Фабрис Колен - Синдром Годзиллы
Сейчас я в двух играх одновременно: одна игра — старушка, «мочилка», серии SF, в которой уйма секретных уровней, а вторая — последний хит японского проката — настоящая виртуальная вселенная. Представляете, ее обитатели продолжают жить в твое отсутствие. А когда ты выключаешь компьютер, они страдают без тебя, зовут на помощь и постанывают во сне. Я просто тащусь от этого. Маленькие цветные уродцы кивают мне головами, подмигивают, обнимаются и целуются перед сном и засыпают прямо у меня на глазах. Но нельзя расслабляться, это все обманное благополучие — главное, не дать им себя провести: как только я повернусь к компу спиной, один из этих безобидных виртуалов вскочит с постельки, подбежит к ящичку, откроет его, достанет автомат и засунет дуло себе в рот.
В восемь тридцать кончаются новости по телевизору, и это значит, что пора ужинать. Отец любит поесть за просмотром хорошего фильма. Но, к сожалению, хорошие фильмы — большая редкость. Как правило, нам приходится смотреть какой-нибудь тупой детектив, развязка которого через три минуты просмотра ясна как божий день. Но есть в этом и свои плюсы. Остается время на то, чтобы проанализировать игру актеров. О чем они на самом деле думают, почему они зарабатывают именно этим, где все это происходило в реальности — и вообще, что они за люди на самом деле?
Потом я убираю со стола, пока отец досматривает концовку, и загружаю посуду в посудомоечную машину. Потом снова ухожу в свою комнату и берусь за джойстик. В десять тридцать я выхожу пожелать папе спокойной ночи. Отец треплет меня по голове, как будто я десятилетний пацан или как будто я на войну собрался. Я говорю ему, что иду спать. На самом деле я буду играть до полуночи или до часу ночи.
Вот такая у меня жизнь. И она длится годами, и ничего в ней не меняется — все растворено во вневременном настоящем, которое, разворачиваясь день за днем, вытягивается в бесконечность. Как трал, заброшенный в океанскую впадину. Загадочная ловушка.
Школьная успеваемость у меня нормальная. «Карьера» меня не беспокоит. Я не мечтаю быть счастливым. Я не уверен, в состоянии ли я определить вообще, что такое счастье. А разве это так важно?
Развлечение
На выезде из города есть пустырь, там громоздится парк аттракционов, Луна-парк. Мы проезжаем его каждый день, его видно с большого расстояния из окна школьного автобуса. Парковка возле аттракционов пуста. Колесо обозрения крутится без посетителей, само по себе, разноцветные фонарики слабо мерцают на фоне сероватого неба. И я представляю себе совершенно пустой парк: ни одной очереди возле билетных касс, странная музыка звучит в недрах павильонов-галактик, передо мной пустуют мрачные широкие аллеи, и даже ветру скучно перегонять пыль с места на место.
Я интересуюсь у школьного шофера, что это такое? Какая-нибудь карусель? Неопределенно пожав плечами, он достает из упаковки диск с надписью «Atraction». «Знаешь?» — спрашивает. Я отрицательно качаю головой. Он ставит диск; в это самое мгновение у меня звонит телефон. Я быстро возвращаюсь и сажусь на свое место, чтобы оказаться без свидетелей. «Алло?»
Я снова разговариваю сам с собой. Для себя и немного для тех, кто на меня смотрит сейчас. И для нее, которая на том конце зоны действия сети.
«Угу, угу. Да, было бы здорово. Нет, я не знаю, что это. Да, мне тоже очень интересно. Посмотрим. А давай я сейчас посмотрю, что там, а потом перезвоню тебе минут через пять, идет?»
Разъединяюсь.
С другого конца салона на меня уставился какой-то парень.
«С тобой сейчас никто не говорил», — произносит он.
«Что ты сказал?» — говорю я как можно спокойнее.
«Твой телефон молчит. С тобой сейчас никто не говорил. Ты разговариваешь сам с собой».
Я улыбаюсь.
И беззвучно, одними губами, артикулирую четыре слова: «Пошел. Ты. В. Задницу».
Парень показывает мне средний палец и отворачивается. Мне становится плохо. Я смотрю на дисплей мобильника. Номер, как и в тот раз, не определился.
Дух, робот
Через пару недель, в среду, после обеда, я снова вижу того типа, который все время сидит на лавочке и пялится на океан. Нельзя сказать, чтобы он совсем уж не выходил у меня из головы все это время, но иногда я действительно думал о нем. Только я был почти уверен, что никогда больше его не увижу. Но нет, это не сон, парень действительно сидит на своем обычном месте. Такой же прямой, как кол, все так же уставившись на океан, весь в себе, почти одинокий.
