Тома Лелю - Меня зовут Жанн Масс
– Что это за шум?
– Похоже на пылесос.
– А куда потом? Может, пошли в «Матисс»?[22]
– Нет, только не в «Матисс». Мы же решили, что сегодня будем трезвыми.
– Ну, по последней. Там будет Клод Брассер,[23] хоть поржем.
– В прошлый раз, ты вспомни, нас оттуда выставили пинками в жопу.
Вдали проходит слон.
Мы опять садимся в такси, там пахнет камфарой – сдохнуть можно, водила, наверное, болеет. Но я сосредоточиваюсь на музыке: басы разрывают воздух, Деррик поворачивается ко мне с глупой улыбкой, и тогда я спрашиваю его, что здесь смешного, а он отрыгивает мне прямо в лицо, и меня это почему-то смешит, хотя обычно я не смеюсь от подобных вещей.
Я прошу таксиста сделать музыку погромче, потому что звучит хит «Ву-Танг Клана»,[24] а я от них торчу, и я начинаю двигать головой в такт вверх-вниз, у меня вырывается пара-тройка факов, у Деррика тоже, и вот мы с ним идем, два таких крутых рэпера, эдакие трехметровые нигеры, и трахаем всю планету.
Мы приземляемся на улице Понтье, расплачиваемся за такси в евро и подгребаем к «Матиссу», где уже толпится в очереди народ, я слышу, как какая-то толстая тетка говорит о Роже Пишу, причем говорит тихо: мне приходится включить громкую связь, и тогда я понимаю, что весь Париж уже в курсе случившейся драмы, что меня резко отрезвляет, и тут я осознаю, что Деррик мочится на мои шузы.
Мы без особых проблем входим в переполненный «Матисс». Садимся в баре и заказываем шампанское с водкой.
Народа под завязку. Я узнаю Далиду, на которую у меня сразу встает, потом Реми Жюльена,[25] а потом, в уголке, Люка Лемерля с Мансуром Барами.[26] Я улыбаюсь всем этим людям, которых не знаю, но которых постоянно вижу по долгу службы, и говорю себе, что надо быть более открытым. Тут мимо меня проходит девушка, которая прерывает мою задумчивость:
– Привет, красавчик!
Я отвечаю не сразу, ведь парень, который пишет эту книгу, тоже должен сходить взять себе что-нибудь выпить.
– Привет!
– Ты работаешь моделью?
– Нет, с чего ты взяла? А ты – актриса?
– Не, стилист.
– Прикольно, а где ты пашешь?
– Я работаю у Жака Прады.[27]
– Прикольно.
– А ты чем занимаешься?
– Я моряк на рыболовецком судне.
Она очень красивая и слегка накачанная, я говорю себе, что давно меня так не кадрили. Мне кажется, я нравлюсь женщинам, но сам не понимаю, почему. Ну, физиономия смазливая, вид немного лоховатый – наверное, это и привлекает. А может, у девицы уже несколько месяцев не было сексуальных отношений, и она думает, что я справлюсь с этим за одну ночь. Или я кажусь ей спецом – фермером, обрабатывающим женские угодья.
Я заказываю хозяйке два бокала, девица начинает пофыркивать от смеха и кладет руку мне на плечо:
– Я уверена, что ты рок-звезда или что-то в этом роде!
– Умница.
– Не скромничай ты так, мой милый!
Она залпом опрокидывает свой бокал шампанского, и я, естественно, вынужден сделать то же самое, только мне это тяжело, очень тяжело, но она настаивает и заказывает еще два бокала, затем берет мое лицо обеими руками и засовывает свой язык мне в рот, я же обхватываю руками ее ягодицы, нащупываю на ней узенькие танга, и у меня сразу появляется соответствующая мужская реакция.
У меня сильно кружится голова, но, тем не менее, вращать языком в нужном направлении получается. В голове всплывает воспоминание о том, как я застукал своего отца в момент, когда он ел муху, – сейчас в принципе не настолько приятно, но все же приятно, потому что я могу забыться. Я уже не слышу музыку, но уверен, что звучит кусок из С. Жерома,[28] а еще я думаю, что находиться здесь – настоящий кайф, что девчонка хорошо целуется, и ее волосы приятно пахнут.
Позади нас какой-то инопланетянин вскочил на стол и мочится в пустые стаканы, я замечаю Бенуа: он блюет на соседа, но это не страшно; от звуков музыки С. Жерома исходит масса положительных вибраций: настоящая семейка очаровательных зомби, и у меня такое впечатление, что я нахожусь во влагалище Стэнли Кубрика в начале L'Ultime Razzia.[29]
Меня зовут Жанн Масс, и я работаю вышибалой. У всех есть внутренний голос, еще с детства, вы же знаете. Иногда люди бывают робкими, но Луиза всегда мчится во весь опор. Она бежит в «Биафине»[30] (в креме), а к ней на большой скорости приближается другая особь женского пола, причем поджарая – такой себе рыжий викинг, изобретатель крана женских секреций, – а затем какая-то подруга, от горшка два вершка, протягивает мне руку.
