Светлана Эст - Ай ловлю Рыбу Кэт
Повторив манипуляцию с обменом ящиков, благо и дядин ничем не отличался от двух других этой серии, Кирилл достиг рекордного улова, что позволило ему стать предпоследним из финалистов.
Ушлый народ, рыбаки не принесли к контрольным весам разве только рыбу-меч, зато предъявили с полдесятка налимов, хотя любой хоть сколько-то разбирающийся в рыбалке человек знает, что налима ловят ночью на дне реки, а не утром на Дне города. Кроме того, в улов подбрасывали ледышки и снег, а у одного изрядно выпившего «бомжа» на дне пакета обнаружили гантель. «Зарядку делать, — объяснил он, не смущаясь. — Для рыболовов есть специальное упражнение: развести руки на ширину плеч — я вчера поймал во-о-от такую!» На этом шоу для любителей, уследить за которыми не смогла бы и дивизия судей, закончилось.
Двадцать финалистов, опытных рыбаков, среди которых Кирилл, хотя ростом он был выше всех, все равно смотрелся «неразумной дитёй», только что вылупившейся из рюкзака, посадили на снегоходы (дядя Слава фирменно подмигнул племяннику на прощание) и вывезли подальше, на специально перегороженный флажками участок реки. Каждый водитель снегохода одновременно являлся персональным судьей, и первое, что они все сделали, прикатив на излучину — это сноровисто обыскали ящики и одежду рыбаков на предмет нахождения рыбы-меч.
Матерые рыбаки-финалисты казались продуманно экипированными в резиновые сапоги химзащиты поверх унтов, кондовые полушубки и вязаные шапки. На одном из них, бородатом мужчине лет шестидесяти, коробом торчал длинный, до пят, плащ-«брезентуха», какой придавал ему вид степенного ямщика, только что припарковавшего русскую «тройку» около шеренги снегоходов. Кирилл, в легком не продуваемом ветром импортном комбинезоне, серьезным соперником не считался, и напрасно — ловить рыбу он умел. Свою феноменальную интуицию, которую дядя Слава благоговейно называл «нюхом», Кирилл приобрел, потому что, не ограничиваясь простой чистой радостью ловли на спиннинг, когда после подсечки из омута взлетает на леске живая серебристая дуга громадной щуки, имел привычку читать книги и справочники по ихтиологии, а, главное — думать. По этой же причине экономист из Кирилла Владимировича Олешкевича должен был получиться если не выдающимся, то очень толковым.
По свистку главного судьи, державшего в руке секундомер, рыбаки кинулись врассыпную… Помня, каким образом папа Карло обловил его сегодня, выбрав место поближе к берегу, Кирилл взял резко влево, к устью впадавшего в реку притока, еле угадываемого по неглубокому ложку, заваленному сугробами. За ним, гремя плащом, как пустой консервной банкой, тяжело топал валенками «ямщик». Все вместе очень напоминало съемку кинофильма о «золотой лихорадке» времен покорения Клондайка.
Кирилл уже начал разбуривать лунку, когда пенсионер, вызывавший у него какие-то неотчетливые песенные ассоциации: «…гони-ка в табор…» и «…в той степи глухой замерзал…» — остановился около.
— Ты ведь Олешкевич? Знам про ваше фартовое семейство. Ничего, ежели я тут?.. — «ямщик», сбивший дыхание при быстрой ходьбе, не смог выговорить «устроюсь».
Коротко кивнув, Кирилл так приналег на шнековый ледобур, что из-под него брызнула стеклянная мелочь мелких льдинок… Его мучила мысль о чем-то упущенном: не о Катерине — мечтать о ней наспех он не желал, — а о каком-то незначительном факте…
И тут Кирилл понял, что мимоходом удивило его на контрольном взвешивании: один налим отличался от других четырех предъявленных. Нет, конечно, и у него была все та же широкая, как бы ухмыляющаяся, характерная для тресковых, пасть хищника и макси-плавник вдоль всей пятнистой спины, но если остальные выглядели замороженными поленьями, то этот налим — пусть и уснувшей, но живой рыбой. «Только что поймали! — додумался Кирилл. — Хотя налим кормится ночью, особенно при ненастной погоде, и днем его можно выловить, если только он сошел с ума. Но уже весна, и я сошел с ума по Рыбе Кэт. А он чем хуже?! Во всяком случае, попытаться стоит. „Налимья тропа“ обычно находится на отмели в устье притока, причем со стороны течения большой реки…»
— Здрасьте! В протокол занесите: я Степаныч, а он Олешкевич, — представился «ямщик» их подошедшим закрепленным судьям, которым бегать было ни к чему — пока еще рыбаки разбурятся.
Неожиданно для Кирилла оба судьи захохотали, зажимая рты варежками, чтобы не спугнуть рыбу, а потом младший извинился:
— Прости, отец. Я только что анекдот в тему рассказал.
— Люблю всяки рыбацки байки. Изложи-ко мне, — добродушно прогудел старик Степаныч.
