Валерий Залотуха - Мусульманин
Он потянулся к Коле через стол, но на беду облил нечаянно своей водкой спящего Федьку. Тот вскинулся, как медведь в берлоге, и заревел, глядя на крестного мутными, невидящими глазами.
- Ну ты, чайка соловецкая!
Крестный сразу струхнул, да и всем неприятно стало, особенно тем, кто рядом сидел.
- Да ты чего, Федь, это ж я, я это, крестный, - заговорил крестный взволнованно.
- Крестный это ваш, крестный! - испуганно закричали рядом.
- Федь, ты чего, не узнал, что ль?
Даже тетка Соня испугалась, взяла Колю за плечо и к себе прижала. Но до Федьки, кажется, дошло, он, кажется, узнал и попытался улыбнуться.
- Эх ты, Федька, Федька, - засмеялись над ним. - Крестного своего не узнал!
- Чего привязались к человеку, - вступился за Федьку сам крестный. Обознался человек, бывает. - И, облегченно вздохнув, выпил.
Федька указал пальцем на Колю, а потом обвел всех тяжелым, пугающим взглядом и заговорил угрожающе:
- Колька мой братан. Кто его пальцем тронет... Я пятый раз на зону пойду, а за брата моего... - Взгляд его снова вернулся к Коле. - Понял, Колян? Сразу мне говори! Кто тебя пальцем тронет... Убить не убью, но покалечу. - Федька сел в тишине, подумал и повторил убежденно: - Убить не убью, но покалечу.
И тут к дому Ивановых, прямо к распахнутым воротам, чуть ли не к столу подкатила машина, большая, черная, блестящая.
- Джип, джип! - закричали пацаны, которые вокруг стола все время крутились и уже не одну бутылку с него уперли.
За столом заволновались, не понимая, что это за джип такой, а увидеть, кто сидит в машине, оказалось делом невозможным - окна у нее были черные и на солнце блестели почти как зеркала. Мукомоловские уже решили, что это программа "Время" прибыла наконец, и приосанились, но они ошиблись. Дверцы машины распахнулись, и первым вышел на белый свет крепкий мужчина в новеньком костюме и белой сорочке с галстуком. Широко улыбаясь и разведя руки в стороны, словно собираясь обнять здесь всех сразу, он гаркнул зычно и весело:
- Здорово, землячки!
- Павел Петрович!
- Паша!
- Здорово! - весело же отозвались за столом.
- Не узнаешь? - торопливо спросила тетка Соня Колю. - Пашка Граблин. Наш, аржановский. Ты в армию уходил, он в сельсовете работал председателем. А теперь вообще большой человек. Голова администрации называется.
Следом за Павлом Петровичем из машины вышел военный в блестящих хромовых сапогах, галифе и зеленой офицерской рубашке; сухой, как вобла, прямой и, видно, злой. Его тоже многие узнали - райвоенком.
Третьим был шофер, тоже видный из себя, но на него, конечно, внимания почти не обратили.
- Ну, где он? - Павел Петрович нашел глазами Колю и стал пробираться к нему, здороваясь по пути с земляками.
Тетка Соня легонько подтолкнула Колю и сама поднялась.
- Ну, здравствуй, афганец ты наш родной! - Павел Петрович обнял Колю и, похлопывая его по спине, продолжил: - С возвращением на родную землю! Поздравляю, Софья Пантелеймоновна, - обнял он и тетку Соню, и она зарделась оттого, что назвали по имени-отчеству. Военком стоял за спиной Павла Петровича и, выглядывая из-за плеча, буравил Колю маленькими глазками. Ему протянули рюмку с водкой, но он отказался, сделав рукой решительный жест. Павел Петрович шагнул в сторону, освобождая пространство между военкомом и Колей, и объявил:
- Сейчас Борис Алексеевич, наш военком, сделает сообщение, а потом я скажу тост.
Стало тихо и торжественно.
Без начальства даже такое важное событие быстро стало бы пьяной гулянкой, а с начальством вернулась торжественность.
Военком кашлянул в кулак и, продолжая буравить Колю взглядом, заговорил скрипуче и недобро:
- Как говорится, награда нашла героя. Для получения причитающейся вам медали просим прибыть в военный комиссариат.
За столом зашумели, повторяя часто слово "медаль".
- Ну-ка, налейте мне! - приказал Павел Петрович, взял угодливо протянутую рюмку и заговорил громко и торжественно, как раньше говорили по телевизору в новогоднем "Голубом огоньке": - Что нужно, чтобы возродить наши края? Образно говоря, необходимы три компонента, три составляющие части!
- Три, три, - как попугай, повторил Колин крестный, который сразу, как появилось начальство, перестал быть ведущим. На него и внимания не обратили, когда он повторил: "Три, три".
- Первое - это земля! - продолжал Павел Петрович. - Земли у нас...
