Этгар Керет - Рассказы из разных сборников
— А так. Кто понимает в динозаврах — ты или я?
В общем, только я пришел в 12.00, потому что родители Узи поймали его, когда он хотел свалить из дому. Я его долго ждал, а когда я уже хотел идти домой, пришла Рали и этот противный. Если бы я проболтался про динозавров, Узи бы мне этого не простил. Я не боялся, что они папе наябедничают — если бы Рали что-то ему сказала, ей бы тоже досталось. Рали и этот противный уселись на скамейке, прямо напротив нашей ямы и тут противный начал устраивать с ней разные штуки. Он расстегнул ей платье и засунул туда руку и она не возражала. Я не мог на это смотреть и сказал себе "Ну хватит", перелез через балкон в детской, а оттуда — в свою комнату.
Мы только днем копали, после обеда. Пять месяцев. У нас уже была довольно глубокая яма, и Узи сказал, что мы уже дошли до центра Земли и что вот— вот яйца динозавров появятся. Я уже не верил в это, но мне было легче копать, чем возражать ему. Я хотел, чтобы кто-нибудь другой сказал об этом Узи. Рали, которая раньше играла с нами, почти перестала со мной разговаривать. Раньше она все время ходила с этим противным, а в последние недели, когда он перестал приходить к ней, она все время спала и говорила, что она устала. Во вторник утром ее даже стошнило в постель как какую-то дуру.
— Эй, ты, дура противная, — сказал я ей, — я маме расскажу.
— Если ты это сделаешь, это будет твой конец, — заявила она серьезно, так что я даже испугался.
Раньше она мне никогда не угрожала. Я знал, что все это из-за Противного — из-за того, чем он с ней занимался. Как хорошо, что он перестал приходить к ней.
А через два дня после этого мы таки нашли яйцо. Оно было огромное, как дыня.
— Ну, я же тебе говорил! — заорал Узи.
Мы поставили его посреди двора и устроили вокруг него танцы. Узи сказал, что сейчас его нужно высиживать, по очереди больше двух месяцев. В конце концов оно открылось, но вместо динозавра там оказался человеческий младенец. Мы были очень разочарованы — ведь на младенце не поедешь в школу. Узи сказал, что ничего не поделаешь и надо идти к моему папе. Папа будет нервничать, я его знаю.
— Откуда у вас этот ребенок, — кричал он все время. Мы пытались ему объяснить, но он орал, что мы обманщики. В конце концов он нагнулся над Узи:
— Слушай, Узи, этот ничего не понимает (он указал на меня), он придурок, но ты же умный мальчик. Скажи мне, что это за младенец, кто его родители.
— Ну, вообще-то немножко мы, мы же сидели на яйце, так мы как его папа и мама.
Папа посмотрел на Узи так, как будто он хочет его зарезать, но в конце концов он от Узи отстал, а я получил пощечину.
Папа поехал с младенцем в больницу. Было уже послеобеденное время, но Рали еще спала.
Ты все время спишь, — сказал я ей, — ты как спящая красавица.
Рали ничего не ответила и не пошевельнулась.
— Ты наверно встанешь только, когда принц придет, — сказал я чтобы ее разозлить, — принц с велосипедом "Трента".
Ее губы шевельнулись, но из ее рта не донеслось ни звука, и глаза ее оставались закрытыми.
— Только ради него ты встанешь, — продолжал я, — а если у него шина проколется, так ты так и останешься в кровати навсегда.
Рали открыла глаза и я был уверен что уж сейчас-то она встанет и задаст мне как следует, но она только говорила, и взгляд ее был немного грустным:
— И чего ради я должна вставать, а, Йоси? Чтобы убрать комнату? Ради ТАНАХа?
— Я думал, что ты хочешь встать, чтобы посмотреть на яйцо динозавра, которое мы с Узи нашли. Это должно было стать научным открытием, но не стало. Я думал, что ты захочешь посмотреть…
— Ты прав, — она оттолкнула ногами одеяло, — ради яйца динозавра действительно стоит встать.
Она уселась на кровати.
— Тебя все еще тошнит?
Она отрицательно покачала головой и все таки поднялась.
— Пошли, покажешь мне яйцо.
— Но я же тебе уже пытался объяснить, что яйцо оказалось испорченным и оно лопнуло и папа его забрал и прогнал Узи домой и дал мне пощечину.
— Ну, ладно, — сказала Рали и потрепала меня по затылку, — пойдем поищем другое яйцо, не испорченное.
— Да брось ты, папа будет сердиться. Пойдем лучше выпьем молочного коктейля.
Рали обула сандалии.
— А что же будет, если как раз в то время, когда мы уйдем, появился принц на велосипеде?
Рали пожала плечами: "Он уже не придет".
— А вдруг?
— Ну так он подождет.
— Конечно, подождет. Как же он уйдет? У него же велосипед
поломан.
