Акрам Айлисли - Сезон цветастых платьев
Итак, живет где-то семнадцатилетняя красавица. (Портрет ее Аллах написал как бы специально для Джанали-муаллима, написал давно, очень давно, может, тогда, когда Джанали только обрел способность мыслить, может, тогда, когда впервые ощутил себя мужчиной — в тот самый день, в тот час. И хотя творчество господа бога на поприще изобразительных искусств, возможно, и не вполне удовлетворяет высоким требованиям, которые предъявляют сегодня к произведениям 'подобного рода, некоторый профессионализм исполнения все же чувствуется, потому что Джанали-муаллим уже много лет с негаснущим интересом созерцает этот портрет и, возможно, долго еще будет созерцать…) Кроме того, дымит очаг, Джанали-муаллим ловит носом его приятный запах. И, вернувшись из кухни и вновь растянувшись на кровати, думает о том, забудет ли со временем запах дыма, или же он, как эта девушка, сможет когда-нибудь напомнить вдруг о себе, сбить с толку, затуманить голову, запутать направленные в совершенно новое русло спокойные, ясные, не причиняющие мук представления об этом мире… Джанали-муаллим думал и слушал песню — где-то включено было радио. Очень возможно, что именно благодаря этой песне и возникли в его воспоминаниях и дым очага, и портрет девушки, нарисованный самим господом богом: «Унесли ее горные потоки, унесли сероглазую Сару…»
Когда песня кончилась, Джанали-муаллим взглянул на часы — прошло только пять минут. Время текло медленно, и по его медленному течению Джанали-муаллим определил, что стало еще жарче. Он встал, распахнул наружную дверь и хотел уже снова лечь, как вдруг услышал веселый девичий голосок: «Вас просят к телефону!»
Странно — кто может просить его к телефону? «А вдруг… — тихо произнес он, — вдруг…» И когда он произнес это «вдруг», что-то тоненькое, как волосок, на миг вспыхнуло в нем, вспыхнуло и испепелилось… Джанали-муаллим шел к телефону, мысленно оплакивая мать. Но когда он, взяв трубку, жалобно произнес: «Да?» — голос в телефонной трубке оказался совершенно непохожим на голос какого-нибудь бузбулакца, а услышав то, что говорил этот голос, Джанали-муаллим успокоился окончательно: его вызывали в институт на приемные экзамены. (Вот как дело пошло!..) Голос был женский: в такой-то час, такая-то группа, такой-то предмет… Джанали-муаллим положил трубку и искоса взглянул на дочь своего соседа. На девушке было длинное цветастое платье — в начале этого лета такие вошли в моду в Баку; загадочно улыбаясь, соседка глядела ему прямо в лицо. Он тоже улыбнулся девушке, но, поняв по ее глазам, что, кроме них, в квартире никого нет, счел неудобным оставаться здесь дольше. Вернувшись к себе, Джанали-муаллим остановился перед зеркальным шкафом, который в его комнате мог считаться единственной мебелью. Он глядел на свое отражение, но где-то в глубине зеркала видел длинное платье соседки, потому что мелкие ярко-красные цветочки на платье были ему удивительно знакомы. Впервые увидев девушку в этом платье, он чуть ли не целый день ломал голову, пытаясь вспомнить, какие же это цветы, и размышления Джанали-муалли-ма всякий раз заканчивались одним и тем же: он всерьез огорчался, что у него так слабеет память.
Сейчас Джанали-муаллиму совсем не хотелось огорчаться: шутка ли — впервые в жизни вызвали принимать вступительные экзамены. И вставив до поры до времени девушку, ее платье и красные цветочки где-то в глубине зеркала, он отошел от шкафа… Такая-то группа, такой-то час, такой-то предмет… Что ж, сказал он, налаживаются наши дела, Джанали-муаллим! Потом, взглянув на трамвайные пути за окном, подумал, что если ехать к матери, то тянуть нечего, надо сразу же взять и поехать, потому что в конце месяца достать билет в Бузбулак, а тем более выбраться оттуда, будет почти немыслимо…
2
Нет, милый, так не пойдет. Если рассуждать подобным образом, ты никогда не сможешь прийти к определенному выводу. Устанешь, измучаешься, в голове все перепутается, и придется начинать сначала. С новой строки. С новой страницы. И так без конца. До самой смерти. До самой смерти не сумеешь понять, что же тебя терзает. Конечно, лучше всего было бы вообще выбросить из головы эти мысли. Но поскольку это у тебя не получается, по крайней мере систематизируй их. Строй свои рассуждения так, чтоб прийти к определенному результату. Поставь перед собой конкретный вопрос, продумай его до конца. Ну вот, например, тебе кажется, что мир становится все хуже. Так? Если так, положи, как говорится, перед собой папаху и обмозгуй все спокойно. Подумай, только конкретно, что тебя не устраивает? Вспомни, в пятьдесят пятом, когда ты приехал в Баку, лучше было, чем теперь? Почему же, стоит тебе увидеть, как люди давятся в магазинах изза импортного барахла, ты возмущаешься и теряешь самообладание?»