- Хоть задницей ешь! - выкрикнула баба с дальнего конца стола, мукомоловская.
Все так и грохнули, засмеялись, а Павел Петрович смех переждал и продолжил:
- Значит, первое - земля! А второе...
- Земля и люди! - выкрикнул Колин крестный, но никто не засмеялся, а Павел Петрович даже поморщился.
- Второе, это... - Павел Петрович дал кому-то подержать свою рюмку и вытащил из кармана бумажник.
- Деньги! - догадались сразу несколько человек.
- Деньги, да не всякие! - Павел Петрович достал из бумажника несколько тысячерублевых и, покосившись на спящего Федьку, продолжил: - Не вот эти бумажки.
- Бумажки, как есть бумажки!
- Что на них купишь-то? - Народ был согласен с оратором, но смотрел на тысячерублевки вполне дружелюбно.
Павел Петрович спрятал их обратно в бумажник и вытянул из другого отделения стодолларовую.
- Вот - деньги! - Он победно поднял купюру над головой.
- Зеленая...
- Трояк, что ль?
- Сама ты - трояк! Дорал американский!
- Ах ты, батюшки!
- Не доллар, а сто! Видишь, вон однушка и два нуля.
- Ах ты, батюшки!
- Это ж сколько на наши будет?
- Сколько-сколько... Миллион!
- Ах ты, батюшки!
Пока деревенские обменивались мнениями по поводу денежки, Павел Петрович терпеливо и снисходительно ждал.
- Дай, Петрович, хоть в руках подержать, а? - Колин крестный тянул руку и смотрел умоляюще.
Павел Петрович усмехнулся, но купюру все-таки отдал. Она пошла по рукам, ее разглядывали, гладили, нюхали даже, словом - оценивали.
- И эти деньги уже готовы к нам прийти. Надо только открыть шлюзы! - Павел Петрович говорил по-прежнему торжественно, но краем глаза провожал свою сотню, уплывающую в дальний край стола.
- И третье - это... Третье - это... Ну?
Никто не знал, что - третье.
Такой большой и серьезный тост, а вкупе с ним лицезрение стодолларовой купюры несколько утомили всех и рассеяли внимание.
- Люди! - пришел на помощь Павел Петрович. - Люди - это наше богатство. Такие, как Николай, который даже из плена, из далекого Афганистана вернулся не куда-нибудь, а на землю своих предков, в родную деревню! Такие, как он, превратят наши заброшенные края в цветущий сад!
Павел Петрович хотел выпить, он уже поднял рюмку и выдохнул, как над столом пронесся слух, что деньги пропали. Люди смотрели возмущенно друг на дружку, хмурили брови, пожимали плечами, а кое-кто даже начал выворачивать карманы, показывая, что в них ничего нет. В глазах Павла Петровича возникла растерянность, но он поборол ее, мотнул головой и воскликнул с восхищением в голосе:
- Узнаю землячков!
- Узнаешь? - вскочил крестный.
- Узнаю!
- Раз узнаешь, тогда забирай! - И крестный вынул из-под тарелки и протянул купюру Павлу Петровичу.
- Шутка!
Все засмеялись. Все-таки крестный класс показал. Павел Петрович тоже смеялся, одновременно пряча стодолларовую в бумажник.
Он снова взял свою рюмку и выпил наконец.
Тетка Соня облегченно выдохнула. Она испугалась, что деньги пропали, дело-то в ее доме происходило. Повернулась к Коле и вдруг обнаружила, что его нет.
Она вошла в дом и позвала встревоженно:
- Сынок...
- Он в хлев пошел, я видела, - подсказала из кухни соседская девочка, вызвавшаяся помочь в этот день по хозяйству.
Тетка Соня удивилась про себя и заспешила в хлев. Открыв низкую дверь, она остановилась в проеме, замерла...
В пустом овечьем загончике, положив на серую солому маленький коврик, стоял на коленях Коля и молился. Это тетка Соня сразу поняла. Он громко шептал слова молитвы, которые сливались в одно таинственное: "лах-лах-лах". Время от времени он что-то сдавленно вскрикивал, вскидывался и распластывался туловищем по коврику. Скосив глаза, он увидел мать, глянул на нее коротко и вновь забормотал: "Лах-лах-лах".
Вот так...
И в тот же самый момент, когда это происходило и гулянка была в самом разгаре, случилось следующее. Даже не случилось, ничего не случилось, ничего не произошло, просто напротив дома Ивановых остановились красные "Жигули". В них сидел мужчина лет примерно тридцати пяти, в кожаной куртке и черных очках. Он закурил и стал смотреть по сторонам. Смотрел внимательно и, кажется, выискивал кого-то взглядом, впрочем, определенно это утверждать нельзя - из-за его очков. А вот то, что он нервничал, - это точно: стряхивая в окно автомобиля пепел, он сильно, слишком сильно ударял указательным пальцем по сигарете.
