настоящих друга у меня есть, и по печальной случайности оба живут далеко, но, как ни странно, расстояние нашу дружбу не портит. Я всегда знаю, что есть на земном шаре две географические точки, где для меня всегда крыша, пища и кровать готовы, если со мной беда стрясется; они знают, что в 1аллине живет человек, который все отдаст, чтобы помочь другу… Это здорово, когда знаешь, что Сашка Леонов и Ванюшка Черный «третье мое плечо, третья моя рука», как в известной песне поется. Сашок на Брянщине остался, там, где я с Валентиной познакомился, Ванюшка Черный после окончания Киевского университета работает в Магаданской области… Мы друг другу письма еженедельно пишем, пишем помногу – страниц по десяти; всем делимся, все проблемы – вплоть до мировых – обсуждаем… Сашка женился, ребенка завел – все я о его жизни знаю, был у него, видел, да и в каждом письме – подробный отчет. Хорошо у Сашки сложилась судьба, я за него доволен. Ванюшка сейчас колеблется, выбирает между наукой и практикой – и в этом деле советовать трудно, но я… Не торопись, написал я ему, погоди, жизнь сама рассудит, куда тебе качнуться. Жан-Жак Руссо… Впрочем, если позволите, мы о Руссо потом поговорим – у меня к нему особое пристрастие. Видите ли, я считаю, что выбирать между наукой и практикой… Эге! (Начинает работать рация: – «Акация-23, Акация-23, как слышите меня? Прием! Акация-23, перекресток проспекта Ленина и дороги номер два прошел автомобиль марки „Жигули“, вишневого цвета, опрокинул тумбу, прошел на красный свет, левая фара выбита… Акация-23…»)
И опять работа. Вот он, голубчик, вот он – нарушитель спокойствия! Вы только посмотрите, какие фортели он выкидывает – пересекает все сплошные линии, виляет, а скорость-то, а скорость-то!.. Пьян в доску, так пьян, что меньше, чем на год, у него права отбирать нельзя… У «Жигулей» скорость большая, мы с вами бегаем помедленнее, а сейчас такая гонка начнется, что голова закружится… Может быть, выйдете, обстановка создается опасная, а вам-то зачем собой рисковать, да и мне… Простите! Но я за вашу безопасность отвечаю… Не выйдете? Сами все хотите увидеть? Что? Эх, была не была… Акация-1, Акация-1, начинаю преследование вишневого автомобиля, имею рядом корреспондента, покинуть машину отказывается… Ну, держись, пьяница… Так! Так! Так! Машина-то, оказывается, псковская, людей – полный салон; они с какой-нибудь крупной пьянки возвращаются, это отпускники «гуляют»… Так! Повисаем на заднем бампере, пока не включаем сирену, чтобы не заметили… Эге! И без сирены засекли, значит, сейчас удирать начнут – так и есть! Водитель не только пьяница, но и дурак, если думает, что я его на «Москвиче» не достану… Ну, голубушка, ну, милочка, покажи класс, покажи, на что ты способна, а вы держитесь. Держитесь, не стесняйтесь – я же держусь за руль, а вы цепляйтесь покрепче за сиденье… Прижимать его к обочине нельзя, он от страха может в кювет выскочить, мы его просто загоним – повиснем на заднем колесе и до тех пор будем висеть, пока у него нервы не выдержат. И дальний свет включать нельзя, водителя можно ослепить через зеркало заднего вида; аварией это может кончиться, запросто может несчастьем кончиться… Эге-ге! Подмигнем ему три раза, посигналим, страху немножечко наведем… Так! Так! Отлично! Сейчас