В конце улицы мелькнула девушка в платье, похожем на платье соседки. Джанали-муаллим на секунду прервал свои размышления, однако не дал мыслям рассеяться. Конечно, сказал он себе, когда некоторое время спустя человек, надев этот «импорт», выходит на улицу, чтоб продемонстрировать его как новейшее выражение человеческого достоинства, утонченности и красоты, ты поражаешься. У тебя не умещается в голове: неужели это те самые люди, которые вчера, позавчера или час назад, давясь в очереди за импортными платьями или туфлями, проявляли наиновейшие формы человеческой низости, дикости, безобразия? И тебе кажется, что красивая девушка только что вышла из загса с темноволосым парнем в черном костюме и едет в украшенной красными лентами машине к могиле 26 бакинских комиссаров, чтобы возложить цветы к монументу, что эта девушка когда-то в одной из таких вот очередей утратила свое человеческое достоинство. И что темноволосый парень в черном свадебном костюме тоже в чем-то замешан: то ли обманул кого-то то ли оболгал — словом, совершил что-то недостойное. Тебе так кажется, Джанали-муаллим. И ты начинаешь сомневаться, что и теперешняя их любовь, и завтрашняя их семья, и дети, которые у них будут, и даже цветы, которые у них в руках, — настоящее ли, это? Возможно, ты преувеличиваешь. Преувеличиваешь или нет, о думаешь ты так, как чувствуешь. Понял теперь, как полезно систематизировать свои мысли?
Джанали-муаллим от души порадовался тому, что так быстро сумел заставить себя мыслить системно. До начала экзамена еще оставалось время, и он решил пройти одну остановку пешком, 'Было жарко. Было ужасно жарко. Полуденное солнце пекло ему голову, от раскаленного асфальта струился горячий воздух. Жара мучила нестерпимо, не давала собраться с мыслями, но, несмотря на это, Джанали-муаллим по-прежнему старался мыслить системно.
Смотри, говорил он себе, сколько с пятьдесят пятого года построено домов, сколько посажено деревьев!.. А бульвар? Его не узнать. Город изменился: разросся, похорошел. А что касается внешнего вида людей, тут просто, можно сказать, произошла революция. И не только в Баку. И в Бузбулаке. А сколько там за последние годы построено домов!.. Не сочтешь. Вот только Гулели-муаллим, бедняга… С чего он вдруг помешался? В Бузбулаке говорят: от мыслей… Что ж, от мыслей запросто можно сойти с ума, но только какие же мысли могли у него быть? Помешался, угас потихоньку… Бедный Гулели-муаллим!.. Какой был учитель! Где теперь такие учителя?.. Теперь вот Фетдах и тот в учителях ходит. Диплом имеет. Тьфу, господи — куда ж это меня опять занесло?.. Значит, пятьдесят пятый год. Тринадцатый вагон. Бесплацкартный. Э, так нельзя, милый, так не пойдет, опять у тебя все путается…
Некоторое время Джанали-муаллим пытался собраться с мыслями, но у него ничего не получилось. Чудовищный зной вынудил его отказаться от своего намерения.
«…Скажи, Дочь Портного, сколько на небе звезд?..» Нет, про звезды она спрашивала. Она про звезды… Интересно, какому идиоту пришло в голову устраивать приемные экзамены в августе? А вот кто ввел моду на цветастые платья — дельный человек. Цветы в жару! На улице, в троллейбусе, в магазинах повсюду. Глаз отдыхает. Вроде даже дышится легче… Интересно, импортное это или у нас тоже есть такие ткани? Все цветы, какие ни есть на свете, вся ботаника — на куске материи! Ни единого цветика не забыли! Нет, милый, насчет этого ты не спорь: Бузбулак действительно прекрасное место… Хотя бы потому, что там есть все эти цветы… Минуточку, Джанали-муаллим, а у соседки на платье какие цветочки были? Не арбуза? Цветок арбуза… Цветок арбуза… Не это не арбуз, у арбуза цветок желтый. Может, фасоль? У нее ведь разные цветочки: и белые, и розовые, и желтые… Нет, не фасоль. Какой же это все-таки цветок? Джанали-муаллим вытер пот и сел в троллейбус. Сзади, возле дверей, было свободное место, он осторожно опустился на сиденье. Да, сказал он, надо быть великим мудрецом, чтоб в середине августа назначать экзамены. Такому памятник ставить надо. Монумент… Джанали-муаллим внутренне усмехнулся: бессистемно мыслишь, Джанали-муаллим, вот и допер до монумента… Ну хорошо, а в Ашхабаде? В Ташкенте? В Душанбе? Что там сейчас делается! Утром передавали: в Ашхабаде сорок шесть… В Ашхабаде сорок шесть, в Москве двенадцать. В Риге, в Таллинне, Вильнюсе дожди… Зачем нужно, чтобы экзамены везде обязательно в августе? Да, в Прибалтике дожди. а в Бузбулаке, должно быть, небо чистое-чистое и все в звездах. Как там сказано: «Сколько звезд на небе?» Да, это спрашивает Дочь Портного. Не растерялась, не отступила перед шахским ублюдком. Ответила — дай бог всякому. А почему? Потому что Дочь Портного — самый что ни на есть народ. А ни в одной из существующих г мире сказок ни один представитель народа никогда не терпит поражения. Он может быть лентяем. Неряхой. Даже плешивым. Но слабым, побежденным — никогда.
