Анна Бялко - Сказки о невозвратном
Я храбро вошла в ее темную комнату, подошла к столу, за которым она сидела, и положила записку прямо на лежащую перед ней книгу.
— Вот.
Она даже не глянула на записку, а вместо этого обернулась и посмотрела на меня. Внимательно так посмотрела, прямо в глаза, и мне на секундочку снова стало очень страшно. Но она уже опять отвернулась к своей книге и стряхнула с нее записку быстрым движением руки, словно муху отгоняла. Я замерла, не понимая, что мне делать. Что, ей вот настолько на все наплевать? Хоть бы прочла. Я ожидала всякого, но чтобы вот так…
Но тут она поднялась.
— Очень хорошо, — сказала она, кивнув головой. — Пойдем, я как раз суп сварила, как чувствовала.
Я смотрела на нее, не веря своим глазам.
— Какой еще суп?! Ты что, не видишь? Хоть прочитала бы! Тебя вызывают в школу! Я устроила скандал и драку.
— Ну да, — она снова кивнула. — Прекрасно вижу. Скандал и драку. А суп — куриный, какой ты любишь.
— При чем тут суп!!! — У меня на глаза навернулись дурацкие слезы. — Не буду я никакого супа! Меня от концерта отстранили! Впрочем, тебе даже лучше — не надо будет туда идти!
— Я, в общем, и не собиралась, — сказала она задумчиво. — Но теперь, боюсь… А суп, между прочим, никогда не помешает. Не голодными же нам туда тащиться.
Мы спустились в кухню, и она ловко открыла большую кастрюлю, стоящую на плите, помешала там ложкой, что-то приговаривая себе под нос. Я совершенно не собиралась ничего есть, но когда передо мной оказалась полная тарелка густого, ароматного супа… Странным образом это действительно успокаивало. Суп наполнял меня, согревал, заставляя все мои страхи казаться маленькими и почему-то неважными. И даже вчерашняя новость, сломавшая мою жизнь, больше не висела над головой, как страшный кошмар, а растворилась в теплом душистом бульоне. Она сидела напротив, подперев голову руками, и внимательно наблюдала за мной.
— Ну вот, — сказала она, когда я все съела. — Другое дело. А теперь поедем.
— Куда? — не поняла я.
— Смотреть твой концерт, куда ж еще, — ответила она со вздохом.
— Да нет же, — я снова начала злиться, но как-то вяло. — Меня выгнали. Не будет никакого концерта.
Она засмеялась, но не громко, а так, почти про себя.
— Ну, допустим, концерт-то ведь уже начался, правда? Теперь уж придется в нем участвовать. Пошли.
Мы вышли из кухни в прихожую, и тут я осознала, что она собирается идти со мной в школу прямо так, как была, не переодеваясь, в домашнем халате. Она всегда ходила дома в этом халате, тяжелом, бархатном, темно-зеленом, до пят, украшенном золотистой вышивкой у ворота и на рукавах… А поскольку из дома она на моих глазах не выходила, я и не помню, когда видела ее в чем-то другом. Халат был, конечно, красивым, но чтобы в школу… В таком виде? И как мне ей об этом сказать?
Пока я сомневалась, что и как говорить, она нашарила ключи на полке в прихожей, взглянула на себя в зеркало и сделала странный жест рукой перед лицом. Как будто накинула на себя что-то вроде невидимого покрывала. И снова взглянула в зеркало.
— Ну, ты идешь?
Так ничего и не сказав про ее неподходящий наряд, я поплелась за ней. Она открыла гараж, вывела оттуда машину. Ну да, у нас тоже есть машина, как у всех, только мы на ней почти никогда не ездим. А тут — ну надо же!
Войдя в школу, она сразу же уверенно свернула налево и направилась к кабинету той самой учительницы — как будто точно знала, где он находится. Впрочем, может, та в записке написала, куда идти? Как бы то ни было, она шагала но коридору большими шагами, ловко проходя сквозь школьную толпу, и халат развевался на ней, как парус. Я шла сзади в небольшом отдалении, чтобы, если встретится кто-то из знакомых, можно было подумать, что я не с ней, а сама по себе. Но никто не обращал на нас внимания, не оборачивался, не хохотал и не кричал вслед. Можно подумать, по школе каждый день разгуливают женщины в домашних халатах.
Подойдя наконец к нужной комнате, она обернулась ко мне и сделала знак, чтобы я подождала здесь, после чего скрылась за дверью. Я прислонилась к косяку, настраиваясь на долгое ожидание.
