Михаил Барановский - Зуб за зуб
Увы, не так часто, как хотелось бы, нам на голову падают созревшим плодом, подстреленной птицей, сорвавшимся с крыши кирпичом, тунгусским метеоритом, кометой Галлея с огненным хвостом (нужное подчеркнуть) красивые, загорелые женщины с глазами цвета болотной ряски. «Эти глаза напротив», – пел когда-то с хрипотцой виниловой пластинки то ли Хиль, то ли Ободзинский, когда-то тогда в черно-белом, как документальная кинохронь, прошлом. Какие-то секунды эти глаза действительно были напротив, и даже звучала музыка. А может, Максиму только показалось, что звучала музыка. Лишь в кино в такие минуты звучит музыка.
– Я смотрю: вы уже познакомились! – ерничает Марьяна.
Анна встает, смущенно запахивает халат, вспархивает ресницами.
От нее исходит тонкий, еле уловимый кофейный аромат. Кажется, так пахнет ее кожа. Голые плечи, как обжаренные кофейные зерна, блестят загаром, привезенным откуда-то, где растут, упираясь в небо, мохнатые пальмы, где вдоль песчаных пляжей море взбивает пену в гоголь-моголь, и праздные красивые люди пьют крепкий эспрессо из маленьких белых чашек.
– Вы весь мокрый, – говорит она.
– Это я… от неожиданности.
В пустой и неуютной комнате Максим снимает с себя намокшие вещи, рассматривает выданную ему одежду. Ему кажется странным и приятным раздеваться здесь, в квартире этой женщины, в точно такой же квартире, как и та, в которую он совсем недавно вселился.
– Я же тебе о нем говорила, – слышит Максим из-за неплотно закрытых дверей. – Нужный человек – стоматолог, так что пользуйтесь, не стесняйтесь.
– Боюсь, мне теперь понадобится травматолог.
Максим выходит, переодетый в огромную майку и нелепые шорты:
– Хорошо, что меня сейчас не видит моя жена.
– Хорошо, что вас сейчас не видит мой муж, – говорит Анна.
– Судя по размеру одежды – действительно хорошо.
– Хотите кофе? – спрашивает Анна и, не дожидаясь ответа, исчезает в направлении кухни.
– Давай, я тебе пока все покажу, – предлагает Марьяна. – Коридор мы немного сузили, но зато прихожая стала больше. Тут столовая, а здесь прорубили дверь в кухню – ее расширили за счет коридора, вернее, за счет закутка, здесь был закуток, никому не нужный закуток. Тут будет жить ее мама, она хочет перевезти ее из Севастополя. Здесь спальня… Алле! Ты меня слушаешь?
Из кухни доносится терпкий запах свежемолотого жареного кофе, слышно, как закрываются ящики, звякает посуда, и вот появляется Анна с подносом и чашками с кофе, над которыми колышется паутинка пара:
– Кофе.
Она ставит поднос на журнальный столик:
– Я вчера выбрала пол – роскошный.
– Жена хочет ковролин.
– Ковролин – непрактично.
– Она говорит: уютно.
Анна по-детски пожимает плечами и трогательными ключицами.
– Ну что – подходит? – спрашивает Марьяна.
– Вполне… – неуверенно произносит Максим.
На лестничной площадке Марьяна принимается сплетничать:
– Мужа никакого у нее нет – вранье. Она его выгнала. А потом один любовник ей квартиру купил и пропал куда-то. Другой дал денег на ремонт.
– А я думал, она в три смены работала на заводе без выходных и откладывала, – пытается шутить Максим.
– Умеют же люди устраиваться. С курорта на курорт разъезжает. Загар с нее не слазит. И любовники тоже.
* * *Новоселье, пир во время чумы. Вдоль стен – разнокалиберные коробки, свертки и тюки, связки книг. Под резким светом стоваттной лампочки без абажура в центре комнаты стоит стол. За ним – хозяева и приглашенные. На нем – бутылки, приготовленная на скорую руку еда, одноразовая посуда. Хозяева не чувствуют себя дома. Приглашенные – не ощущают себя в гостях. Пикник на обочине. В голое, открытое окно влетает голос улицы и присоединяется к застолью.
– Значит, все уезжают, а ты пускаешь корни? – спрашивает Максима Илья – друг с детских лет, очкарик, инженер.
– Все, кто мог и хотел, уже давно уехали, – говорит Максим, – а ты лет десять уже собираешься, но никогда не уедешь.
– Уеду, – настаивает Илья.
– Не уедешь!
– Уеду, – упорствует.
– Он уедет, – становится на сторону Ильи сидящая с ним рядом Антонина Павловна.
– Вот! – говорит Илья. – Спасибо, Антонина Павловна! Давайте уедем вместе! И пусть они здесь без нас локти кусают.
– Спасибо, Илья. Но боюсь, что еще одного переезда я уже не перенесу. Если я куда и перееду, так скорее всего на кладбище.
– Мама! – одергивает ее Настя.
