Энтони Берджесс - Долгий путь к чаепитию
— В Эдем собираешься, молодой человек?
— Не скажете ли, как туда попасть? — спросил Эдгар.
— Да кто ж его знает, — ответила она. — Тут дело, видишь ли, в энтропии Вселенной. Но если поторопишься, будешь там до темноты.
Эдгар поблагодарил ее и тронулся в путь. Поскольку вид моря справа был довольно однообразным, он пересек дорогу и постепенно дошел до лавочек, где продавались консервированные гавестоны, курчавые игрушечные ягнята, клубничные изабеллы[28] и другие интересные вещи. Потом он подошел к булочной, где толстая старуха плакала от боли, потому что, как она кричала на весь белый свет (хотя ее слушал не весь белый свет, а только крайне тощий и непрерывно жующий мужчина с козлиной бородкой), она обожгла руку, когда сажала хлебы в печь. Мужчина сказал ей:
— Это невозможно, так? Нет такой вещи, как боль. Это все в воображении, так?
— Но мне так больно, мистер Квимби[29], поглядите, какая она стала красная! Ох, как больно!
Эдгар стоял и слушал, увлеченный их разговором, а они совершенно не замечали его.
— Послушайте, мэм, — сказал мистер Квимби. — В мире есть две вещи, так? Одна — материя — как этот хлеб, или эта кошка у печки, или та шляпа, которая была на мне, когда я вошел, так? Это материя. И свиньи, и пыль, и газеты, и ручки, и ножи, и прыщи, и нарывы, и волдыри, и ожоги на руке. Материя, так, так? А другая вещь — сознание, то есть то, что я сейчас думаю и что думаете вы, да? Так вот, материи на самом деле не существует, вы это знали? Что ж, теперь вы знаете это, мэм. Когда я вижу свинью или перочинный нож, это только мои мысли. Это то, что я думаю, так? Снаружи нет ничего похожего ни на эту кошку, ни на эту печку, у которой она сидит, все это внутри, здесь, здесь, здесь, у меня в сознании. Так, так?
— Вы хотите сказать, что и эта боль внутри, — заплакала пекарша, — что эта обожженная рука у меня в сознании?
— И она тоже, мэм, — ответил мистер Квимби. — Вы думаете, что она больная, красная и опухшая. Все, что вам теперь нужно, — это подумать, что она не больная, не красная и не опухшая. Так? Приступайте, мэм. — Он посмотрел на большие часы в форме луковицы, которые вынул из жилетного кармана, и сказал: — Ну же, начинайте.
— Но это ведь чепуха, — не выдержал Эдгар. — Ведь если бы болел зуб, его пришлось бы выдернуть, правда? Это был бы больной зуб, даже если бы вы говорили, что это только в сознании. Так?
К его изумлению, пекарша, у которой рука действительно была страшно красная и болела, выкрикнула:
— Дух — бессмертная истина, а материя — смертельное заблуждение. Дух непреходящ, а материя тленна.
— Совершенно верно, мэм, — сказал мистер Квимби. — Вы, несомненно, быстро учитесь.
— Учусь? — вскричала она в негодовании. — Что значит — учусь? Я буду учить, а учиться — вы. И вы будете учиться быстро. Приступим. — Она схватила со стола длинный хлебный нож и сделала выпад. — Так?
— О! — кричал мистер Квимби, бегая вокруг стола от грозящего ему ножа. — Вы попали мне в локоть, мэм, о-о-о, вы разодрали на спине мою куртку, о, мэм, это была центральная артерия!
— Все в нашем сознании! — кричала она в ответ.
Эдгар поспешил скрыться, потому что ему не нравился ни большой хлебный нож, ни блеск в глазах пекарши. Под крики мистера Квимби и вопли «Все в сознании, так, так?» он шагал все дальше и дальше и вскоре почувствовал сильную жажду. Солнце припекало, а он не пил с обеда. К нему подлетела чайка и, повиснув перед глазами, проскрипела:
— Все в нашем сознании, а, сынок? Ха-ха-ха-ха. — И улетела.
Вскоре слева показалась улочка, усаженная тенистыми деревьями; Эдгар пошел под ними, радуясь прохладе, и увидел нечто вроде арки, свитой, судя по всему, из бумажных листьев и цветов, и надпись ЭДЕМ из электрических лампочек, которые, как ни странно — ведь был яркий летний полдень, — слабо вспыхивали и гасли, как на рекламе шин или жвачки. Некоторые лампочки, однако, не работали. Он вошел в арку и увидел человечка, бодро вылезавшего из большой грязной лужи. Дорога впереди была усеяна такими лужами, словно недавно прошел сильный ливень, хотя на эспланаде, которую Эдгар только что покинул, никаких признаков дождя не наблюдалось. Человечек, с ног до головы в грязи, заговорил радостно и дружелюбно, вытряхивая грязь из ушей и вываливая из потрепанного цилиндра, который он затем небрежно водрузил обратно на голову, не только грязь, но и радостно квакавших лягушек.