Но дверь открылась уже минут через пять, и они обе вышли оттуда, оживленно разговаривая, как лучшие подруги, которые не виделись по меньшей мере неделю.
— Вот она, наша гордость, — улыбнулась мне учительница, словно и не кричала на меня два часа назад. — Что же ты тут стоишь? Беги скорей, там все уже собрались на репетицию, ждут тебя.
— А… Разве я…
— Иди, иди, — замахали обе руками. — Потом разберемся.
Удивленная, я побежала в репетиционный зал. Ничего не понимаю! Как это ей удалось? Как раз эта училка всегда была очень даже вредной, и чтобы вот так… Да еще в этом дурацком халате… Что, интересно, она про все это подумала?
Концерт прошел, и все говорили, что он был очень удачным, а я выступила вообще выше всяких похвал. Она сидела в первом ряду, вместе с учителями, и я все время чувствовала ее взгляд. И не могу сказать, что это было так уж приятно. Но как бы то ни было, все закончилось, и мы приехали домой, и она молчала всю дорогу, и потом тоже, а если и говорила, то о чем-то совсем другом, как будто ничего не было. Мы выпили чаю, и я собралась идти спать, и она кивнула, желая мне спокойной ночи, и только когда я уже совсем почти вышла из кухни, вдруг спросила:
— Ну ты хоть довольна?
Я даже сначала не поняла, что она имеет в виду, и не сразу ответила. А она смотрела на меня улыбаясь, но не так, как, скажем, улыбается Линина мама, когда та сообщает ей что-то хорошее, а так, как смотрят на щенка, который сгрыз хозяйский тапок. Удивленно и немного грустно. Что толку, дескать, на него сердиться, когда-нибудь вырастет и научится себя вести. Тут я вспомнила ночной разговор и ответила довольно резко.
— А что?
Она пожала плечами.
— Да ничего. Просто.
Ей явно не хотелось со мной разговаривать. Но я уже завелась.
— Нет, ну а что? Что? Ты хочешь что-то сказать? Что я поступила плохо, да? Ну скажи, скажи.
— Да нет. Почему плохо? Ты этого хотела, ты сделала. У тебя получилось. Что тут плохого? Иди спать.
И я почему-то действительно послушалась и ушла. Наверное, надо было продолжить этот разговор, раз уж начала, но что-то вялое и теплое снова начало обволакивать меня, как куриный суп, и уже не хотелось ни кричать, ни спорить, ни даже переживать.
Но самое интересное случилось на следующий день в школе. Ко мне подошла та самая учительница и, чуть не захлебываясь от восторга, начала мне рассказывать, какая у меня потрясающая мать. И если бы только она одна! Другие учителя и даже мои одноклассники дудели в ту же дуду, как сговорились. Восторженные отклики сыпались на меня весь день.
— Такая замечательная женщина! С ней так приятно общаться! Такая умница, а как прекрасно выглядит! Ужасно жаль только, что у нее так много работы. Так бы хотелось, чтобы она заходила к нам почаще! Какая ты счастливая, что у тебя такая мама. Я тебе завидую! Почему ты раньше о ней не рассказывала?
Я была в шоке. Кто? Она? Прекрасно выглядит? Приятно общаться? Я — счастливая?! Да они тут все просто с ума посходили!
Прошло еще какое-то время. Довольно долгое, может быть, целых полгода. По крайней мере уже успели начаться летние каникулы. Мы с ней так и не поговорили ни о чем. Не знаю. Мне почему-то больше этого не хотелось. Это стало… Ну не то чтобы даже неважно, нет, я ни о чем не забыла, потому что как можно забыть, что ты чужой всем подкидыш, но просто это как будто провалилось куда-то вглубь и лежало там совсем ненужное, пока… Пока не понадобится, что ли, когда-нибудь потом. А я жила дальше, и мне было совсем не до этого, по крайней мере до тех пор, как вдруг…
Она вдруг пришла в мою комнату среди бела дня, села на постель скрестив руки и заявила ни с того ни с сего серьезным печальным голосом:
— Нам надо поговорить.
Я страшно испугалась. Такого никогда не было. Что она хочет сказать? То есть я, конечно, знала, что — то самое, о чем я сама вроде как собиралась с ней поговорить все это время, — но почему-то вдруг оказалось, что я ну совершенно не хочу этого слышать и пусть бы лучше все оставалось как было, и вообще. И у меня куда-то пропал голос.
— О чем? — спросила я хриплым от страха шепотом.
— О многом, — ответила она. — Пойдем лучше вниз, на кухню, заодно и чаю заварим.
