Ольга Лукас - Тринадцатая редакция. Напиток богов
— М-м-м! — зажмурился Константин Петрович. Он, кстати, сегодня не завтракал. Как знал, как знал!
— Вот ты какой, оказывается! — с завистью протянула Наташа. — У меня так не получается. Расскажешь, как делал?
— Да оно само, ваще-то, — смущённо признался Лёва. — Вчера вечером, значит. Сижу дома, смотрю в окно — там уроды какие-то ходят. Злят — но не бесят. Раздражают — но не настолько, чтобы пойти и действовать. Муторно на душе и непонятно. Ну, я пробежался по квартире, поорал немного, чтоб разобраться в себе. Хэви-металл врубил, думал, соседи придут ругаться — так нет. Все на дачах, в отпусках. Надувную боксёрскую грушу я ещё на той неделе с ноги убил. И как-то незаметно получилось, что я тесто замесил. Помял его, погонял по кадке, чтоб ему мало не показалось. Скалкой его как следует раскатал: пусть своё место знает. Потом взял нож, наточил. В холодильнике было мясо. Не удержался я, изрубил его мелко. Ту т вроде полегчало. Стою, смотрю — что со всем этим делать? Видимо, пирог. Кушайте, значит.
Лёва смущённо поглядел на всех по очереди — мол, не подумайте, что я такой хороший, это чистая случайность — и стал делить пирог на восемнадцать равных частей.
Достали четыре тарелки. Присели на диван. Предались незапланированному чревоугодию. Тут, конечно, идиллии пришел конец, потому что явился Виталик. Ладно бы молча явился — так он тут же начал общаться со всеми разом, а когда ты ешь вкусный пирог, а с тобой хочет общаться Виталик — лучше пирог на какое-то время отложить.
— Запылившийся в долгом походе рыцарь желает отведать кофе! — объявил нарушитель покоя. Виталик был единственным, кто сохранял верность кофейному автомату. И тот в благодарность творил для него такой дивный напиток, что даже сам иногда жалел, что не может его попробовать.
— А Лёва пирог сварганил, — с нажимом сказал Гумир. — Не забывает меня. Кормит.
— А что это моё полотенце тут делает? — не замечая упрёка, спросил Виталик, приподнимая за один край ярко-желтое недоразумение с котятами и утятами.
— Будешь? — указывая ножом в сторону пирога, спросил Лёва.
— Я-то? Нет, не буду. Спасибо.
— Заболел? — удивился Константин Петрович. — Ты когда в последний раз от дармовой еды отказывался?
— Тогда же, когда и ты, — не спасовал Виталик, — но теперь — всё. Вероника сказала: растолстеешь — выгоню.
— Она тебя до сих пор не выгнала? — с сомнением спросил коммерческий директор. Когда-то давно, на первом курсе, суровая и прекрасная Вероника любила его, а он этого не понял. А теперь — кто бы мог подумать — снизошла до этого … до этого Виталика. Как-то унизительно оказаться в одной компании с таким человеком.
— Да садись, не кипеши, — хлопнул по спинке дивана Лёва. — Не выгонит тебя никто. Она пошутила.
— Да? — Виталик сцапал чашку с кофе, отпил немного, зажмурился, сделал несколько прыжков в сторону журнального столика, потом замер на месте в позе задумчивой цапли. — А вдруг не пошутила?
— Она что, вообще не шутит? — удивилась Наташа.
— Шутит, — поёжился Виталик, — но редко, на моё счастье.
— Да будь мужиком, алё! Ешь давай! Твоя Вероника даже не узнает ничего, — подзадоривал Лёва.
— Узнает! Она меня на весах взвешивает, — не поддался на соблазн Виталик. — Вы как хотите, а я лучше пойду к себе, подальше от…
— Иди, иди. Пока тебе есть чем заняться — иди, — милостиво кивнул Константин Петрович.
— А что такое? — навострил уши Виталик.
Константин Петрович элегантным движением отодвинул пустую тарелку. Установил защиту, словно повязал на шею белую накрахмаленную салфетку. И выложил карты на стол:
— Мне тут Маша на выходных написала… — непроизвольно зажмурился, вспоминая её чудесное письмо. — Так вот. Их новый шеф, Жан, считает, что Техники скоро вовсе не будут нужны. Компьютерные технологии шагнули вперёд. Разведчику останется только принести контакт, а специальная программа сама всё просчитает.
Оглядел всех, наслаждаясь эффектом. Снял защиту. И невозмутимо принялся за пирог.
— Ну вот, тем более, — спокойно сказал Виталик, — уволите вы меня, стану я иждивенцем. А если Вероника меня выгонит, то кто меня станет содержать? Жан? Или вы с Машей? Что-то я сомневаюсь.