– Идем ко мне? – спрашивает она меня.
– Мне кажется, я перепил.
– Ну, не будь идиотом, я тебя забираю!
– А ты знаешь, чего хочешь? Я рассказывал тебе, как однажды мой дядя подарил нам шоколадные конфеты, а внутри оказалась вата?
– Да, ты мне уже рассказывал.
– Что ты делаешь?
– Перестань строить из себя ребенка хоть на пять минут, ладно?
– Ну как хочешь…
Я беру ее за руки и прижимаю к какой-то машине. Я давлю на нее всем весом, чтобы она хорошо прочувствовала, как у меня стоит, и вытаскиваю из свитера одну грудь, облизываю и вижу, как увлажнились ее глаза, затем начинаю покусывать ей ухо и нашептывать, что сейчас буду трахать ее прямо на улице.
За нами проезжает такси, она поднимает руку, чтобы его тормознуть. Мы быстро забираемся внутрь, и она говорит водителю, чтобы он ехал в Шатле.
Ночь похожа на акварель Виктора Гюго, а рука девушки ласкает мои гениталии через ткань штанов. На улицах полно телок, я чувствую себя ужасно уставшим. Я хочу лечь и еще раз посмотреть «Тупой, еще тупее», но чувствую, как девушка расстегивает ширинку и заглатывает мой член в свою ротовую полость.
В Шатле я тут же оказываюсь у двери в ее квартиру и спрашиваю себя, какой же там внутри дизайн. Дизайн – важная штука.
Глава следующая
Мне хочется спросить у нее, как ее зовут, но она уже исчезла в ванной, где, должно быть, находится и туалет, а я на несколько минут оказываюсь один на один с ее квартирой: тут есть фото с высоты птичьего полета. Я позволяю себе пукнуть, правда, бесшумно. Потому что захотелось. Именно сейчас.
Она возвращается, я слышу шум сливного бачка. Она спрашивает, выпью ли я стаканчик сидра, я отрицательно качаю головой.
Теперь я оказываюсь на ее трехместной кровати, и она начинает меня раздевать. Я вспоминаю, что у меня нет при себе презервативов, и внезапно появляется желание покончить с собой, но она меня успокаивает, говоря, что это неважно, у нее все равно месячные.
Она поднимается и куда-то идет. Возвращается с шоколадной крошкой и высыпает ее мне на живот, затем принимается облизывать мое тело. Я смотрю, как она все это проделывает, ее лицо постепенно покрывается этаким коричневым поносом, и чем больше я на нее смотрю, тем более соблазнительной она мне кажется.
И вот в какой-то момент я разворачиваю ее, ставлю на колени и начинаю лизать ей анус, затем беру в правую руку свой член и ввожу ей в задний проход, чувствуя, что она испытывает сильное наслаждение. Мой член – как готический перстень, ощущение, будто я сейчас взорвусь, и тут я шумно разряжаюсь в ее фантастическую задницу. Я кричу, и моя сперма растекается у нее По всему кишечнику, у меня же перед глазами проходит масса чудовищных видений, которые распускаются в моей дурацкой голове, как попкорн. После всего мы засыпаем, прижавшись друг к другу, а я так и не узнал, как ее зовут.
В восемь утра ее будильник прорезает пространство очень известным отрывком из Шопена. Судя по всему, у нее запланирована куча дел на сегодня.
– Подъем, приятель!
– А ты с утра неласкова. Где круассаны с вот такенной чашкой кофе, где апельсиновый сок, который ты заранее купила в магазинчике на углу?
– Я должна лететь в Лондон в десять часов.
– А мне какое дело?
– Я должна связаться с Жаком.
– О, а я забыл, кто это.
– Жак – это… любовник. Брат, бог… Это самый классный парень, которого я встречала в своей жизни. Жак – это немного Иисус.
– Принято.
Ее телефон завибрировал, и я пользуюсь моментом, чтобы сходить в ванную – принять наконец-то душ и смыть с себя весь этот шоколад, от которого торчат волоски на яйцах. Я слышу, как она объясняется по-английски, и думаю, что, наверное, она говорит с Жаком, затем я захожу в ванную и включаю горячую воду.
На краю ванны стоит гель для душа, и я с удовольствием отмечаю, что баночка почти полная, – я люблю, когда в баночке много геля; я нажимаю на нее посередине, наклоняю ее, и крем медленно вытекает мне на ладонь. Мне кажется, будто я на Тибете, а еще – будто мне четыре года.
Я оглядываюсь – вдруг на меня сейчас смотрят друзья, но нет, я один, и тут на какое-то мгновение я испытываю угнетение, потому что, говорю я себе, эта девушка наверняка нездорова, и вообще не надо было сюда приходить, хотя здесь чисто, даже слишком; и я внимательнейшим образом рассматриваю пол в душевой – не оставил ли я следов.