– Все туда переедем, – говорит Илья.
– И вряд ли кто-то будет кусать локти по этому поводу, – при этом теща с укором посматривает на зятя.
– Мама!
– Что не так? – вздергивает нарисованные брови Антонина Павловна.
– Мы его отправляли на разведку, в Израиль, – сообщает жена Ильи Света.
– Лучше один раз уехать, чем сто раз услышать, – говорит Максим.
– Ладно, пока все мы еще здесь, пока никто из нас еще никуда не переехал. Макс, я знаю, что дерево, и не одно, ты посадил. Ребенка ты родил – умницу, красавицу…
– Илюша, извини, конечно, но ребенка я родила, – вмешивается Настя.
– Ну, хотя бы от него? – пытается шутить Марьяна.
– Кажется, да.
– Хорошо. Значит, осталось что? Построить дом… – рискует продолжить Илья.
– Интересно, – говорит Марьяна. – Можно нескромный вопрос? Вот сколько зубов надо отремонтировать, чтобы купить такую квартиру?
– Не перебивайте, – просит Илья.
– Максим, твоя квартира стоит на человеческих зубах, – не унимается Марьяна.
Все смеются, кроме Антонины Павловны, та серьезно кивает.
– Макс, в общем, осталось сделать ремонт, и все, – скороговоркой выдыхает Илья.
– Что – и все? – спрашивает Максим.
– И можно переезжать, – шипит Антонина Павловна. – Настя, когда я… перееду, обещай мне, что посадишь у могилы акацию. Мне нравится этот запах.
– Антонина Павловна, – обращается к теще Максим, – вы думаете, будете лежать там и нюхать?
Все смеются, кроме Антонины Павловны. Она с укором смотрит на зятя, покачивая головой, как игрушечный бульдог на передней панели автомобиля.
– Давайте за ремонт! – отчаявшись, предлагает Илья.
– За то, что не свершилось, не пьют, – говорит Марьяна.
– Тогда за новоселье.
Все чокаются одноразовыми стаканчиками и пьют.
– Маша, включи какую-нибудь музыку, – просит Настя.
– Если она включит свою музыку, я уйду! – угрожает Антонина Павловна. – Я этого не выношу! Это выше моих сил!
– Спокойно, Маша, спокойно… – демонстративно занимается аутотренингом Маша. Она встает из-за стола и уходит в другую комнату.
– Ой, ремонт сделаете, обживетесь, дай вам Бог, – говорит Света.
– Ну, хватит про ремонт, – просит Настя. – Он еще не начался, а я уже думать про него не могу.
– А что у вас там за мемориальные доски в прихожей? – интересуется Илья.
– Тырдышный Иван Макарович – великий советский писатель… Неужели не знаете? – оживляется Антонина Павловна, скрипнув в сторону Ильи шейным остеохондрозом.
– Что-то такое слышал… Но не читал… Нет, не читал.
– Сейчас вообще хорошую литературу не читают… Все детективы, а на детективах народ не воспитаешь.
– Это да… – до неправдоподобия участливо вздыхает Илья.
– Иван Макарович был дважды лауреатом Сталинской премии за великолепные романы «Хмарь» и «Ярь».
– А-а, ну «Хмарь», «Ярь» конечно…
– Ну вот, видите… Это же в школе изучали раньше. Теперь, правда, это варварски вычеркнули из программы. Они так и Пушкина вычеркнут. Илья, вот вы такой умный человек… Вы бы повлияли на вашего друга. Он хочет, чтобы я выкинула Ивана Макарыча вон из этого дома…
– В смысле?
– Видите ли, после закрытия музея я храню всю экспозицию, все вещи Ивана Макаровича…
– А зачем?
– Как зачем? Для потомков. Для будущих читателей романов «Хмарь» и «Ярь».
– А-а, ну, конечно…
В коридоре Марьяна машет руками, как экскурсовод:
– Вот эту стенку надо убрать и перегородку между ванной и туалетом тоже. А проход закрыть. Вот здесь и здесь.
– Как же мы тогда на кухню попадем? – недоумевает Настя.
– Зачем вам кухня? Будете питаться в ресторанах, – говорит Света.
– У него язва. Ему в ресторанах нельзя. Я ему и на работу диетические обеды готовлю.
– Святая, – умиляется Марьяна.
– Да, – соглашается Антонина Павловна.
– Ой! Собирается он как-то на работу, – говорит Настя. – Я даю ему два пакета: в одном мусор, в другом обед. Прошу его мусор выбросить. Во дворе у нас баки, и говорю – смотри ж, не перепутай!
– Кажется, я догадался, чем эта история закончилась, – заявляет Илья.
– Что вы думаете? – продолжает Настя, не обращая внимания. – Он приходит на работу, кладет пакет в холодильник. На перерыве девочки свои свертки разворачивают, выкладывают на тарелки кто что принес, а он там с каким-то пациентом задержался.
– Так я и знал, – говорит Илья, теряя интерес к истории.