— Да не уволим, — смилостивился коммерческий директор, — найдём уж какую-никакую работу. Будешь у Наташи с Лёвой на подхвате. Ну, или пол подметать — а то уборщица уже второй месяц требует повышения зарплаты.
— О, благодарю вас, благородные и добрые господа, что сжалились над сиротинушкой! — поклонился Виталик. И застонал:
— Проклятые выходные! Чёртовы ролики! Ролики — и вообще коньки — это моё больное место. Вернее, я весь теперь — одно сплошное больное место. Ну, пойду, поползу на своё рабочее место. Пока вы наслаждаетесь тут жизненными благами.
— Ты совсем не изменился после встречи с Вероникой, — неодобрительно сказала ему вслед Наташа.
— Это значит, что всё складывается как надо, — обернулся Виталик. — Когда совместная жизнь меняет людей, то разве ж это жизнь? Это какая-то бесконечная и мучительная пластическая операция души.
* * *Если Дом Мёртвого Хозяина регулировал свою температуру лучше любого устройства климат-контроля, то недостроенное здание на окраине Санкт-Петербурга, в котором помещались некоторые не самые секретные шемоборские лаборатории, похвастаться таким умением не могло. Особенно тяжко приходилось запертому в одиночной подвальной камере Дмитрию Маркину.
Ни сквозняка, ни ветерка. От жары потрескалась даже кафельная плитка на полу в туалете. Душевую закрыли, и оттуда по ночам слышится неприятный клёкот. Вода из крана льётся тёплая и ржавая. Пить её можно только закрыв глаза.
Невидимая стена в коридоре надёжно охраняет выход. Раз в день, ранним утром, Эрикссон убирает её и позволяет пленнику выйти на поверхность и подышать настоящим воздухом. Наверное, можно было бы убежать, воспользовавшись моментом. Но спустя час необъяснимая сила загоняет несчастного обратно в камеру.
Но сегодня не было даже прогулки. Ковыряя ложкой безвкусную серую кашу, Дмитрий Олегович представлял блестящие подносы, фарфоровую посуду, витающий над тарелками аромат жареного мяса, сдобренного приправами. «Скатерть белая залита вином». Да, в сущности, сгодился бы и портвейн, чтобы горло промочить.
Эрикссон возник в углу камеры неожиданно, как всегда, но бывший ученик успел краем глаза заметить какое-то движение, и, обернувшись, увидел, что образ учителя складывается у него на глазах из маленьких разноцветных точек. Последний мазок плюхнулся на рукав — и Ингвар как будто ожил, превратился из голографического изображения в почти настоящего человека.
Казалось, что жара утомила даже мёртвого шемобора: во всяком случае, задания, которые он давал своему подмастерью в последнее время, с каждым разом становились всё однообразнее и скучнее.
— Ну что. Очередной талантливый, но непокорный коллега двинул кони? — ухмыльнулся Дмитрий Олегович, и бодро отодвинул тарелку в сторону. — И мне нужно придумать, как сделать его посмертное существование максимально невыносимым?
— Хорош мерзавец, — сказал куда-то в сторону Эрикссон, — сам отделался лёгким испугом и пожизненной каторгой, а с каким удовольствием обрекает на адские муки тех, кто провинился меньше, чем он сам!
— Начальник, а за что прогулка-то отменилась? — строптиво спросил пленник. — Я вроде хорошо злодействовал.
— Моя бы воля — я бы тебе и завтраки с ужинами отменил. Но, — Эрикссон поднял глаза вверх, — те, кто стоит выше меня, полагают, что так ты быстро скопытишься. А прогулка не отменилась, нет. Она у тебя нынче долгой выйдет.
Следует напомнить, что зелёные хвосты — тайный шемоборский отдел по борьбе с должностными преступлениями — не только занимаются измышлением наказаний для провинившихся сотрудников, но и предотвращают то, что пока ещё можно предотвратить.
— Дельце пустяковое, — сказал Эрикссон, — не надорвёшься. Угодил в ловушку один блистательный работник — не чета тебе, злобному завистливому мальчишке, подбросившему отраву своему учителю. Блистательного работника надо выручать. Это сделаешь ты.
— А что ж это он, такой изумруд яхонтовый, угодил в ловушку, из которой даже я его смогу вытащить? Я у вас вроде бы хожу в неудачниках и двоечниках. Или ветер переменился?
— Не переменился! — оборвал Эрикссон. — Он — внутри ловушки. Ты будешь — снаружи. И ты, мой друг, никогда, никогда в такую ловушку не попадёшь. Но не потому, что ты умнее. Ум тут вообще ни при чём.
— А что причём?
— Сердце причём. У тебя его нет. Вернее, есть, но ты им не пользуешься.
— Шемоборчик втюрился? — ухмыльнулся Дмитрий Олегович. — Бедный зайка. Ему отказали, да? И он, весь такой с разбитым сердцем, не может толком работать? И я должен объяснить бедолажечке…