Как только я это сказал, я побежал. Рали погналась за мной, но догнала меня только в кафе-мороженом, и я взял большой рожок со взбитыми сливками, а Рали взяла молочный коктейль с клубникой.
РАЗБИТЬ СВИНЬЮ
Перевод М.Блау
Папа не разрешил мне купить куклу Барта Симпсона. Мама точно хотела. Но папа мне не разрешил, он сказал, что я избалован. «За что мы купим, а?» — сказал он маме — «За что мы ему купим это? Он только попросит, и ты уже подскакиваешь, чтобы исполнить» Папа сказал, что у меня нет уважения к деньгам и если я не выучусь этому, пока я маленький, то когда же? Дети, которым с легкостью покупают большие куклы Барта Симпсона после становятся хулиганами, взламывающими киоски, потому что они привыкают к тому, что все что им захочется, легко приходит к ним. Поэтому вместо Барта Симпсона он купит мне уродливого фарфорового поросенка с длиной дыркой в спине, и теперь я выросту хорошим, теперь я не буду хулиганом.
Каждое утро я должен теперь выпивать стакан шоко, даже если я его ненавижу. Шоко с пенкой — это шекель, без пенки — пол-шекеля, а если я сразу после этого вырву, я не получаю ничего. Монетки я опускаю в щель на спине поросенка, и тогда, если встряхнуть его, он шуршит. Когда в поросенке будет так много монет, что если пошевелишь, уже не будет слышно шороха, я получу куклу Барта Симпсона на скейтборде. Это то, что сказал папа, это воспитывает.
Поросенок в самом деле замечательный, у него холодный пятачок, если до него дотронуться и он улыбается, когда в него опускают шекель или только пол-шекеля, но самое замечательное, что он улыбается, даже если не класть ничего. Я придумал поросенку имя, я зову его Песахзон, по имени человека, что жил когда-то в нашем доме, и фамилия которого осталась на нашем почтовом ящике, папа не смог отодрать наклейку. Песахзон не похож на другие мои игрушки, он более тихий, без огней, пружин и батареек, которые все время текут. Только надо беречь его, чтобы он не упал со стола вниз.
— Песахзон, берегись! Ты из фарфора — говорю я ему, и заставляю чуть-чуть наклониться и глянуть на пол, а он улыбается мне и терпеливо ожидает, когда я опущу его на своей руке. Мне ужасно нравится его улыбка, только ради него я пью каждое утро шоко с пенкой, чтобы я мог потом засунуть в щель у него на спине шекель и посмотреть, как его улыбка не изменяется наполовину.
— Я тебя люблю, Песахзон — говорю я ему после этого — Я люблю тебя больше, чем маму и папу. И я буду любить тебя всегда, не смотря ни на что, даже если ты будешь взламывать киоски. Но плохо тебе придется, если ты спрыгнешь со стола!
Вчера пришел папа, поднял Песахзона со стола и стал его трясти.
— Осторожно, папочка! — сказал я — От этого у Песахзона болит животик
Но папа продолжал:
— Он не звенит. Ты знаешь, что это значит, Иоав? То, что завтра ты получишь Барта Симсона на скейтборде.
— Хорошо, папочка — ответил я ему — Барт Симсон на скейтборде — это хорошо. Только перестань трясти Песахзона, ему становится плохо от этого.
Папа поставил Песахзона на место и пошел позвать маму. Через минуту он вернулся, одной рукой он тащил маму, а в другой руке у него был молоток.
— Ты видишь, я был прав — сказал он маме — Так он знает, сколько стоят вещи. Правда, Иоав?
— Конечно, я знаю — ответил я — Конечно, но только зачем молоток?
— Это тебе — сказал папа и сунул молоток мне в руку. — Только осторожнее.
— Конечно — сказал я, и в самом деле был осторожен, но через несколько минут это надоело папе, и он сказал:
— Ну, разбей же эту свинью
— Что? — спросил я — Разбить Песахзона?
— Да, да, Песахзона — сказал папа. — Ну, разбей его, будет у тебя Барт Симпсон, ты его заработал»
Песахзон улыбался мне грустной улыбкой фарфорового поросенка, который понимает, что пришел его конец. Пусть подохнет этот Барт Симпсон, не буду я ради него бить молотком друга по голове!
— Я не хочу Симпсона — сказал я и возвратил молоток папе. — Мне достаточно Песахзона
— Ты не понимаешь — сказал папа — Это в самом деле хорошо, это воспитывает, давай я сам разобью эту свинью для тебя.
Папа уже поднял молоток, я посмотрел на зажмуренные мамины глаза и на усталую улыбку Песахзона и понял, что все зависит от меня, если я ничего не сделаю, он умрет.
— Папа! — схватил я его за ногу.
— Что, Иоав? — спросил папа, все еще держа молоток в воздухе.
