Вадим Тарасенко - Спасите наши души
Неожиданно девушке почудилось, что как будто вдалеке, зашумела вода, вытекающая из трубы. Она начала вертеть головой, пытаясь определить, откуда идет звук, и ее взгляд случайно упал в нижний правый угол экрана. От увиденного, девушка вздрогнула, отпрянула от компьютера и метнула взгляд на настольные часы. Они показывали ровно два часа ночи. Она вновь перевела взгляд на компьютер… Инна даже не успела испугаться — перед ошарашенной девушкой на мониторе компьютера стало крутиться видео…
Рассвет застал Инну Владимировну Самохину за компьютером. Она смотрела в темный экран и тихо шептала: «Значит, ОН хочет спасти меня, как Христос спас блудницу Марию Магдалину. И как Христос сказал ей: «И я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши», так и Он это же сказал мне по компьютеру. И еще Он пообещал мне помочь». Услышав, как в соседней комнате заскрипела кровать под мужчиной, девушка тихо произнесла уже вслух: «ОН обещал мне помочь».
Через сорок минут довольный собой, своим сытым настоящим и предстоящим не менее сытым будущим Григорий Князев выезжал из двора дома, где жила Инна на своем серебристом «Опеле». Слегка побаливала голова. Всю ночь ему снился один кошмарный сон — будто сидит он в огромной железной бочке, а сверху на него льется вода из трубы…
На третьем этаже дома в одном из окон чуть отодвинулась занавеска, и внимательные женские глаза посмотрели вслед отъезжающему «Опелю». «ОН обещал мне помочь».
2
— Сереженька, хорошо то как. Солнышко светит, тепло, птицы поют. И мы сами, как птицы, по небу летаем. Полетели вон к той роще. Там рядом и речка течет. Видишь?
— Вижу. Полетели Танечка.
Две человеческих фигуры взмыли в высь и полетели к роще, находящейся недалеко от них. Их молодые красивые, обнаженные тела отливали бронзовым загаром на фоне голубого неба.
— Неужели это и есть сад эдемский?
— Да, милая, это он и есть.
— А я, Сереженька, честно говоря, до конца и не верила, что он есть.
— Теперь поверила?
— Теперь конечно. Теперь я во все верю — все, что написано про Адама и Еву, про искушение Сатаной Евы, про загробную жизнь… Ой, так если мы в этом саду, значит мы умерли?
— Умерли, Танечка.
— Сереженька, мне страшно.
— Не бойся, милая, я же с тобой. И, как видишь, после смерти нам даже лучше стало.
— Да, милый, лучше. У меня уже ничего не болит. Помнишь, как мне было больно там, на Земле. Каждые три часа укол морфием делали.
— Помню, родная. Теперь у тебя ничего и никогда больше не будет болеть. Ты свое отмучилась.
— Правда?
— Правда.
— Как хорошо! Ой, а что это там так страшно на небе стучит?
Маленькое, с детский кулачок сердечко, выбиваясь из последних сил, гнало кровь по обреченному телу. Изможденная, высохшая женщина лежала на койке, на чуть желтоватой от частой стирки простыне. Ее глаза были закрыты, чуть видно вздымалась грудь. Больница, онкологическое отделение. Рак желудка четвертой степени. Неоперабильна. Мозг, убаюканный морфием, и уже практически не за что не отвечающий, показывал мечту — счастливую, райскую жизнь. Этим он спасал сам себя от жестокой, черной депрессии — страшно знать, что у тебя рак, страшно понимать, что скоро умрешь и вдвойне страшнее понимать это в двадцать два года.
— Не знаю милая. Давай подлетим и узнаем.
— Я боюсь.
— Чего ты боишься милая. Мы же в раю у Господа. А Господь — это любовь. Нам тут нечего опасаться, Господь нас всегда защитит, — мужчина взял женщину за руку, и они стали подниматься вертикально вверх, прямо к Солнцу.
— Ой, смотри. Возле солнца какое–то черное пятно образовалась.
— Не бойся. Это просто туча. Значит будет дождь. А дождь это жизнь.
— А если из тучи вылетит молния и попадет в нас? Тогда это смерть.
— Таня, не говори глупостей. Какая может быть смерть в Раю? Да и удары стали реже.
Сердце устало, выбилось из сил. За двадцать четыре года она перекачало тысячи и тысячи литров крови. Сделало тысячи и тысячи ударов. И оно стало щадить себя. Все медленнее и медленнее открывались его клапаны, все реже и реже пульсировала его плоть.
— Сережа полетели отсюда, мне страшно. Мне кажется, что эта туча затягивает меня.
— Ну хорошо, полетели назад.
