Фридрих Дюрренматт - Авария
Ему очень жаль, посмеивался Трапс, действительно он обвиняемый, который предстанет перед их судом без всякого преступления, и в конце концов это дело прокурора — обнаружить его, ведь он сам это сказал, тут надо ловить на слове. Игра есть игра. Любопытно, что из этого получится. Будет ли настоящий допрос?
— Надо думать!
— Это меня радует.
На лице защитника выразилось сомнение.
— Вы чувствуете себя невиновным, господин Трапс?
Трапс засмеялся:
— Чист как стеклышко.
Разговор показался ему забавным.
Защитник протер пенсне.
— Зарубите себе на носу, мой молодой друг, невиновность, есть она или нет, — это еще не самое важное, все дело в тактике! Это безумие — рассчитывать перед нашим судом остаться невиновным. Напротив, разумнее всего сразу же выбрать себе какое-нибудь преступление, например такое подходящее для деловых людей — обман. Тогда при допросе может оказаться, что обвиняемый преувеличивает, что, собственно, тут имеет место вовсе не обман, а безобидная подтасовка фактов из рекламных соображений, как это практикуется в коммерции. Путь от виновности к невиновности, правда, нелегок, но все-таки возможен, зато совершенно безнадежно желать во что бы то ни стало доказать свою невиновность: результат бывает сокрушительный. Вы проигрываете, в то время как могли бы выиграть, и лишаетесь возможности выбрать вину самому, вам ее уже навязывают.
Трапс, улыбаясь, пожал плечами: он сожалеет, что ничем не может быть полезен, но он действительно не знает за собой ни одного дурного поступка, который вступал бы в противоречие с законами, он это утверждает.
Защитник снова надел пенсне. Он думает, что с Трапсом ему будет трудно, тут найдет коса на камень.
— Но самое главное, — заключил он беседу, — обдумывайте каждое свое слово, не болтайте лишнего, в противном случае вы и не заметите, как вас приговорят к длительному тюремному заключению, и уже ничем нельзя будет помочь.
Тут пришли остальные. Заняли места за круглым столом. Дружеская застольная беседа, шутки. Сперва были сервированы различные закуски, холодное мясо, яйца по-русски, устрицы, черепаховый суп. Настроение было превосходное, хлебали с удовольствием, чавкали без стеснения.
— Ну-с, обвиняемый, что вы можете нам предъявить? Надеюсь, солидное убийство? — прокряхтел прокурор.
Защитник запротестовал:
— Мой клиент — обвиняемый без преступления, так сказать, уникальное явление в юридической практике. Утверждает, что невиновен.
— Невиновен? — удивился прокурор. Рубцы покраснели, монокль чуть не упал в тарелку, болтался на черном шнурке. Карлик-судья, который только что начал крошить хлеб в тарелку с супом, остановился, укоризненно посмотрел на Трапса и покачал головой. Даже лысый молчаливый Пиле с белой гвоздикой в петлице изумленно уставился на него. Наступила устрашающая тишина. Ни стука вилки или ложки, ни чавканья, ни хруста. Только Симона в глубине комнаты тихонько хихикала.
— Мы должны проверить, — спохватился наконец прокурор. — Чего нет, того и быть не может.
— Приступайте, — засмеялся Трапс. — Я в вашем распоряжении.
К рыбе было подано вино, легкий игристый «невшатель».
— Ну что ж, — сказал прокурор, разделывая форель, — посмотрим. Женаты?
— Одиннадцать лет.
— Детки?
— Четверо.
— Профессия?
— Специалист по текстилю.
— Иначе говоря, коммивояжер, дорогой господин Трапс?
— Генеральный представитель.
— Отлично. Потерпели аварию?
— Совершенно случайно. Впервые в этом году.
— Ага. А до этого?
— Ну, тогда я ездил еще на старой машине, — объяснил Трапс — «Ситроен» образца 1939-го, а теперь у меня «студебеккер», красный, лакированный, модель экстра.
— «Студебеккер», вот как, интересно, и только недавно? До этого, очевидно, не были генеральным представителем?
— Был рядовым, обычным вояжером по текстилю.
— Конъюнктура, — кивнул прокурор.
Рядом с Трапсом сидел защитник.
— Будьте внимательны, — шепнул он.
Вояжер по текстилю, или генеральный представитель, как мы теперь можем его называть, беззаботно занимался бифштексом, соус тартар, выжал на него лимон (собственный рецепт), немного коньяку, перцу и соли. Более приятной еды ему никогда не приходилось отведывать, он просто сиял, до сих пор он считал самым лучшим развлечением вечера в «Шларафии», но эта мужская вечеринка доставляет ему еще больше удовольствия.
