Александр Астраханцев - Мастер карате
Он и в каратэ-то пришел, как я потом понял, чтоб отомстить. А я не разгадал. И на «пятачке» появился не случайно — не в кино шел, некогда ему было в кино ходить. И пришел, только когда почувствовал, что созрел, а те дурачки не поняли и стали по привычке задирать.
Леню судили, дали пять лет изоляции. До совершеннолетия — в детской колонии. Я пытался его защитить, повлиять на приговор: хоть бы дали условно — уж за эти пять лет я бы поработал над его душой, я бы многое успел! Но куда там — родители умершего очень уж хотели его засудить.
Представляете, каково было это пережить Лениной матери?..
Пытались привлечь к ответственности и меня тоже, запретить вести секцию: учу, мол, подростков жестокости. Я защищал себя сам: вы ж не запрещаете держать в доме кухонные ножи, выпускать на заводах кирпич, ездить в машинах — а ведь все это в любой момент может стать орудиями убийства! Орудия не имеют воли; мотивы убийства — в сердце человека… Были свидетельства моих учеников, родителей. Выяснили все же, что жестокости я не учу, хотя и чувствовал я себя препакостно: понимал, что выкручиваюсь, что, по-хорошему-то, мне с ним пополам срок делить надо. Да и разделил бы, если б позволили.
Перед отправкой в колонию я добился свидания с ним. Он был в ужасном состоянии: потрясен содеянным, совершенно не ожидал, что все так случится, что у него в руках теперь страшное оружие.
Да я и сам был потрясен: никак не предполагал за ним таких фантастических способностей и моей роли в этом. Мне стало страшно за свои знания, я готов был раскаяться, что посвятил им жизнь, что связался с Востоком, что руковожу федерацией, юношеской секцией. Кто мог осудить меня суровей, чем моя совесть? Ведь на ней — не только тот несчастный хулиганишка, но и самого Лени судьба! Я был близок к тому, чтобы бросить все и заняться чем-нибудь полезнее.
В общем, поговорили мы с ним; мне хотелось подбодрить его; я сказал, что верю в него, буду ждать, что мы все-таки доведем наш с ним замысел до конца — он будет чемпионом! При хорошем поведении его могли через три года освободить, и он мне это обещал. А я обещал не терять с ним связь, писать, поддерживать морально.
Я свое обещание выполнил. Писал. Ждал его.
Много я за эти годы воспитал учеников. Но и сомнений пережил много. Думал над словами Будды: «Бесполезное возмущение стихий пусть не будет занятием мудрого». Но, видно, не был еще готов…
А Леня… В общем, пропала Ленина головушка. Он там опять крупно набедокурил; именно этого я и опасался: не выдержит, покажет нрав. Ведь писал ему: смирись, вытерпи; хотя, с другой стороны, знаю, как там ломают хребты и души… Может, действительно судьба приперла к стене, и сам сделал выбор? Парень, говорю, был толковый, аналитика у него работала четко… Во всяком случае, тварью дрожащей быть у него не получилось: не только отмотал весь срок, а еще и набавили.
Вышел — от встреч со мной всячески уклонился. Помнил ведь я о нем — он у меня как заноза в сердце сидел! Очень хотел его видеть. Просто посмотреть в глаза, и все бы стало понятно. Потому что о чем говорить?
Так и не свиделись. По слухам, стал он законченным уркой, «авторитетом» в их кругах, возглавил банду. Естественно, снова посадили. Больше и не слыхал.
Вот такие, друзья мои, кирпичи. А вы говорите…
Еще когда узнал, что ему накинули срок — я отказался от секции каратэ: нельзя же, в самом деле, без конца ковать оружие; при перепроизводстве оно становится слишком дешево и доступно и из оружия защиты становится оружием разбоя.
Мои питомцы, конечно, не опускались до этого, но… Взрослели, уходили в армию, в милицию, в большой спорт, и везде, как я заметил, извлекали они из того, чему я учил, главным образом пользу для себя. Кое-кто, ставши чемпионом — я, видно, все же неплохим был тренером, они у меня умели побеждать; ко мне шли, ко мне вели наперебой отпрысков — сами торопились стать тренерами, и я видел, как они легко отбрасывают моральную сторону моего воспитания — как шелуху с луковицы. Скорей, скорей научить мордобою! А там уже и ученики учеников великими учителями заделываются: кто крепче бьет, тот и учитель!.. Мои усилия — как вода о камень. Результаты воспитания — ужасно хрупкая материя, а жизнь — материал твердый.
В общем, кругом проиграл.
У каждого учителя есть на совести погибшие души. Иначе откуда берутся десятки, сотни тысяч, миллионы несчастных, этих воришек всех мастей, хулиганов, проституток, грабителей, убийц? И каждый учитель хоть раз в жизни, но усомнился в своем умении и своем праве на учительство.