переезд будет, хорошо, если бы оказался закрытым… Нет, черт побери, открыт, но этому пьянице все равно тормозить придется… Так! Так!.. Летим дальше, его больше чем на десять километров не хватит, вот увидите – не хватит. Это уж я чувствую… Во! Сто тридцать в час было, на десять сбавил, скоро и до сотни опустится. Понял, что я от него не отстану, если даже до Пскова пойдет… Во! Девяносто на спидометре – нервишки-то у него оказались слабее, чем я предполагал, а может быть, трезветь начинает… Ага! Восемьдесят! Ну, теперь его можно полегонечку да потихонечку и к обочине прижимать – теперь можно, коли он труса празднует и только от страха сам не останавливается… Начинаем его ти-хо-неч-ко обходить, идем рядом… Мать честная, в машине четверо женщин! Ну как не назовешь этого пьяницу хулиганом, если он четырех женщин смертельной опасности подвергает… Ну держись, божий сын! Идем рядом, включаем сирену, понемножечку выдвигаемся вперед, начинаем ос-то-рож-нень-ко прижимать… Еще снизил скорость? Ага! Семьдесят! Сейчас его будем брать голыми руками… Обогнали, впереди пошли, включили табло «Остановитесь!». Тормозит? Тормозит, пьяница. Остановка! Ну, начинается бой быков… Прошу всех выйти из машины, встать рядом, не мешать… Сержант Алексеенко, дорожный надзор, прошу предъявить документы… Так! Так! Водителя прошу садиться в мою машину, всех остальных сейчас попутным транспортом отправлю в город… Слушайте, гражданки женщины, а не стыдно вам так напиваться, что вы все до одной на ногах не стоите? Вы же женщины, понимаете, женщины!.. Стоп! Товарищ водитель грузовика, прошу всех этих пьяных женщин доставить в город… Не хотите садиться в кузов грузовика! Оставайтесь на дороге! Ночь теплая, но ветерок свежий – быстро протрезвеете… Ах, все-таки поедете в город! Товарищ водитель грузовика, отойдемте в сторонку… У первого поста ГАИ притормозите, передадите женщин дежурному, одна из них мне знакома, да и в Таллине ее многие знают… Я пост ГАИ предупрежу по рации – пусть берут всех четверых на проверку… Будет сделано, говорите? Заранее благодарю, товарищ водитель… Счастливого пути, граждане пьяные женщины!.. Ну а с вами, гражданин водитель, у нас будет разговор особый… Что? Сейчас я с вами, пьяной личностью, объясняться не буду, я вас сейчас на экспертизу доставлю, потом – в вытрезвитель, а потом… Вот потом и поговорим! Эх, вы, а еще прораб! Не прораб вы, а… Простите, увлекся… За автомобиль не беспокойтесь, я его закрыл, а минут через десять подойдет мотоцикл с водителем и уведет машину, куда положено… Вы хоть причешитесь, рубаху заправьте, галстук со спины на грудь переложите… Хотите посмотреть в зеркало, на кого вы сейчас похожи? Не хотите! Понимаю, отлично понимаю… Заглянем-ка в ваш паспорт… Женат, двое детей… Муж, отец, а в машине четверо пьяных женщин. А в машине Магда была, которую ни в один приличный ресторан города не пускают… Что? Хотите умыться вот в этом ручейке… Не надо, не надо! В вытрезвителе примете горячий и холодный душ… Ручеек вам не нужен… Слушайте, я в третий раз делаю вид, что не замечаю, как вы произносите нецензурные слова, но если вы еще раз произнесете хоть одно такое слово… Пятнадцать суток считайте обеспеченными!.. Вот это хорошо: сидите, молчите, думайте, если можете… По-е-ха-ли! Поехали!
