Владимир Карпов - Танец единения душ (Осуохай)
Человек стоял, опершись локтями на борт, курил. Папиросу пригублял резко, чуть щерился, желваки поигрывали на худом лице, и вся сутуловатая фигура его была полна порыва, странного беспокойства.
Стало ясно, кого высматривала красивая женщина с ровно уложенной косой. Аганя невольно оглянулась, и женщина там, на носу баржи, как почувствовав, тоже обернулась. Аганю обдало смущение. Искоса глянула еще раз, и поняла, что женщина смотрела мимо, не замечая ее, — на мужчину, который будто в забытье не отрывал глаз от берега.
Берег был высоким, обрывистым, изрешеченным, как соты, чижиными гнездами. Чижи, похожие на обстриженных по краям ласточек, носились туда-сюда, будто пчелы, зависая с биением крылышек у своей округлой норки на вертикальном берегу, юрко прятались в нее, стремглав вылетали обратно.
— Сама са-адик я-а садила-а, — пропел неожиданно мужчина с подвывом бабью почему-то песню. И не то, что не заметил, как запел, а от радости, оттого, что редкое чувство выпало.
— Хорошо у вас! — повернулся он круто к Агане. — Я много где бывал, много рек видел, но такой реки!..
— А вы откуда? — стало вдруг очень просто Агане.
— Ох, откуда я? — мужчина заулыбался, почесал затылок как мальчишка. — Вообще-то, с Волги.
— С Волги?! — изумилась Аганя. — А Волга намного шире Лены?
— Волга уже. Такая она ближе к устью. Лена шире.
— Лена шире?! — засомневалась Аганя. Она знала, что Лена очень большая река: шире трудно было представить. Но Волга — во всех учебниках так писали — великая русская река!
— Шире. Сибирские реки — Обь, Енисей, Лена — движущиеся моря!
Аганя и сама почувствовала себя больше и красивее.
— А вы ищете полезные ископаемые? — становилось все смелее она.
— В принципе, да.
— Уже много нашли?
— Нет. Без тебя пока никак не можем справиться, — подшутил мужчина.
— А если так и не найдете? Вас с работы снимут?
— Снимут. Поэтому найдем.
— А как найдете, уедете отсюда?
— Мы насовсем, — улыбаясь, но серьезно посмотрел мужчина. — Если, конечно, ты категорически не против?
Он был молодым еще. Скорее парень, чем мужчина, когда присмотришься. Но на лбу дужками играли морщинки, и глаза, как бы он ни шутил и ни посмеивался, смотрели переживаючи.
Как заговорил, так же внезапно вновь повернулся к берегу.
— Кориолиса силы, — произнес мужчина как бы сам себе.
Аганя потянулась переспросить, да застыдилась.
— Есть такое понятие в динамике, — опомнился он, — по которому все реки Северного полушария намывают правый берег.
— Мы по географии проходили! — Обрадовалась Аганя. — Только вот название то ли нам не говорили, то ли я забыла?
— По имени французского ученого — Кориолиса силы, — повторил он так, будто у него с этими силами были личные счеты.
Постоял минуту в задумчивости, вздохнул и, кивнув подбадривающе Агане, пошел к носу баржи. К своим. Среднего роста, худощавый, плечистый, резко, порывисто, с нажимом ступая под каждый шаг.
Агане почему-то захотелось плакать. Хорошо было, парила душа, а плакать хотелось. Силы этого Кориолиса и ее стали сносить — прямо вот брык за борт, и все. И баржу заносило вправо? И все вокруг шло кувырком. Слезы теплые потекли, и она пошла дальше, прячась от людей.
За кормой вода кружилась и пенилась кобыльей мочой. Она сопротивлялась такому сравнению в своей голове, но еще тверже в сознании жили якутские приметы и рассказы родных. Кобылу они оценивали по густящимся и взрывающимся пенным пузырям, оставшимся после бьющей в землю струе. Но что особенно вводило в краску, также оценивалась и девушка.
— Ты сильная, — сказала ей троюродная сестра, когда они после обильного чаепития с кумысом сходили на зады. — Счастливой будешь!
А поздним вечером, когда с другими девчонками они собрались на лавочке у ворот, сестра скрытным голосом, цепенящим все тело, в темноте, рассказала, как выбирал себе жену древний пращур рода якутов.
«…Были у богача, вора, разбойника Онохоя две дочери. Старшая — худая, черная — Растрепанная Коса. И младшая — белолицая, прекрасная как солнце, — Нурулдан. И захотел Онохой выдать свою любимицу за лучшего работника, тоже вора и разбойника, Эллея. Тот, был хитрым, высмотрел, куда девушки тайком ходят: после Нурулдан не осталось ничего, точно дождик покапал. А после старшей — на земле белела пена, как взбитые сливки. „Не нужна, — сказал Эллей, — мне твоя неженка. Отдай мне Растрепанную Косу.“ Эллей женился на старшей, от них пошло большое богатое потомство. А младшая не выдержала позора и обиды, удавилась на своей длинной косе…!»