Понимаете, ребята, есть знания, которые нельзя вычитать, или купить, или передать словами; эти знания — из разряда таких, как умение чувствовать души людей, животных, самой природы, умение любить, радоваться… Эти знания передаются без слов — только примером, только при долгом общении. Но человек должен быть открытым для этого. Созреть. Нужны две Личности: Учителя и Ученика, — два сосуда, два вместилища, и тогда эти знания начинают вибрировать и перетекать…
Неудобно — о себе, но я вот с той поры, как научился приемам, никого не ударил, кроме, может, того раза, когда на меня напали; ни на кого не «наехал», хотя, казалось бы, жизнь дает столько поводов! Наоборот: зная свои возможности, я стараюсь не задираться, не давать никому повода рисковать собой. Разве можно наступить на муравья, если он не может защититься?
Видите ли, зло ведь никогда не побеждает; оно, в конечном счете, жалит себя само. Если ты его сотворил и оно не успело обернуться и настигнуть тебя оно найдет твоих детей, внуков: цепь замкнется. В старину об этом хорошо знали; это теперь, когда привыкли жить единым днем, подзабыли, но закон-то работает! Поэтому на зло надо отвечать добром. Это даже не Христос первым сказал — у китайцев, у индусов, у того же Платона эти азбучные истины записаны лет на пятьсот раньше.
Так что ж, значит, зря я каратэ изучал?
Нет. Может, именно поэтому никто никогда даже не был со мною невежлив: от меня, видимо, исходит некая энергия уверенности в себе; может, ее излучает мой взгляд, или она проявляется в осанке, в походке, в поступках? Не знаю. Только от этого мне легко жить: кажется, я свободен от зависти, от жадности, от злобы — они остались где-то там, внизу… В конце концов, что такое жизнь, ребята? Это луч над бездной, сияющий, тонкий, как струна, луч, и по этому лучу — нам идти. Идти бережно, легко и стремительно, иначе бездна. Это — искусство жить достойно и отвечать перед собой за свое достоинство… Вот что такое, ребята, каратэ, если коротко…
У меня есть приятель, этакий домашний философ, а у него — дачный участок, который он превратил в сад. Только сад и гудение пчел — и больше ничего. Причем сад особенный: есть там и яблони, и вишни, и калина с рябиной — но есть еще цветы со всего света, лесные, альпийские, полярные, и подобраны они так, что сад цветет с весны до осени: весной прямо из-под снега лезут первоцветы, крокусы, нарциссы — кругом еще грязь пополам со снегом, а у него уже все цветет; осенью белые мухи летят — а у него все еще доцветает. Даже для зимы у него есть оранжерейка — и там полыхают цветы!
Я люблю бывать в том саду и беседовать с приятелем; там столько света, так дышится, думается, такое, вроде бы, неторопливое, прозрачное общение — но оно насыщает…
По мне, так нет на земле места лучше того сада. Мы с приятелем подозреваем, что цветы — это радары, которые ловят свет солнца, луны и звезд; что это флаконы, в которых копится дыхание космоса. Представляете, как это здорово: вглядываться в их свет, вдыхать их дыхание — через цветы общаться с космосом? Как говорил один великий китаец: не выходя со двора, познать мир. Разве эта радость недоступна каждому?..
Но сад, я вам скажу — это еще и образ самого человека. Хочется, знаете, чтобы жизнь была таким вот садом: чтоб он цвел в каждом. Потому что если у меня сад, а у тебя — куча камней или дерьма, мне будет совестно за свои радости. Как засадить сухие каменоломни душ садами? Долго ждать, пока кто-то придет; самим надо: засучить рукава — и за работу. Жизнь — одна, и такая быстрая: ты еще только собрался — а она уже машет тебе рукой: прогрохотала на стрелках. Все, что не стало тобой — уходит бесследно. Как не было.
А когда говорят, что жизнь — непременно борьба, так это, скорей всего, демагогия; сразу спросите себя: а с кем борьба, и за что? Может быть, она не стоит усилий? Потому что борьба — это, чаще всего, пустая злоба, это уничтожать и мучить друг друга. Представьте себе: только у насекомых во всем свете особи одного вида убивают себе подобных. У насекомых, да еще у человека.
Юность — она, конечно, бывает жестока: неподавленные инстинкты, неистраченные силы, зуд в мошонке… Но злую энергию в себе надо как-то переливать в иные русла. Как?.. Если бы, как говорится, знать, где упасть… Это большая работа, ребята. Если не главная. И никто ее за нас не сделает. Причем в стае, в стаде — невозможно: из стада — стадо и выйдет.