Общежитие. Убедились, что я не преувеличивал, когда говорил, что общежитие у нас хорошее… Во-первых, в центре города, недалеко от места работы, во-вторых, просто удобное для жилья. Вот это кухня, на этой газовой плите я себе завтрак готовлю… Пару яичек, колбасу поджарю, кусочек масла, томатный сок, если успел купить… Вот моя комната. Кровать хорошая, уборщица добросовестная, все выстирано, выглажено, нигде ни пылинки… Сплю я здесь, вот это мои книги, вот мой стол, вот мой платяной шкаф… Прошу садиться, будьте как дома, в общежитии, как видите и слышите, – пусто. Иные ребята на линии, другие спят, третьи пошли в город развлекаться… Да, да, мы продолжим разговор о Руссо. Я вам попытаюсь объяснить, почему его «Исповедь» стала для меня очень дорогой и близкой книгой… Ванюшка Черный, тот, что в Магаданской области, как-то написал мне из Киева – он тогда еще в университете учился – самое большое письмо. У него тогда маленькая неприятность случилась, дело до того могло дойти, что он без стипендии останется, и вот пишет, что совсем упал бы духом, если бы случайно не начал перечитывать «Исповедь» Руссо… Минуточку! Вот в эту толстую тетрадь я раньше делал выписки из «Исповеди», теперь перестал – зачем, думаю, если эта мудрая книга всегда под рукой… А Ванюшка в том письме – это я наизусть помню – такой кусок процитировал: «Бывают превратности, возвышающие и укрепляющие душу, но бывают и такие, что принижают и убивают ее…» Естественно, что после этого Ванюшка рассматривал свою «превратность» в лучшем смысле и писал, что нашел в себе силы, чтобы сделать решающий рывок… Одним словом, со стипендией все хорошо кончилось. Ванюшка продолжал получать ее, а для него это… Без стипендии Ванюшка не смог бы дальше учиться – вот какая была опасность… А я после этого письма отправился в библиотеку, взял «Исповедь», прочел несколько раз подряд, потом купил книгу в букинистическом магазине и частенько, когда было свободное время, делал выписки… Какие? Ну, это не очень интересно, так как… Я бы сейчас из Руссо не эти места выписывал, я бы сейчас совсем по-другому к «Исповеди» подходил да и подхожу… А тогда… Ну хорошо, парочку цитат прочту, и вы, конечно, поймете, почему я именно этими цитатами в то время интересовался… «Надо избегать таких положений, которые ставят наши обязанности в противоречие с нашими интересами и заставляют видеть наше счастье в чужом несчастье, ибо в подобных положениях всякий делается менее стойким, сам того не замечая, и становится несправедливым и дурным на деле, не переставая оставаться справедливым и добрым в душе…» А вот еще: «Сами происходящие события, сами предметы обычно производят на меня меньше впечатления, чем воспоминания о них». И последнее, последнее… «Лгать самому себе для своей выгоды – обман; лгать для выгоды другого – подлог. Лгать для того, чтобы повредить, – клевета, это худший вид лжи. Лгать без выгоды и ущерба для себя и для другого не значит лгать – это не обман, это вымысел…» Ну и довольно, довольно! Слишком многое вспоминается, когда читаешь и думаешь о том, кому это предназначалось… Что бы я выписал сейчас из «Исповеди»? А я не выписываю, я просто помню… «Сила и свобода – вот что делает человека прекрасным. Слабость и рабство никогда не создавало никого кроме злых». А напоследок я вам знаете что прочту… Вот мы с вами третий день почти не расстаемся, вы меня вопросами донимаете, я вам, как умею, отвечаю, так как не отвечать не могу: вы ведь тоже на работе, вы ра-бо-та-е-те, а как не помочь работающему человеку… Нет, вам обижаться на меня не следует, но, если что-то не так сказал, сердечно простите… Тем более что… Одним словом, я вам о себе много рассказал, а вот Руссо в «Исповеди» так пишет: «Никто не может поведать о жизни какого-нибудь человека кроме него самого. Его внутреннее содержание, его настоящую жизнь знает лишь он один, но когда он ее описывает, он приукрашивает ее; под видом рассказа о своей жизни он пишет свою апологию. Он показывает себя таким, каким хотел бы казаться, а вовсе не таким, каков он есть на деле…» Я эти слова все время вспоминаю, когда на ваши вопросы отвечаю, честное слово, стараюсь быть правдивым, но вот по Руссо получается, что моим стараниям – грош цена. Как я ни старался скромничать, я себя приукрашиваю – вот ведь что получается… А ведь это… Ну что в этом хорошего, если апологетика получается?
