Инна Гофф - Советы ближних
Получив этот «Ответ», я утешилась, повеселела. Я была уверена, что отца перевели в другой полк и скоро он нам напишет!.. И только спустя много лет, повзрослев, я поняла, что, назвав меня «дорогая доченька», фронтовой почтальон Алексеенко уже все знал.
Его «Ответ» я храню вместе с извещением о смерти брата – официальным документом, похоронкой, как горько окрестили эту бумагу. Она начиналась словами: «Ваш сын…» Почтальонша Дуся вручила мне ее под расписку в голубой, погожий сентябрьский день сорок третьего года. Все были на полевых работах, а я не пошла – болела. Должно быть, я стала очень белой. Дуся накапала мне каких-то капель и дала выпить. Она носила их с собой, в почтовой сумке.
Потом мы сидели вдвоем на высоком деревянном крыльце и плакали.
С крыльца видна была Волга в мелкой ряби осенних волн.
– Ты думаешь, мне их легко носить? – спросила Дуся, сморкаясь. – Меня уже люди боятся. Мимо пройду, аж перекрестятся…
А я все перечитывала одно и то же:
«…уроженец г. Москвы (был вписан наш адрес) в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был ранен и умер от ран…»
– Не говори никому, я от мамы спрячу, – попросила я.
– Ну, спрятай, – согласилась Дуся. – Мне зачем говорить? У меня твоя расписка есть. Ты сама, однако, молчи. Народ болтать любит…
Больше года я прятала от мамы эту бумажку. От людей утаиться не удалось, каким-то образом вскоре все село, где мы жили в войну, мы приехали туда с интернатом, в котором мама работала, знало о том, что нам пришло извещение. Но маме об этом никто не сказал!..
И вот уже сколько лет я одна! Иной раз мне кажется, что все это мне приснилось – детство в коммунальной московской квартире, дружная семья, где в дни семейных праздников папа с мамой танцуют под патефон модное танго, а мы с Колей им аплодируем. И Коля меняет пластинку и с шутливым поклоном приглашает меня. Мы танцуем вальс венского леса.
Я встаю на цыпочки, чтобы дотянуться до его плеча, – он гораздо выше меня. И вот мои ноги отрываются от пола. Мы кружимся на одном месте – комната небольшая, не растанцуешься!.. Мама кричит: «Осторожно, не ушибитесь! Коля, перестань!..» Мелькают стены, потолок, лица – расплывчатыми пятнами… Но я кричу: «Коля, быстрей!!!» И слышу его веселый, слегка задыхающийся голос: «Молодец, Талка! Держись!..» Он с размаху бросает меня на диван, в объятия мамы, а комната – стены и потолок – все еще плывет, и я крепко зажмуриваю глаза…
А когда я их открываю, нет ничего – ни мамы с папой, ни брата, ни этой комнаты с патефоном… Есть только, я – женщина в остывших термических бигуди, не прибранный после завтрака стол и часы, которые показывают, что мне пора торопиться!..
Кабинет логопеда, где я работаю вот уже скоро пятнадцать лет, помещается на втором этаже. Наша школа лучшая в районе. Опытные педагоги, старательный персонал, высокая успеваемость. И мой кабинет оборудован по последнему слову техники – зеркала, плакаты-профили наглядно показывают положение языка при произношении каждого звука. Дидактические игры лото с картинками на «С», «3», «Ц», альбом на шипящие, на свистящие. На звуки «Р» и «Л»…
Я окончила факультет дефектологии в пединституте.
Логопед – это нечто среднее между врачом и учителем. Заикание, недоразвитие речи, сниженный интеллект – даже в нашей, можно сказать, образцовой школе таких немало. А мой кабинет посещают дети из четырех школ района…
Они приходят ко мне на занятия после уроков, уже утомленные непосильным бременем науки, перекусив наскоро в школьном буфете. Я стараюсь активизировать их внимание, превратить урок в игру, развеселить.
Сегодня у меня второклассники. Небольшая группа – пять человек.
– Начинаем гимнастику языка, – говорю я. – Язык трубочкой! Трубочкой, а не чашечкой! Дима Иванов, это относится к тебе! Посмотри на свою соседку, она делает правильно… Теперь язык чашечкой! Молодцы! Язык жалом! Лева Минкин, что у тебя за жало? Это не жало, а лопата. Слыхали выражение – язык как лопата?..
Они смеются. Их легко смешить – они рады каждому случаю.
– Высунули язык, подули на него! Как следует подули! Теперь все сначала. Трубочкой! Чашечкой! Жалом!.. Молодцы! Взяли лото на шипящие. Лева, иди ко мне…
Я беру вату и спирт – они всегда у меня наготове, ведь приходится лезть в рот.