Не придала бы, конечно, Аганя значения этому отсталому и глупому предрассудку, но счастливой быть хотелось — ой как хотелось!.. Пусть таким будет знак, лишь бы он был.
Счастливой быть хотелось, только похожей при этом на гордую Нурулдан!
Геологи сходили на берег. Не только Аганя, но и многие на барже, провожали их, прильнув к левому борту. Махали прощально, желали счастливо отпереть кладовые земли! Первым легко, как и был в пляске, спрыгнул с трапа крупный дядя Миша в белой шляпе с красным кантом; за ним девушка с ямочками на щеках помахала обеими руками; скрипачка сошла, всем улыбаясь; цыган с бородой потряс над головой крепко сжатыми руками; подняла высоко ладонь и покачала ее, будто поглаживая сразу всех, женщина, похожая на Василису Прекрасную. Последним ступил на берег тот жилистый, резкий в движениях, мужчина, с которым разговаривала Аганя на корме. Он шел, будто никого не было вокруг, и лишь в последний момент, словно опомнившись, повернулся и, как показалось Агане, отыскал глазами, подмигнул именно ей, вскинул пять.
В дни празднование Ысыаха Аганю не покидало ощущение, что она не ходит, а летает. Вокруг танцевали, пели, но ей больше нравились состязания. Будь она парнем, тоже вышла бы на схватку в борьбе хайсыгай. Когда борются русские, то им важно положить противника на лопатки. Здесь достаточно, чтобы соперник коснулся земли, пусть даже рукой. Поединки кончаются быстро — одна пара, другая, а потом — победители. Но еще быстротечнее соревнования по перетягиванию палки: двое садятся напротив, упираются друг в друга ногами, крепко берутся руками за палку, расположенную поперек, — и тяни рывком на себя. Агане так хотелось попробовать, что спина задеревенела от усилий: они с сестренкой за парнишку с легкой полоской усиков переживали. Он пыжился, старался изо всех сил, глаза пучил, и победил как раз, другой. Но потом грузный мужчина одолел его шутя, оторвав с места, как закостенелого человечка.
В стрельбе из чаачар саа — состязались только дети и подростки. Она уже вышла из того возраста, но как русскую — нуучу — ее зазывали все, а ей и не хотелось отказываться. Цель словно сама летела навстречу и нанизывалась на копье стрелы. Одолеть нуччу для якутских мальчишек было делом чести. И они привели того, кто поражал цель с любого положения, и кому не могло быть равных. Это был все тот же юный борец с темным пушком на губе. Его называли Эндэрей. Или просто по-русски — Андрюша. Он сам подавал противнице-нууче стрелы, и глаза его сверкали радостью, словно две стерлядки в прозрачной воде.
Вместе, наперегонки, они отмеривали землю прыжками икылыы, делая по двенадцать скачков на одной ноге. Потом также, но со сменой ног — состязались в прыжках ыснадга. Под смех прыгали по-заячьи — куобых — обеими ногами! И каждый раз перед первым прыжком Аганя назначала глазами рубеж и загадывала: допрыгну, значит, получится, доскачу, значит, выйдет, преодолею… И сама себе не могла признаться, о чем подумывалось, и таила это в самой себе. И все у ней ладилась и получалось: как кузнечик скакала, дальше многих парней, не уступая ловкому Андрюше.
Её хвалили, сестра восторгалась, лучший из стрелков не сводил глаз. Она стыдливо прятала взор, ибо душа её глядела неведомо куда, где нездешний задумчивый человек искал полезные ископаемые.
Христов камень
Осенью Аганя отправилась в Иркутск, куда обычно уезжали из поселка понадеявшиеся на иную судьбу молодые люди. Устроилась на Востсибэлемент: наклеивала этикетки на батарейки — шлёп, круть, шлёп, круть. Скоро почувствовала: пусть и не тяжелая, но монотонная работа, не по ней. Пошла в рыболовецкую артель на Байкале: омуля ловили, вкусного, но мелкого в сравнении с ленским. Это было интереснее, но тут и прослышала: открылись курсы коллекторов в Управлении геологии. Радёшенька — туда, только бы приняли.
Она искала класс, где должны были проводиться занятия, приоткрыла дверь, и обмерла: за столом, склонившись к какому-то аппарату, к бинокуляру, как узнала позднее, сидел знакомый ей русоволосый человек. Он смотрел в глазок, будто охотник в прорезь прицела: подав вперед плечи, накренив голову, физически ощутимо всем нутром вырываясь туда, в сверкнувшую искорку на кончике пинцета. Рядом длинной вереницей лежали бумаги с чертежами. Образовавшийся сквозняк приподнял бумаги, мужчина резко обернулся. Аганя торопливо прикрыла дверь, и бросилась опрометью вниз по лестнице.