Океанская набережная пустынна как всегда. Лишь изредка с приглушенным гулом по ней проносится одинокая машина. Чуть дальше, на пляже, парни играют в фрисби. Их летающая тарелка, поблескивая на солнце, описывает в воздухе безупречную дугу; я смахиваю с ресниц слезинки — набежали от холода.
Сегодня я занят. Я возвращаюсь домой с почты с долгожданной посылкой. Это две книжки комиксов Широу Масамуне. Я заказал их месяц назад в Токио, но выписал уже на этот наш новый адрес.
Большой конверт с книжками у меня под мышкой. Мне не терпится запереться с ним у себя в комнате и распаковать. А тут, как назло, метрах в тридцати от меня я снова замечаю этого странного парня.
Машинально правой рукой нащупываю оставшуюся в кармане мелочь. Резко перехожу прибрежный проспект и ныряю в булочную.
Владелец булочной — не менее странный тип. Ужасно худой. С какой-то угловатой головой. Надменный как индейский петух. По-моему, ему бы больше подошло работать в аптеке. Я мысленно говорю себе: он ошибся жизнью — или жизнь ошиблась им.
Я беру нарезанный хлеб для тостов и спрашиваю у хозяина, что это за парень сидит там все время на скамейке. «Какой парень? — недоуменно спрашивает аптекарь. — Сейчас кругом полно молодежи — шатаются по улицам от нечего делать… А вы что, не здешний?»
Быстро говорю спасибо и выхожу из магазина. Парень по-прежнему сидит на своем месте. Не шелохнулся. Тогда я не выдерживаю, нарочно останавливаюсь прямо перед ним и говорю:
«Привет!»
Я показываю на другой край скамейки, где есть место.
«Здесь свободно?»
Поскольку он все равно ничего не отвечает, я сажусь. Стараюсь прикинуться простым, без комплексов, но внутри почему-то вздрагиваю от страха, сам не знаю, что со мной такое.
Я распечатываю свой конверт. Там три выпуска манга в черно-белой обложке и подробная квитанция об оплате. Открываю первый комикс, пролистываю. Сказать нечего: Масамуне и есть Масамуне. «Мой любимый. Высший класс». Злодеи, небоскребы, девушки-подростки с наглыми взглядами. «После «Призрака в доспехах»[5] Широу Масамуне — мой герой».
«Гениально!» — говорю я вслух.
Два других выпуска я листаю на вытянутой руке, чтобы парню тоже было видно. Я продолжаю говорить вслух. Это получается как-то само собой.
«Я обожаю Масамуне за то, что никто не знает, кто он такой. Рисование манга для него — это не профессия. По-настоящему он специалист по робототехнике или информатике. А по вечерам рисует, для души. Теперь он — миллионер, но его соседи об этом не подозревают. Прикольно, правда?»
«Годзилла», — вдруг говорит парень, не двинув бровью.
«Чего?» — не понимаю я.
«Это мое имя — Годзилла. Сам знаешь, что это такое».
«Мм… признаться честно, не так, чтоб очень. Я смотрел, конечно, пару фильмов, но мне не понравилось… чушь какая-то…»
«А больше про них знать ничего и не надо. Там нечего знать. Больше нет ничего».
Я закрываю комиксы.
«А ты фанат Годзиллы?»
Пацан молчит. Потом говорит как-то приглушенно:
«Не в этом дело».
«Хм».
«Рассказывай».
Я удивлен.
«Чего рассказывать-то?»
«Что ты знаешь обо мне».
«О Годзилле что ли?»
Я чешу затылок, тупо уставившись на океан, как на пустую школьную доску, и начинаю:
«Первые фильмы о Годзилле снял Иносиро Хонда».
«Первый, не второй».
«О’кей».
«Второй фильм называется по-японски «Годжира но гьякушу». Переводится как «Ответный удар Годзиллы». Его снял в 1955 году Мотойоши Ода. Через четыре года этот фильм вышел в Соединенных Штатах, глупо переделанный, с купюрами, потерявший всякий смысл, и назывался он «Гигантис, огненный монстр». Главные роли играли Хироши Коидзуми, Минору Шиаки и Седзуко Вакаяма».
«Хм… По-моему, я читал об этом где-то в Интернете…»
«Это, конечно, не фильм года; но там есть свои прелести, по-настоящему стоящие эпизоды. Например, бой Годзиллы с Анкиласом, на это стоит посмотреть».
«Я не очень в этом разбираюсь…»
«Там нечего разбираться, это просто два чудовища, — продолжает мой собеседник, — фильмы о монстрах напоминают нам вечные истины о планете, на которой мы живем. Люди порождают чудовищ, чудовища обращаются против людей, только потом сами же и погибают в конце концов».
Я пытаюсь изобразить вежливую улыбку.
«А почему ты носишь этот пакет на голове?»