– Ну-ка, давай посмотрим, в чем тут дело? Вот оно что, толстый язык. Ишь, как ты его раскормил… Рот открываешь хорошо, как настоящий лев…
Четыре мальчика и одна девочка. У мальчиков с этим вообще хуже. Заикание, звуковые погрешности – это по их части. Зато у девочек чаще другое – недоразвитие речи, снижение интеллекта. Сколько бьюсь с Полиной. Девочка все оглушает. Вместо «газета» произносит «касета», а вместо «магазин» – «макасин». Прямо не знаю, что с ней делать!..
– Полина, в следующий раз приходи с бабушкой.
– Сачем? – Она смотрит на меня недоверчиво.
– Затем, что я хочу с ней поговорить. Тебя надо показать ушнику.
– Сачем? – Голубые глаза, голубые банты в русых косицах. Бабушкино сокровище!.. Небось и не подозревает, какое ей выпало счастье – иметь свою бабушку? Не то что Валера – носит на шее под рубашкой, как нательный крест, ключ от входной двери.
Валера заикается. Это случилось с ним год назад от испуга, когда его пьяный отец схватил со стола нож и стал гоняться за ним по всей квартире с криком: «Убью!..» Валера заперся в ванной и сидел там, дрожа, пока не вернулась с работы мать. Целые сутки он вообще не мог говорить, а потом речь восстановилась, но он стал заикаться… В прошлый раз я продиктовала им фразу – упражнение на звук «С»: «На севере весной солнце светит круглые сутки…»
– Слово «сутки» понятно? – спросила я.
– Это когда в тюрьму сажают, – сказал Валера. Сегодня мне трудно заниматься. Невольно возвращаюсь мыслями к дому. Надо собрать совет! Сегодня же! Начнем с родни, что ли… Кибернетик с женой и тетя, для начала хватит…
Мы заканчиваем урок тем же, с чего и начали, – гимнастикой языка. После чего я задаю им задание на дом и отпускаю. Скоро придет вторая группа.
Я поднимаюсь в учительскую и звоню Борису. Он юрисконсульт в строительной организации. К моему счастью, он на месте.
– Не мечи икру, – говорит он, понизив голос, должно быть, рядом люди. – О чем ты будешь с ними говорить? Мы сами ничего не знаем. Даже как ее зовут…
– Ее зовут Мымра, – говорю я и бросаю трубку. Нет, меня это просто бесит! Какое равнодушие к судьбе сына! И какая самоуверенность: «Мы это поломаем!..» А как, в самом деле, ее зовут?..
По пути домой, в метро и потом на улице, я смотрю на девушек, стараюсь угадать, какая она. Наверное, маленькая – длинные любят маленьких. Вон как та, в джинсах и с модной сумкой на ремешке…
Нет, такая не возьмет три дня за свой счет, чтобы повидать моего дурачка! Да она его и не полюбит!.. И правильно сделает! Кому он такой нужен! Только нам с отцом. Мальчишка, недоучка!.. Уважающая себя девушка никогда…
Я ловлю себя на том, что разговариваю вслух, сама с собой. Только этого недоставало!.. Репетирую обвинительную речь на домашнем судилище… Интересно, что она в нем нашла? Я стараюсь быть объективной. Ну, симпатичная морда. Рост, бицепсы. А тут еще летная форма. Душка военный, как говорится…
Эта, в скромном пальтишке, как будто бы ничего. Нет, она слишком серьезная. Скорей уж вот та, с личиком, расписанным, как пасхальное яичко. Господи, до чего они все накрашены!.. И еще эти парики! Просто не доберешься до естества. Своеобразная форма мимикрии, самозащита – так объяснила мне это наша модница Женя. Она ученая дама, жена Бориного младшего брата. Они оба кибернетики. Мика работает в вычислительном центре, а Женя преподает. Она недавно защитила кандидатскую, и мы шутя именуем ее «доцент наук» – с легкой руки Витьки, который назвал ее так случайно, по своей темноте…
Это и есть наша родня. Самая близкая. И еще Тетя. Борис и Мика рано потеряли родителей. Тетя их вырастила, выучила на свои скромные средства – она была корректором в издательстве. Я тоже называю ее Тетя, и даже Витька, хотя, по сути, она ему двоюродная бабушка. Слово «тетя» стало как бы ее именем – у нее трудное имя, что-то вроде Семирамиды… Я представляю себе, как округлятся глаза Тети, когда она узнает, что Витька хочет жениться. Как она закашляется, сомнет недокуренную папироску – наша Тетя курит…
– Ну, где твой сын? – спрашивает Борис, когда диктор в телевизоре желает нам «спокойной ночи».
– Он предупредил, что вернется поздно.
– Лично я ложусь спать.
– Но ведь мы решили сегодня поговорить!..
– Значит, поговорим завтра… Ты знаешь, какие в Москве концы!
– Метро до часу… – говорю я. И занимаю свой пост у окна.
Наш двор плохо освещен, – правда, лампочки над каждым подъездом. Фонари почему-то не горят, лишь один, возле арки. Он мигает на ветру почти с одинаковыми промежутками – как маяк.
