Виталий Бернштейн - Долгий полет
На еврейском кладбище, тихом, с аккуратно подстриженной травой, похоронив Лизочку, они долго стояли вдвоем у засыпанной могилы. Обнявшись, плакали…
Борису было двадцать пять, а Лизочке восемнадцать, когда они поженились. Их ранний брак можно смело назвать счастливым. Поэтому их немного тревожило, что Андрюшка никак не женится. Были у сына разные девицы, звонили ему, щебетали по-английски. Домой, чтобы показать родителям, он их не приводил. Видимо, ничего серьезного. Да и что за жена может получиться из современной молодой американки – прежде всего о карьере думает. Семья, дети – потом. Лизочка собиралась поискать для Андрюшки хорошую невесту среди «своих», приехавших из России. Болезнь помешала.
5
Сегодня Андрей приехал на базу рано, к семи утра. С девяти и до тринадцати его истребителю F-22 предстояло нести патрульную службу. Круглосуточная охрана воздушного пространства над американской столицей – главная задача их эскадрильи.
На командном пункте, наклонив лысину к мерцающим экранам, сидел подполковник Эриксон, заместитель командира эскадрильи. Он только что заступил на дежурство.
– Капитан Леви прибыл, – доложил Андрей.
Эриксон обернулся, по губам пробежала легкая улыбка.
– Ну как, приятель, голова после вчерашнего не болит?
– А чего ей болеть-то? От одного бокала джина с тоником?..
Минувшим вечером, после службы, они случайно столкнулись в небольшом баре недалеко от их военной базы. В баре было пусто, публика там собирается позднее. Андрей с Эриксоном присели за столик в углу, поболтали о том, о сем. О политике. О женщинах тоже – Эриксон недавно развелся, так что эта тема была ему небезразлична. Долго они в баре не сидели, на следующее утро им обоим надо было вставать рано…
Погасив улыбку, Эриксон снова повернул голову к экранам. Сказал будничным голосом:
– Приступайте к подготовке полета, капитан.
Подготовка эта занимала много времени. В ангаре, где стоял его красавчик F-22, Андрею надлежало облачиться сначала в комбинезон со специальной теплоизолирующей подкладкой. Без такого комбинезона можно запросто превратиться в сосульку, если, не дай Бог, случится авария и надо будет прыгать с парашютом. В воздухе, на высоте восьми миль, в любое время года стоит жгучий мороз.
Надев комбинезон, Андрей забрался в кабину. И началась долгая, нудная проверка самолета. F-22 – модель новая. Перед каждым вылетом надлежало удостовериться, что все узлы работают нормально, в том числе электронная аппаратура, которой до предела напичкан F-22. Он пришел на смену старой модели F-15 недавно, их эскадрилья одной из первых получила эти реактивные истребители из цехов компании «Локхид». Каждый стоил в несколько раз дороже, чем F-15. А вот, насколько новый истребитель лучше – это время покажет.
Закончив проверку, Андрей включил радиопередатчик, доложил:
– Второй, я – девятый. Проверку закончил. К вылету готов.
– Девятый, я – второй, – отозвался Эриксон. – Вылет разрешаю… Успешного полета, приятель.
После короткого разбега истребитель легко оторвался от взлетной полосы и начал круто забирать вверх. Андрей устроился в кресле поудобнее. Впереди – четыре часа в воздухе. Как правило, у пилота работы немного. Мощные радары с земли всегда засекут в небе подозрительный объект раньше, чем его увидит пилот. И необходимая информация сразу поступит с командного пункта к пилоту. Оттуда придет и приказ, какие действия следует предпринять. Ну, а если полет проходит спокойно, то и делать-то, можно сказать, нечего – сиди за штурвалом и размышляй о чем-нибудь.
Андрею вспомнился вчерашний вечер в баре. Неплохой мужик – этот Эриксон. Вне службы держится просто, никак не подчеркивает, что старше по чину и должности. Не то, что полковник Робертс, командир их эскадрильи. Тот всегда смотрит на тебя как бы сверху вниз, не говорит, а вещает. Хотя, может, так и нужно – для поддержания дисциплины…
Вчера в баре Эриксон пустился в мрачные рассуждения о том, что происходит сейчас в мире. Мол, когда-то сгнил изнутри и пал под ударами варваров Великий Рим. А ныне сходная угроза нависла над западной цивилизацией, которая тоже быстро загнивает. Враги ее – такие же варвары-фанатики. В борьбе с ними Запад лишь обороняется, принимает полумеры. И это только поощряет врагов. В таких условиях каждый террорист с «поясом шахида» под рубахой, которому собственной жизни не жалко, становится сильнее целого батальона. «Конечно, нам, солдатам, остается выполнять свой долг до конца, – говорил Эриксон, помешивая льдинку в бокале джина с тоником. – Да только, боюсь, конец этот не сулит ничего хорошего. Мир все больше сходит с ума…» Схожие пессимистические высказывания Андрею иногда приходилось слышать и от отца – старшему поколению всегда кажется, что во времена их молодости мир был лучше. Андрей, однако, смотрел на мировые события не столь мрачно. Он собирался спросить, что же, по мнению Эриксона, Западу следует делать иначе… Но уже была пора разъезжаться по домам. Они решили, что вернутся к этой животрепещущей теме как-нибудь в другой раз.