— Ага, — подхватил прокурор, — вы посещаете «Шларафию». Какую кличку вы там носите?
— Маркиз де Казанова.
— Прекрасно, — прокряхтел прокурор обрадованно, как будто это сообщение было очень важным, и снова вставил монокль, — нам всем приятно это слышать. Можно ли по этой кличке судить о вашей частной жизни, дражайший?
— Внимание, — прошипел защитник.
— Дорогой господин прокурор, — ответил Трапс. — Только до известной степени. Если у меня и бывает что-либо с женщинами на стороне, то только случайно и, так сказать, походя.
Не будет ли господин Трапс так любезен, не расскажет ли он собравшимся коротко свою жизнь, попросил судья, доливая «невшатель», так как решено дорогого гостя и грешника отдать под суд и по возможности упечь его на многие годы, если только удастся узнать всю его подноготную, частное, интимное, узнать кое-что о его связях с женщинами и, если возможно, посолонее и поострее.
— Рассказывать, рассказывать! — хихикая, потребовали старые господа у генерального представителя. Однажды у них за столом оказался сутенер, он рассказал увлекательнейшие и пикантнейшие истории из своей практики и при всем том отделался только четырьмя годами тюремного заключения.
— Ну-ну, — засмеялся Трапс, — что уж мне рассказывать. Я веду обычную жизнь, господа, заурядную жизнь, как я должен сознаться. Выпьем!
— Выпьем!
Генеральный представитель поднял бокал, умиленно посмотрел в остановившиеся глаза четырем старикам, которые впились в него так, будто он был необыкновенным лакомством, и все чокнулись.
Солнце наконец зашло. Адский гомон птиц умолк, но в свете сумерек еще был виден весь ландшафт — сады и красные крыши между деревьями, лесистые холмы, вдали предгорья и несколько глетчеров; умиротворенное настроение, деревенская тишина, торжественное предчувствие счастья, божьей благодати и вселенской гармонии.
Трудное детство прожил он, рассказывал Трапс, пока Симона меняла тарелки и ставила на стол гигантское дымящееся блюдо. Шампиньоны а-ля крем. Его отец был фабричный рабочий, пролетарий, соблазнившийся учением Маркса и Энгельса, озлобленный, безрадостный человек, который никогда не заботился о своем единственном ребенке. Мать — прачка, рано увядшая женщина.
— Только начальную школу мог я посещать, только начальную школу, — твердил он со слезами на глазах, с горечью и тут же, растроганный своим жалким прошлым, чокался уже «резерв де морешо».
— Любопытно, — сказал прокурор, — любопытно. Только начальная школа. Собственными силами пробивались наверх, уважаемый.
— Я думаю! — похвастался тот, подогретый «резерв де морешо», окрыленный дружеской беседой и торжественностью господнего мира за окнами. — Я думаю! Еще десять лет назад я был только приказчиком и разъезжал с чемоданчиком от дома к дому. Тяжелая это работа — странствовать, ночевать где-нибудь на сеновалах или в подозрительных ночлежках. Снизу начал я, с самого низу. А теперь, господа, если б вы видели мой счет в банке! Я не хочу хвалиться, но есть ли у кого-нибудь из вас собственный «студебеккер»?
— Будьте осторожны, — шепнул озабоченно защитник.
— Как же все это произошло? — спросил прокурор с любопытством.
Он должен быть внимательным и не слишком много говорить, предупредил защитник.
Он один взял на себя представительство фирмы «Гефестон» во всей Европе, сообщил Трапс и посмотрел на всех торжествующе. Только Испания и Балканы в других руках.
Гефест, греческий бог, захихикал маленький судья, накладывая себе шампиньонов, весьма искусный кузнец, который поймал богиню любви и ее возлюбленного, бога войны Ареса, в такую тонкую, невидимую сеть, что все остальные боги не могли нарадоваться этому улову. Но что означает «Гефестон», монопольным представителем которого является уважаемый господин Трапс, — это для него весьма неясно, так сказать завуалировано.
— И все-таки вы близки к истине, уважаемый хозяин и судья, — засмеялся Трапс — Вы сами сказали «завуалировано», и неизвестный мне греческий бог, у которого почти одно имя с моим товаром, сплел очень тонкую, невидимую сеть. Если сегодня существует нейлон, перлон, мирлон, искусственные ткани, о которых высокий суд, вероятно, слыхал, то существует и гефестон — король искусственных тканей, нервущийся, прозрачный, и притом благодать для ревматиков, столь же незаменимый для индустрии, как и для моды, для войны, как и для мира. Совершеннейший материал для парашютов и вместе с тем пикантнейшая материя для ночных сорочек прекрасных женщин, насколько я знаю из собственного опыта.