— Все в нашем сознании, — сказал человечек. — Радость во мне значит радость вовне, и не спрашивай меня, — он весело рассмеялся, — что такое вня.
— Эдем, — сказал Эдгар. — Эдем ведь значит рай?
— Все в нашем сознании, — твердил человечек. По дороге к Эдгару он вдруг поскользнулся и опустился в следующую грязевую ванну, откуда выбрался в таком же, если не более радостном расположении духа. — Тебе понравится, если будешь сохранять бодрость. И вход бесплатный. Тебе не придется платить мне ни пенни, ни хиддекеля (или тигра, если ты предпочитаешь называть его так), ни евфрата, ни фисона, ни гихона[30]. Просто залезаешь — и все, запомни, все, хи-хи-хи, внутри нас.
Эдгар поблагодарил его и пошел дальше, слыша, как человечек падает в очередную яму и радостно хихикает, но уже не видя этого, поскольку оставил его позади.
Эдгар никогда в жизни не видел такого безотрадного места. Солнце спряталось; небо затянуло тучами, и в воздухе висел отвратительный запах клееварной фабрики. Он увидел дома, черные от копоти, а из труб больших черных зданий валил черный дым, от которого он закашлялся. Через улицу был протянут транспарант, гласивший: ЭДЕМ — ЗНАЧИТ НАСЛАЖДЕНИЕ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ОБ ЭТОМ! Кругом с раздраженным жужжанием носились мухи, и Эдгар сказал самому себе: «Внутри это все или нет, я буду рад, если кто-нибудь скажет мне, как попасть назад в школу, а потом — домой, к чаю». Тут появилась очень странного вида дама на белой лошади, старомодно одетая, в огромной шляпе с муслиновой вуалью (от мух, подумал Эдгар), с хлыстом в руке. Она щелкала им над маленьким индусом, на котором почти ничего не было, кроме тюрбана. Он бежал перед ней и постоянно причитал:
— Ох, перестаньте, мисс сагиб, о Господи, это так неприятно, правда, честное слово, ох, мисс сагиб, перестаньте, пожалуйста! — хотя ему вовсе не было больно: хлыст не доставал до него. Но дама продолжала выкрикивать:
— Джильди[31] , сюда-а, я спущу с тебя шкуру, клянусь святым Гарри[32], я тебя запорю до полусмерти. — И она опять поднимала свой хлыст, свистевший в воздухе.
Индус в тюрбане, заметив Эдгара, спрятался за его спиной и запричитал:
— Она становится очень злая, о Господи, да, но вы мне мать и отец, сагиб, и вы охраните меня от ее гнева, честное слово, ох.
Дама спросила:
— Кто ты, мальчик? И что ты здесь делаешь?
— Я ищу дорогу домой, к чаю.
— Чай, — задумчиво промолвила она, — чай. Никогда не пью его сама: вредно для печени, решительно предпочитаю виски пани, чота пэг[33] , понимаешь? Если тебе действительно по вкусу чай, а кое-кому он по вкусу — ты понимаешь? — тебе нужно идти на юг, да, на юг.
— Воистину так, мисс сагиб, — сказал индус из-за спины Эдгара. — На юг очень хороший чай.
— Что ж, он должен знать в этом толк, — заметила дама. — Родился здесь и пьет его сам. Но почему я выбивала из него пыль? Что-то не могу припомнить. Но должна же быть причина, ты понимаешь?
— Хорошая разминка для вас, мисс сагиб, ха-ха. И для меня, о Боже милостивый, и для меня.
— Посмотри туда, наверх, — сказала дама, показывая хлыстом. — На тот дом с двумя входами на холме. Ужас просто — подходит только для пар, у которых нет другого выхода, а? — Она расхохоталась во все горло.
Индус присоединился к ней, приговаривая:
— Ох, как забавно, мисс сагиб, вы такая забавная госпожа, о Господи. Ха-ха-ха.
— Как бы то ни было, — сказала дама, — поднимись туда, мальчик, и спроси. А теперь, — сказала она индусу, — ты, паршивокожий. Я сдеру с тебя шкуру и выдублю ее, ты понимаешь?
— Ага, вы такая забавная, мисс сагиб. — И тут же: — Ой-ой, вы это не сделать, о Господи, пожалуйста, не надо! — И он помчался вперед, хотя хлыст по-прежнему не доставал до него.
Эдгар последовал совету дамы и взобрался на небольшой холм, на вершине которого стоял дом с двумя входами, так что возникал вопрос, в какую дверь стучать. Эдгар выбрал первую, к которой его привела извилистая тропинка, бежавшая вверх по холму. Ее тут же открыла, к его ужасу, огромная змея (дверную ручку она, видимо, повернула хвостом).
— Шшшто нужжжно? — прошипела она.
На ней был старомодный чепец. Эдгар с дрожью подумал, не мать ли это Зверя Рыкающего или, может быть, сам Зверь Рыкающий.
— Шшшто тебе? — прошипела змея опять. — Мальчик, ты теряешшшшшь время. Ты разззззве впервые видишшшшь ззззмею?