— А не помешаю? Соревнования все-таки: машину можно получить, телевизор или плеер. Многие финалисты уже в пене.
— И будя им. Мы не на пену ловим, а на репейника, живца и, быват, на птичий потрох. …Сказывай.
— Выкопал мужик червяка для рыбалки. А он такой маленький да тощенький. Думает мужик, что с ним делать: «Дай-ка я его лучше сначала откормлю». Проходит время, пошел мужик на рыбалку, и червяка с собой взял. Вдруг клюет. Мужик думает: «Дай-ка я еще посижу, может, больше клюнет». Опять клюет. Вытаскивает мужик удочку и видит, что его червяк двух сомов за хвосты держит: «Степаныч, ты что, они ведь могли меня съесть!»
«Ямщик» стал громко ухать, как филин — засмеялся; Кирилл улыбнулся тоже и от этого, наконец, почувствовал себя свободным: в обычном для рыбалки светлом настроении азарта растворился черный осадок алчности, какой гнал его за крупным выигрышем. Неистребимое чувство коллективизма, присущее рыбакам, оказалось сильнее, поэтому, когда старик, чей преклонный возраст не позволял безумствовать с пешней, попросил разрешения воспользоваться одной из его разбуренных лунок, Кирилл сострил, показывая на судей:
— Степаныч, они ведь могут меня съесть! …В общем, выбирайте любую. Я пока жерлицу поставлю.
Судья помоложе сказал своему напарнику, одетому в форму егеря:
— Регламентом соревнований не запрещено, раз участник Олешкевич согласен.
— А я что ли против? — почти обиделся тот, глядя вслед Кириллу. — Господи, опять он помчался. Не парень, а снегоход «Буран».
Кирилл, чьи движения не сковывали пласты теплых свитеров и ватников, и впрямь делал все быстро: срезал на берегу в прибрежном ивняке гибкую веточку, разбурил в устье притока лунку для жерлицы и, привязав к толстой леске алый матерчатый флажок, уложил её остаток кругами возле ивового прута. Мотовило, которое нужно вмораживать в лед, ему пришлось закрепить за рыбацкий ящик — два часа отпущенные на соревнования медленно, но уходили. Неразговорчивый егерь, его персональный судья, вспотевший от бега, советами не досаждал.
Вернувшись к Степанычу, Кирилл хотел взяться за свою зимнюю удочку, но старик, протягивая выловленного им первого окунька, остановил его словами:
— Тебе живец на жерлицу требуется? Возьми! Мы закон не нарушам, товаришшы судьи, живец — не улов, а наживка. Улов на состязаниях, да, увеличивать не гоже, а живец — отдельна статья.
Егерь запросил по радиотелефону судейскую бригаду, и обречено махнул рукой: бери, и побежали!
— Лунку снегом запорошить надобно, штоб, значит, налима свет не пугал, — тихонько сказал Степаныч, и в ответ на полувиноватый взгляд мальчишки («знаю, что днем не ловят») подбодрил его: — Не тушуйся, паря! Стар я для подвигов, а то б тож…
Что «тож», повисло в предвесеннем воздухе: то ли на Луну с Армстронгом полетел, то ли в артистку Кэтрин Ры влюбился, то ли двум сомам хвосты накрутил.
Сигнальный флажок на жерлице, на чей красный огонечек Кирилл посматривал издалека без всякой надежды, сорвался на исходе второго часа. Сердце у Олешкевича заскочило в поджелудочную железу.
— Ёшкин кот! — только и смог сказать судья-егерь, бросаясь в погоню.
…Гигантский налим застрял в маленькой для него лунке, когда Кирилл попытался сходу вытащить рыбину на лед: изгибаясь всей своей налитой тушой, он так мертво упирался сильным хвостом снизу, что, грозя оборваться, тоненько зазвенела леска. Пытаясь наугад, хлопками ладони, найти в рыбацком ящике багорик, Кирилл выжидал, когда царственного вида рыба соизволит вильнуть. Мыслей в голове у Кирилла не было, и только циклически повторялась одна песенная строчка: «…и за борт ее бросает в набежавшую Сурьму». Налим не шевелился, по-видимому, в свою очередь нагло рассчитывая затащить рыбака в лунку. Нервы у него сдали раньше: мощная пружина хвоста распрямилась, и, рванув багориком, Кирилл вытащил рыбу наверх, благо налимы скользкие. Оказавшись на льду, гигант не прыгал, словно рядовой ерш, а величественно и как бы угрожающе извивался, а его маленькие глаза смотрели так же осуждающе строго, как у учительницы химии Майи Александровны. Кирилл показал ему «козу» изрезанными леской до крови пальцами и победно улыбнулся.
Оставалось Кириллу Олешкевичу на сегодня не так уж и много: получить машину, помочь деду Степанычу, который явно вышел на второе место, с доставкой телевизора на дом, а потом можно было ехать к Катьке, чтобы сказать: «Ай ловлю тебя, Рыба Кэт».