Медленно–медленно открылись сердечные клапаны. Очередные сто пятьдесят граммов крови влились в сердце. Сердце дернулось, пытаясь сжаться и вытолкнуть эту кровь из себя. Но сил уже не было. Оно еще раз дернулось, еще, затрепетало и окончательно поникло…
— Сережа, смотри, меня несет прямо в тучу. И там какая–то образовалась дыра. Меня несет прямо к ней! Спаси меня!
Мужчина схватил женщину за руку, но неведомая, безжалостная сила вырвала ее у него. Женское тело стремительно неслось в раскрытую пасть черного пятна. Грянул гром. Разряд молнии пронзил женщину. Еще гром, еще, разряд, еще…
Мощный электроразряд подбросил ссохшееся тело женщины. Вздрогнул электронный луч на осциллографе, подскочил вверх, но затем вновь стал чертить прямую линию. Еще и еще мощный импульс тока бил по маленькому женскому сердечку, еще и еще электронный луч подскакивал вверх, но потом все равно безжалостно чертил прямую линию…
— Таня, не покидай меня! — мужчина, несмотря на разряды молнии, ни на ветер, бивший прямо в лицо, упорно летел за уносящейся в черноту, в никуда любимой женщиной.
— Прощай, милый! — и женское тело навсегда нырнуло в черноту.
— За что, Господи? Мы же уже были в Раю! — мужчина упрямо пытался вслед за любимой влететь в дыру. Встречный ветер превратился в ураган, который швырнул мужчину вниз на землю. Последнее что он услышал там, на небе был грохот молний, походивший на презрительный хохот.
Электронный луч безмолвно чертил прямую линию. Чертил, как подводил итог…
Звонок резко разорвал тишину спящей квартиры.
— Да? — проснувшийся человек недовольно бросил взгляд на часы — было пятнадцать минут третьего ночи.
— Аркадий Иванович, только что умерла жена священника, — голос дежурного врача звучал утомленно и приглушено.
На другом конце провода, через паузу раздалось:
— Дай мне номер телефона священника. Я сам ему позвоню.
Через минуту начальник онкологического отделения набирал только что услышанный номер.
3
Человек стоял на коленях. Его длинные волосы разметались во все стороны. Глаза, в которых плескалось отчаяние и страсть, смотрели вверх, на Христа, вернее на его масляное изображение на досках. Вот перед этими досками на коленях и стоял человек. «Боже, убереги от соблазнов дьявольских. Ибо сам я уже не могу против них устоять», — человеческое желание ударившись в потолок комнаты, в окно, пробилось наружу и стремительно затухая и ослабевая возносилось к равнодушным небесам. «Господи, зачем ты мне посылаешь такое испытание», — человек с надеждой смотрел в нарисованные темно–карие глаза Христа… Мгновение — и перед внутренним взором мужчины печальные глаза Христа превратились в зовущие, блестящие женские глаза. Женщина стояла на коленях перед мужчиной. Стояла в церкви, перед алтарем, стояла и каялась, и от этих слов покаяния почему–то больно сжималось его сердце: «Батюшка, грешная я». «В чем твой грех, сестра моя»? «Я живу в блуде»… Горячие, гибкие женские пальцы нежно обхватили мужскую ладонь, потянули ее чуть вниз и… упругая плоть полных, упругих губ коснулась его пальцев. И снова глаза — кроткие, смиренные, чем–то влекущие в свою глубину, как человека тянет посмотреть в черный туннель дула пистолета и палец вспотевает на спусковом крючке. Как влечет его заглянуть в бездну, а в теле беснуются импульсы, толкающие его туда, но надежно блокированные мозгом. Впрочем, иногда блокировка не выдерживает. Пусть разбиться, но до этого ощутить чувство полной, недозволенно–полной свободы… «Я живу в блуде…» — эти слова, бесконечно греховные, ворвались в мужчину, потрясли все его мужское естество, затопили его сладкой, теплой патокой… На человека опять смотрели нарисованные глаза Христа. «Иисусе мой, Господь! Сладчайший мой Иисусе, ускорь помощь мне и не дай врагу моему полонить меня!»
… Голубо–серые глаза, под безупречно ровными бровями, русая челка выбивающаяся из под платка, грудь — спело отвисающая у коленопреклоненного женского тела и зад, туго натянувший низ юбки… «Господи не искушай, прошу, не искушай… И какой от нее идет запах и грудь… так тяжеловесно висит… Схватить ее, и мять, давить… Господи не искуша–а–а-ай», — человек полоснул взглядом масляного Христа на досках и вскочил с колен. «Господи ну за что…, — вскочивший закрыл глаза, чтобы не видеть ЕГО, ЕГО скорбного лика… Женский зад, закрывая все, вспыхнул перед его внутренним взором. Неуправляемая буйная страсть швырнула его глаза вперед, а затем, томительно–медленно развернула… Изогнувшаяся на коленях женщина спереди — это искушение, изогнувшаяся женщина сзади — это гильотина для целомудрия.