6
Поток солнечного света струился сквозь иллюминатор на колени Бориса. Земли внизу не видно, ее плотно закрывают тучи. А над головой такая голубизна…
Борис с женой и сыном эмигрировал в Штаты давно, четверть века назад. Родители его к тому времени уже умерли. Остались в Иванове, на кладбище в Болино. А были бы живы – тоже без колебаний уехали бы. Как часто Борис вспоминает их.
В последние годы жизни отец делился иногда с Борисом своим долгим опытом существования под советским ярмом. «Мне много времени не понадобилось, – говорил он. – Уже через полгода после октябрьского переворота понял: к власти пришли бандиты». Интересная история случилась с отцом в приснопамятном тридцать седьмом. Время было страшное – по ночам советские люди не спали, прислушивались, не заскрипит ли тормозами возле их дома «черный воронок», возле чьей двери затихнут шаги тех, кто пришел арестовать очередного «врага народа».
В том году в их квартирке появился телефон. Если он звонил, шестилетний Борис старался подбежать первым, снять трубку, важно сказать «але», позвать потом маму или отца. Телефонная служба тогда была еще весьма несовершенной, телефонистки на станции вручную соединяли абонентов. В трубке постоянно раздавались какие-то щелчки, шорохи. И вот однажды, когда позвонил приятель, отцу показалось, что их разговор кто-то подслушивает, даже чье-то дыхание, вроде, уловить можно. В последующие дни его подозрение лишь усилилось. Теперь сказать трудно – подслушивали отца на самом деле или это обстановка всеобщей слежки так подействовала на него.
Как поступил бы в такой ситуации обычный советский человек? Повел бы себя тише воды, ниже травы, стал реже разговаривать по телефону, а если и разговаривать, то повторяя к месту и не к месту лозунги о великих свершениях партии и правительства. Да еще, наверное, приготовил бы заранее чемоданчик с теплой одеждой – на случай, если все-таки придут ближайшей ночью и арестуют. Отец поступил иначе. Вечером он поехал в областное управление НКВД и записался на прием к начальнику управления. И тот отца, уже заполночь, принял. «В последние дни я заметил, что мой домашний телефон прослушивается, – сказал отец. – Насколько понимаю, это делают ваши сотрудники. Если у них есть какие-либо вопросы ко мне, я готов ответить. Для этого и пришел. Сам я считаю, что чист перед нашей замечательной советской властью». Начальник удивленно хмыкнул. «Гражданин Левитин, на сегодняшний день – вернее, ночь – у нас к вам вопросов не имеется. А если будут, вот тогда уж и поговорим». Он нажал кнопку возле стола, в кабинет заскочил адъютант. «Время позднее, трамваи не ходят. Отвезите его домой». Рассказав Борису эту историю много лет спустя, отец добавил: «А ведь мог и в камеру препроводить, не моргнув глазом. Но решил почему-то добрым себя показать – быть может, план по аресту `врагов народа' они в том месяце уже перевыполнили… Впрочем, начальника этого где-то через год и самого расстреляли. Кажется, как японского шпиона».
Борис помнит ту ночь. Мама, как обычно, раздела его и уложила в кровать. Но руки у нее почему-то тряслись. Непонятное мамино волнение передалось и Борису, сон никак не приходил. Выключив в комнате свет, мама замерла неподвижно у ночного окна. Спустя десятилетия Борису все еще слышится ее внезапный, хриплый вскрик. Выскочив из-под одеяла, Борис босиком подбежал к окну. Из большой темной легковушки, остановившейся возле их дома, вылез папа. И один, без сопровождающих, пошел к подъезду.
7
Когда в сорок первом году началась та страшная война, Борису было уже почти десять. Нынешние дети развиваются быстрее, в таком возрасте они уже сидят обычно за компьютером. А Борис тем утром, 22 июня, – смешно сказать – игрался в песочнице, во дворе их многоквартирного дома. Он строил из песка замок, о котором накануне прочитал в романе «Ричард Львиное Сердце». Над песочницей нависал балкон второго этажа – это был балкон в квартире, где жил вместе с родителями Петька Хохлов. Солнце уже стояло в зените, чуть припекало. Борис заканчивал обносить свой замок стеной из песка. И тут на балкон вышел Петька, какой-то необычно задумчивый. Был он лет на пять старше. Поставив локти на перила, Петька долго разглядывал копошившегося в песочнице Бориса. А потом мрачно сказал: «Борька, беги домой». Борис не любил, когда кто-то из старших мальчишек во дворе пытался им командовать. «А чего я побегу? Мне и тут хорошо». Губы Петьки скривила улыбка – какая-то растерянная. «Беги домой, я сказал!.. Сейчас по радио войну объявили». Бориса известие о войне не испугало. Он даже не поинтересовался, с кем именно началась война. Он твердо знал, так их учили в школе, что наша могучая Красная армия разобьет любого врага в пух и прах. А вот у Петьки, выходит, какое-то предчувствие было… Действительно, через три года, когда война уже катилась к концу, подошел Петькин возраст, забрали его в армию. И очень быстро, месяца через четыре, пришла его родителям «похоронка».
